Инженерные войска города-фронта

Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Инженерные войска города-фронта.
— Л.: Лениздат, 1979.

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/sb_inzhvoyska_goroda_fronta/index.html
Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/memo/0/chm/russian/sb_inzhvoyska_goroda_fronta.zip
Иллюстрации: нет

OCR: Олег... (tulnov@mail.ru); Михаил Алексеев (miall_mk@mail.ru)
Правка: sdh (glh2003@rambler.ru); Михаил Алексеев (miall_mk@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так помечены страницы, номер предшествует.
{1} Так помечены ссылки на примечания.

Инженерные войска города-фронта. — Л.: Лениздат, 1979. — 320 с. с ил. — Тираж 50000 экз.
Аннотация издательства: Сборник исторических очерков и воспоминаний ветеранов инженерных войск рассказывает о героическом ратном труде саперов. понтонеров, минеров, военных строителей Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота — создателей неприступного оборонительного пояса на подступах к городу Ленина.
Сборник подготовлен редакционной коллегией совета ветеранов инженерных войск Ленинградского и Волховского фронтов в составе: генерал-лейтенант-инженер в отставке Ф. М. Грачев (председатель), полковник в отставке В. Л. Бутковский, полковник в отставке Л. П. Васильев, майор в отставке Н. Ф. Григорьев, полковник в отставке П. А. Заводчиков, подполковник в отставке И. А. Лейтман, полковник в отставке И. И. Соломахин, О. С. Суханова (секретарь). В сборнике использованы фотографии из Ленинградского государственного архива кинофотодокументов (работы фронтовых фотокорреспондентов Г. Коновалова, Б. Лосина, Р. Мазелева, И. Озерского, С. Сургашова, В. Тарасевича, Б. Уткина, В. Федосеева, Н. Хандогина, Г. Чертова) и личных архивов авторов. В подготовке сборника к печати участвовали ленинградские журналисты М. И. Веллер, Е. А. Веселов, В. И. Демидов, Н. Г. Милаш, Г. И. Мишкевич, П. С. Соловей, Б. А. Цацко.

В. П. Ковалев. «Поручить метростроевцам...» [97]

И. С. Поздняков. Рота фронтового подчинения [119]

Л. П. Васильев. На берегах Балтики, Ладоги, Невы [126]

В. В. Кручинин. Дважды Краснознаменная Гатчинская [247]

Н. В. Соколов, В. Б. Пилинский. Шлиссельбургские переправы [264]

X. М. Эдельштейн, Л. В. Шлихтер. Работа для фронта [280]

В. А. Бутковский. Медаль на ленточке зеленой... [284]

П. А. Заводчиков. Батальон специального назначения [293]

Инженерные соединения и части, получившие почетное наименование в период Великой Отечественной войны за оборону Ленинграда, освобождение городов и крупных населенных пунктов Ленинградской области и Эстонской ССР [317]

Читателю, который интересуется литературой о Великой Отечественной войне, о битве за Ленинград, без сомнения, известна книга бывшего в годы войны начальником инженерных войск Ленфронта генерала Б. В. Бычевского «Город-фронт». В этой книге, личных своих воспоминаниях, Борис Владимирович Бычевский не стремился охватить всю многогранную боевую деятельность инженерных войск фронта. С первых послевоенных лет он мечтал о создании сборника воспоминаний, в котором можно было бы увидеть трудную работу инженерных войск от первых и до последних дней сражений глазами участников битвы за Ленинград — от офицеров штаба и командиров соединений до рядовых бойцов. К сожалению, Борис Владимирович рано ушел от нас, но этой книгой авторский коллектив прежде всего обязан ему — бессменному начинжу фронта...

История Ленинградского фронта с наибольшей, пожалуй, ясностью показывает роль инженерных войск в боевых действиях. Именно здесь, под Ленинградом, ими были созданы оборонительные позиции, перед которыми враг был остановлен осенью 1941 года и не прошел дальше. Именно здесь противник за годы позиционной войны создал укрепления, считавшиеся неприступными, и тяжесть их прорыва легла в первую очередь на бойцов и командиров инженерных войск.

До сих пор некоторые западные историки стараются изыскать «объективные» причины, по которым гитлеровцы не смогли взять Ленинград. Можно, конечно, учесть тысячи цифр: численность дивизий и потенциал заводов, нормы снабжения и пропускную способность дорог... Но нельзя выразить в цифрах такие понятия, как советский патриотизм, верность нашего народа делу Коммунистической партии, массовый героизм защитников нашей Родины.

Без героизма не могло быть ленинградской эпопеи.

Слова «город-фронт» предельно точны. Ленинградский фронт практически не имел тыла. В течение первого, самого критического периода обороны города Ленина фронт мог рассчитывать только на собственные резервы.

Душой обороны Ленинграда, главной цементирующей ее силой были коммунисты. Ленинградская партийная [5] организация, повседневно направляемая Центральным Комитетом ленинской партии, сплачивала жителей города и войска фронта в единый боевой гарнизон, вела на борьбу с врагом, на разгром гитлеровских захватчиков.

В те дни особенно важным стал суворовский завет воевать не числом, а уменьем. В полной мере это относилось и к инженерным войскам.

О том, как воевали и вносили свой весомый вклад в дело разгрома врага инженерные войска Ленинградского фронта, рассказывают авторы этого сборника — непосредственные участники ставших легендой событий.

Сборник состоит из восьми разделов. Строгие исторические очерки соседствуют здесь с яркими рассказами о конкретных боевых эпизодах, выполнении конкретны* заданий. Очерки первого раздела создают общую картину деятельности инженерных войск Ленинградского и Волховского фронтов. Объединены в разделы очерки о боевой работе специалистов — понтонеров, разминеров, флотских инженеров, много способствовавших укреплению сухопутной обороны.

Поистине преклонения заслуживают люди, которые шли под губительный вражеский огонь выполнять свое будничное дело: наводить переправы, делать проходы в минных полях и заграждениях, уничтожать вражеские огневые точки... Преклонения достоин и труд ленинградских женщин, ставших военными строителями, разминерами.

Уходят фронтовики; редеет круг ветеранов — людей, отстоявших для грядущих поколений мир и свободу. Но опыт их борьбы и побед не должен исчезнуть, — слишком дорогой ценой он достался. Каждая крупица знания и памяти должна быть сохранена для сегодняшних и завтрашних защитников Родины.

Поэтому мы обращаем вашу книгу прежде всего к молодежи — преемникам сланных традиций отцов.

Л. Д. Цирлин, генерал-полковник инженерных войск, лауреат Государственной премии СССР, доктор военных наук, профессор. В 1941 году — начальник инженерных войск Лужской оборонительной позиции

Не числом, а уменьем!

П. Г. Александров, генерал-майор инженерных войск в отставке. Офицер штаба инженерных войск Ленинградского фронта{1}.

Вехи боевого пути

Внезапность вероломного нападения на Советский Союз позволила немецко-фашистским войскам добиться на первом этапе войны известных успехов. В частности, на северо-западных рубежах нашей страны гитлеровцы ценой огромных потерь вышли на дальние, а затем и ближние подступы к городу Ленина.

С началом Великой Отечественной войны на базе управления и войск Ленинградского военного округа был образован Северный фронт (23 августа разделенный на Ленинградский и Карельский фронты). Его передний край проходил на протяжении более 1000 километров — от Мурманска до Финского залива и далее до Таллина.

В первые же дни войны было организовано Управление строительством тыловых оборонительных рубежей [8] Северного фронта. Возглавил управление помощник командующего округом по укрепленным районам генерал-майор П. А. Зайцев. В конце августа Военный совет фронта возложил руководство всеми оборонительными работами на начальника инженерных войск фронта, который одновременно стал заместителем командующего фронтом по оборонительному строительству. Был создан институт уполномоченных Военного совета, оперативно решавший все возникавшие вопросы. Уполномоченными горкома партии и горисполкома по оборонительному, строительству в штабе фронта с первых дней войны стали заместители председателя горисполкома Н. Н. Шеховцов и В. М. Решкин.

Войска фронта в ту пору испытывали большую нехватку средств заграждений, особенно мин, взрывчатых веществ и строительных материалов. Партийные и советские организации Ленинграда оказывали фронту неоценимую помощь в размещении заказов на предприятиях города по изготовлению противотанковых мин, колючей проволоки, бетонных блоков для огневых точек и других инженерных средств.

Все усилия трудящихся Ленинграда были направлены на помощь фронту. Активно помогали военному командованию работники Архитектурно-планировочного управления Ленгорисполкома во главе с главным архитектором города Н. В. Барановым. Они разрабатывали проекты оборонительных сооружений и сами участвовали в их возведении. Работники декорационных мастерских ленинградских театров участвовали в маскировочных работах по прикрытию важнейших объекте:! города. В мастерских изготавливались макеты танком, орудий, самолетов — все это требовалось для создании ложных позиций, дезинформации врага.

Объем инженерных задач, которые возникали в связи с нараставшей угрозой городу Ленина, был велик и непрестанно увеличивался, и одним лишь инженерным войскам справиться с ними было не под силу.

Решающее значение в этот период приобрело строительство оборонительных позиций. Ленинградские коммунисты, возглавляемые А. А. Ждановым, яинлнсь организаторами и вдохновителями массового строительства укреплений на дальних и ближних подступах к городу. [9] В конце июня — начале июля 1941 года сотни тысяч ленинградцев вышли на строительство окопов, дзотов, противотанковых рубежей. Они возводились на основных направлениях: псковско-гдовском и псковско-луж-ском, от Кингисеппа до озера Ильмень, в районах Гатчины, Тосио, Ораниенбаума. Ежедневно от каждого района направлялось на работы по нескольку тысяч, а в августе — по нескольку десятков тысяч человек. Из мобилизованных на работы трудящихся, преимущественно женщин, формировались полувоенные организации — отряды по 1000 человек. Во главе отряда был командир с образованием или опытом строителя. Среди командиров было много женщин-строителей, призванных в армию.

Для усиления технического руководства и непосредственного участия в строительстве оборонительных сооружений на Лужском рубеже Военный совет фронта направил туда курсантов Военно-инженерного училища во главе с его начальником подполковником А. Д. Цир-линым, который был назначен начальником инженерных войск Лужской оперативной группы. Одному из командиров училища, майору М. М. Зязину, было поручено формирование управления военно-полевого строительства (вскоре майор М. М. Зязин пал смертью храбрых).

В конце июня и в начале июля на Северный фронт прибыли опытные военные инженеры Ф. М. Грачев, В. А. Бутковский, М. Р. Литвинов, Н. Г. Данилов, В. Д. Петухов, которые сразу же активно включились в руководство строительством оборонительных рубежей.

Строители выполнили огромный объем земляных работ, отрыли в тяжелом глинистом грунте сотни километров траншей, противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов, соорудили сотни дзотов и дотов. Не имея специальной одежды, ленинградцы с кровоточащими мозолями, в ненастную погоду, под дождем, под бомбежками и артиллерийскими обстрелами самоотверженно работали над укреплением подступов к родному городу, не щадя ни сил, ни самой жизни. Преклонения достоин труд женщин на возведении оборонительных сооружений — заслуга этих самоотверженных тружениц [10] в создании пояса укреплений вокруг Ленинграда поистине неоценима.

К возведению оборонительных сооружений были привлечены все строительные организации города и области, в том числе ленинградские метростроевцы во главе с их начальником И. Г. Зубковым. Весомый вклад в создание прочной обороны Ленинграда внесли моряки и кораблестроители, которые проектировали и сооружали броневые огневые точки. Большую помощь оказал фронту Всесоюзный геологический институт. Из числа его специалистов был создан отдел военной геологии с инженерно-гидрологической и гидротехнической группами. На всех строившихся оборонительных рубежах находились работники этого отдела; они консультировали строителей, помогали им в организации водоснабжения войск.

Начальником инженерных войск Северного (впоследствии Ленинградского) фронта с первых дней войны до ее окончания был Б. В. Бычевский. Он сумел вместе со своим заместителем, начальником штаба полковником Н. М. Пилипцом создать слаженный коллектив управления, способный решать сложные задачи в быстро менявшейся боевой обстановке.

В период тяжелых оборонительных боев одними из главных задач инженерных войск фронта были установка минно-взрывных заграждений, разрушение мостов, дорог, гидротехнических сооружений, промышленных предприятий. Минирование и разрушение велись в полосе предполья, главным образом на псковско-лужском направлении. На псковско-гдовском направлении минирование началось 25–27 июня 1941 года отрядами заграждения 191-й стрелковой дивизии.

В* полосу предполья между реками Плюсса и Луга выдвинулись отряды заграждения фронтовых инженерных частей 106-го отдельного мотоинженерного батальона под командованием капитана П. К. Евстифеева и 42-го понтонно-мостового батальона под командованием старшего лейтенанта С. И. Фоменко.

Для руководства минированием начинж Б. В. Бычевский назначил ответственных офицеров из инженерного управления — подполковника С. И. Лисовского, майора Н. С. Иванова, старшего лейтенанта Е. Н. Гуляницкого [11] и лейтенанта В. С. Яковлева. Помимо инженерных частей, на Лужскую позицию для минирования основных участков были направлены 300 специально отобранных подрывников. В боях за Лужскую позицию саперы и понтонеры командиров Зязина, Лисовского, Хоха, Иванова, Севастьянова, Фоменко, Гуляницкого, Евстифеева, Соломахина наносили серьезные потери врагу. Они подрывали танки, связывая их маневр минными полями, заставляли искать обходы и вновь натыкаться на минные поля, поджигали танки связками гранат и бутылками с горючей смесью.

Дивизионные саперы батальона старшего лейтенанта Хоха, действуя на дорогах мелкими подразделениями, устраивали засады, устанавливали мины. Когда вражеский головной танк подрывался, саперы забрасывали остальные танки бутылками с горючей смесью и связками гранат, после чего быстро уходили в густой лес или болото. Умелыми действиями саперы этого батальона вывели из строя около 15 фашистских танков. Так же били врага саперы 106-го батальона П. К. Евстифеева.

14 июля противник вышел к реке Луга, форсировал ее в районе деревни Ивановская и занял небольшой плацдарм. Контратаками наших войск враг был остановлен. В этот район срочно были переброшены 106-й инженерный и 42-й понтонно-мостовой батальоны для минирования и установки малозаметных проволочных препятствий перед плацдармом противника. При этом отличилась рота старшего лейтенанта Петрова, которая за одну ночь установила на нейтральной полосе 1500 мин.

Тем временем войска и гражданское население Ленинграда и области наращивали плотность инженерных сооружений и заграждений на Лужской позиции.

Подтянув новые резервы, произведя пополнение и перегруппировку своих 16-й и 18-й полевых армий, гитлеровцы 8 августа 1941 года превосходящими силами 41-го моторизованного и 38-го армейского корпусов перешли в наступление с плацдармов Ивановского и Большого Сабека, прорвали нашу оборону и начали наступление на восток к Красногвардейску, стремясь с ходу захватить Ленинград. Двумя днями позднее из [12] района Сольцы вдоль озера Ильмень немцы силами 28-го и 1-го армейских корпусов перешли в наступление на новгородско-чудском направлении в обход Ленинграда с востока, имея задачей перерезать все коммуникации, связывающие его со страной и Москвой.

В это же время на Лугу наступали части 56-го моторизованного корпуса гитлеровцев. Над Ленинградом нависла смертельная угроза...

После ожесточенных двухмесячных боев за каждый метр ленинградской земли измотанный и обескровленный враг вынужден был в конце сентября — начале октября 1941 года перейти к обороне. Фронт под Ленинградом стабилизировался.

В боях на ближних подступах к городу Ленина самоотверженно действовали и инженерные войска фронта. Когда враг прорвался через Тосно к Красному Бору, на Московском шоссе его встретили понтонеры 2-го запасного батальона под командованием капитана Н. В. Волгина. Вместе с подошедшими танкистами и пехотой они целые сутки отбивали яростные атаки гитлеровцев, с упорными боями отходя к Колпинскому укрепленному району. Саперная рота запасного батальона под командованием младшего лейтенанта И. И. Соломахина, устанавливая противотанковые заграждения у села Ильеши (на дороге Кингисепп — Красное Село), вступила в бой с противником. Приняли бой под Красным Селом саперы 106-го батальона. Бойцы роты старшего лейтенанта М. И. Королева подорвали три танка, подожгли бутылками с горючей смесью две автомашины. У Веймарна старший лейтенант И. Г. Зубков с метростроевцами держал оборону и уничтожил два танка и два взвода вражеской пехоты.

Чем ближе враг подходил к Ленинграду, тем более упорное сопротивление он встречал. Ускоренными темпами создавалась Пулковская оборонительная позиция, внутри города строились баррикады, жилые и промышленные здания приспосабливались к обороне. К руководству этими работами были привлечены партийные, советские и хозяйственные организации во главе с первым секретарем горкома партии Л. Л. Кузнецовым, а также видные ученые и военные инженеры-фортификаторы. [13] На оборонительные работы было мобилизовано еще около 500 тысяч человек.

Слуцко-Колпинский сектор обороны и Пулковская оборонительная позиция сыграли огромную роль в защите Ленинграда. Эти укрепленные позиции, имевшие развитую систему траншей и ходов сообщения, дополненные броневыми, бетонными и дерево-земляными огневыми сооружениями, плотно прикрытые минно-взрывными и другими видами заграждений, вплоть до января 1944 года являлись ключевыми позициями обороны.

8 сентября 1941 года, когда после тяжелых боев гитлеровские войска вышли к Ладожскому озеру и завершили окружение Ленинграда с суши, создалась угроза форсирования Невы с востока и захвата железнодорожного моста в районе Кузьминки. Старший лейтенант Е. П. Гуляницкий и лейтенант Рыбин с ротой минеров под сильным огнем врага заложили крупные заряды взрывчатки в левобережный пролет моста и взорвали его. В местах, наиболее удобных для форсирования Невы, саперы установили мины.

Чтобы вырвать инициативу у врага и не дать ему возможности форсировать реку с востока, оттянуть часть ударных сил немцев с участка Урицк — Пулково, войска Ленинградского фронта развернули активные боевые действия с форсированием Невы с запада на участке Отрадное — Невская Дубровка. Эти тяжелые бои длились три месяца. Был захвачен и удержан плацдарм в районе Невской Дубровки шириной около двух километров и глубиной 600–800 метров. Инженерные части, несмотря на серьезные потери в людях и технике, обеспечивали переправу войск, боеприпасов и снаряжения на плацдарм. Переправы хорошо просматривались врагом и простреливались всеми видами его оружия, непрерывно подвергались ударам с воздуха. Войска переправлялись через Неву, как правило, ночью, а на рассвете переправочные средства вытаскивались на берег в укрытия, где тщательно маскировались. Понтонеры и саперы проявили немало военной хитрости и смекалки. Они переносили пристрелянные врагом пристани на новые места, устраивали ложные переправы, водолазы Эпрона поднимали со дна реки потопленные понтоны, которые быстро восстанавливались. На переправах [14] особенно отличились воины 41-го понтонного батальона капитана М. В. Маневича, 42-го понтонно-мостового батальона старшего лейтенанта С. И. Фоменко, 21-го понтонного батальона старшего лейтенанта Л. С. Труппа, 2-го запасного понтонного батальона капитана Н. В. Волгина и других инженерно-саперных подразделений.

По неполным данным, на строительстве оборонительных сооружений в эти месяцы был занят почти миллион человек. Всего ленинградцы подготовили 23 оборонительных рубежа, отрыли свыше 700 километров противотанковых рвов и 200 километров эскарпов и контрэскарпов, 25 тысяч километров траншей, установили до 150 километров надолб, 635 километров проволочных заграждений, создали 190 километров лесных завалов, построили 7,5 тысячи дзотов и дотов, не считая множества оборонительных сооружений, возведенных внутри города. Массовый героизм ленинградцев превратил Ленинград в неприступную для врага крепость. Город стал фронтом. Каждая улица, каждый дом были приспособлены к обороне.

С переходом наших войск к жесткой обороне объем оборонительных работ еще более увеличился. В условиях блокады совершенствовались старые и создавались новые оборонительные полосы и позиции, укрепленные районы. Главные полосы обороны оборудовались войсками, а вторые и тыловые — военно-строительными отрядами и местным населением. Создавались баррикады, огневые точки и укрытия нового типа из железобетона, тюбингов, брони, камня, кирпича, способные выдержать огонь артиллерии, танков и бомбовые удары с воздуха. Разрабатывался проект использования подземной коллекторной сети для связи между баррикадами. Смотровые колодцы приспосабливались под огневые точки-засады для истребителей танков. В нижние этажи зданий вделывались железобетонные рубашки и деревянные срубы, которые должны были выдержать обвалы зданий в случае прямого попадания бомбы. В насыпях железных дорог проделывались сквозные проходы и в них устанавливались противотанковые орудия. Большое количество броневых пулеметных точек устанавливалось в траншеях вокруг города, в дальнейшем [11] они закрывались бревенчатыми срубами с засыпкой их камнем, обкладкой грунтом и дерном.

К разработке новых конструкций оборонительных сооружений были привлечены крупные ученые — академик Б. Г. Галеркин, профессора Н. Н. Лукницкий, Б. Д. Васильев.

Зимой 1941/42 года инженерные войска фронта, особенно дивизионные и полковые саперы, самостоятельно вели усиленную инженерную разведку укреплений противника и обеспечивали действия общевойсковой разведки. При этом саперы вступали в бой с вражескими солдатами, которые находились в дотах и траншеях. 29 ноября 1941 года группа саперов-разведчиков 366-го отдельного саперного батальона 189-й стрелковой дивизии под командованием старшего лейтенанта Феоктистова взорвала севернее поселка Александровка орудийный дзот противника вместе с расчетом. Саперное отделение старшего сержанта Пропашко, пропустив через минные поля и проволочные заграждения общевойсковую разведку, вместе с ней пошло вперед. Вражеской миной старший сержант был убит. Тогда сержант Середа, приняв командование отделением, повел его в бой. Саперы Середа, Сейц и Богдашов захватили оружие врага и секретные документы, отразили контратаку немцев, удержав отвоеванный рубеж.

Весной 1942 года оборонительные работы возобновились. Ставка Верховного Главнокомандования и Военный совет Ленинградского фронта с полным основанием полагали, что немецко-фашистское командование весной или летом 1942 года предпримет новый штурм Ленинграда.

Прибывший в Ленинград в апреле 1942 года новый командующий фронтом генерал-лейтенант артиллерии Л. А. Говоров поставил перед начальником инженерных войск полковником Б. В. Бычевским важные задачи: развивать траншейную систему во всей глубине обороны, максимально приблизив ее к позициям противника, создать новые противотанковые районы и опорные пункты, сочетаемые с сильными инженерными заграждениями, построить специальные укрытия для тяжелых дальнобойных орудий и их расчетов для ведения контрбатарейной борьбы. Система сплошных траншей и ходов [16] сообщения в сочетании с другими оборонительными сооружениями, примененная впервые на Ленинградском фронте, составляла основу обороны Ленинграда, делала ее более устойчивой, маневренной и надежной.

Особое внимание уделялось инженерным заграждениям. От заграждений отдельных участков и направлений инженерные войска перешли к устройству сплошных заграждений по всему фронту, на всю его глубину. Все танкодоступные места и направления были прикрыты противотанковыми минными полями, надолбами и рвами. Танконедоступные участки и направления прикрывались противопехотными минами нажимного и натяжного действия. Противотанковые минные поля усиливались, как правило, противопехотными минными полями. Минирование производилось в два, а иногда в три яруса.

Кроме заграждений в тактической глубине обороны, инженерными войсками фронта создавались мощные оперативные заграждения.

Инженерные войска фронта в этот период проделали колоссальную работу. Было установлено несколько миллионов мин и фугасов, заложены сотни тонн взрывчатки.

Усиленное строительство оборонительных сооружений и создание системы заграждений на всю глубину обороны дали возможность высвободить часть войск для активных боевых действий. Постройка лишь одного южного железобетонного пояса обороны позволили командованию фронта вывести в резерв одну стрелковую дивизию.

Весной 1942 года нашему командованию стало известно о том, что враг готовит новый штурм Ленинграда. Необходимо было сорвать намерения противника активными боевыми действиями. С этой целью летом и в начале осени 1942 года войска Ленинградского фронта провели несколько частных наступательных операций на урицком, усть-тосненском и московско-дубровском направлениях. Все они весьма тщательно подготавливались и в инженерном отношении. Одна из таких операций была проведена в районе Невской Дубровки, где войска Ленинградского фронта, форсировав Неву, должны были совместно с войсками Волховского фронта [17] сорвать подготовленное немцами наступление, перемолоть ударную группировку врага, а при благоприятной обстановке — прорвать блокаду Ленинграда.

Попытка форсирования нашими войсками Невы началась в 16.00 9 сентября, но была отбита противником.

Повторное форсирование началось в ночь на 27 сентября. На этот раз большое внимание было уделено инженерной разведке заграждений противника и его системы огня, выбору удобных мест для организации и оборудования десантных и паромных переправ. Разведку производили инженерные и понтонные батальоны. Для обеспечения форсирования, кроме дивизионных саперных частей и подразделений, были привлечены почти все фронтовые инженерные и понтонные части: три понтонных (41-й, 42-й и 21-й), пять инженерных (106-й, 53-й, 54-й, 325-й и 7-й гвардейский) батальонов и два отряда моряков. Предстояло переправить на левый берег Невы, имевшей в месте форсирования ширину 500–600 метров и скорость течения 2–2,5 метра в секунду, две стрелковые дивизии и одну стрелковую бригаду.

В короткий срок инженерным войскам фронта было передано три комплекта металлического понтонного парка Н2П для переправы танков, около 300 деревянных понтонов для переправы артиллерии и более 2000 различных лодок для бойцов. Флот выделил самоходные тендеры, мотоботы, катера и команды моряков в помощь понтонерам. Морские командиры оказывали помощь в организации десанта. Одновременно с заготовкой переправочных средств войска обучались подноске лодок и посадке в них, гребле, быстрой высадке и атаке на противоположном берегу. Гребцами на переправочных средствах были назначены саперы, понтонеры и моряки.

Комендантами переправ были назначены командиры инженерных войск (как правило, командиры батальонов): майоры И. А. Гультяев и И. И. Соломахин, капитаны С. С. Мороз, А. Н. Назаров и Е. П. Гуляницкий, а также флотские командиры. Старшим инженерным начальником всех переправ был подполковник С. И. Лисовский. В землянке, удаленной на 200 метров от уреза [18] воды, находился начальник инженерных войск фронта полковник Б. В. Бычевский со своим штабом.

Первый ночной рейс прошел удачно, хотя потери в личном составе и переправочных средствах были немалые. С утра 27 сентября немцы обрушили шквальный артиллерийский огонь на районы посадки и высадки войск, а также на огневые позиции нашей артиллерии. Авиация противника буквально засыпала бомбами переправы. Темп форсирования сократился, возросли потери. Переправу войск решили перенести на ночь. Затемно стали подносить за полкилометра на руках к воде тяжелые металлические понтоны и собирать паромную переправу для танков.

Переправа дивизий на левый берег длилась трое суток. В результате упорных боев наши войска захватили два небольших плацдарма на левом берегу Невы — в районах Анненское — Арбузове и Московская Дубровка (позже первый плацдарм пришлось оставить).

Ожесточенные бои на Неве длились почти до начала октября. Наши воины сковали действия ударной группировки врага, втянули ее в затяжные бои, нанесли гитлеровцам большие потерн, заставив их отказаться от запланированного наступления на Ленинград. К исходу 5 октября 1942 года командующий войсками фронта по указанию Ставки ВГК. принял решение вывести войска с плацдарма на правый берег. Начальнику инженерных войск генерал-майору Б. В. Бычевскому было приказано в ночь на 6 октября начать переправу эвакуируемых войск с плацдарма.

Командиру 7-го гвардейского инженерного батальона майору П. К. Евстифееву поручалось произвести минирование плацдарма на всю его глубину. Комиссар батальона майор Н. А. Торгованов провел большую политическую работу с личным составом, мобилизовал его на отличное выполнение задания командования фронтом.

Переправа войск и артиллерии, длившаяся всю ночь, прошла организованно и почти без потерь.

В середине 1942 года, когда нужно было усилить оборону Ленинграда оперативными, тактическими взрывными и электризуемыми заграждениями, эту задачу решила вновь созданная 2-я отдельная моторизованная [19] инженерная бригада спецназначения РВГК. Командовал бригадой опытный военный инженер полковник А. К. Акатов.

После осенней операции 1942 года войска фронта продолжали совершенствовать оборону на правом берегу Невы с целью развития ее как исходного плацдарма для наступления и прорыва блокады Ленинграда.

Подготовка этого наступления началась в начале декабря 1942 года, когда командование Ленинградского и Волховского фронтов получило директиву Ставки о проведении совместной стратегической операции по прорыву вражеского кольца блокады. На подготовку операции отводился месяц.

В ходе наступательных боев войскам Ленинградского фронта предстояло форсировать по льду реку Нева. Инженерным войскам фронта необходимо было решить ряд новых задач, главной из которых было преодоление танками замерзшей реки. Офицеры технического отдела штаба инженерных войск во главе с начальником отдела военинженером 2-го ранга Л. С. Баршаем разработали и осуществили проект усиления льда сборно-разборными конструкциями. Заблаговременно заготовленные в большом количестве, эти конструкции были подвезены к реке и тщательно замаскированы.

Для дезинформации вражеского командования и введения его в заблуждение относительно истинных участков прорыва в полосах 42-й и 55-й армий были осуществлены разведовательно-диверсионные мероприятия. Группы войсковых и армейских саперов ночью приступили к массовому уничтожению взрывных и проволочных заграждений врага.

Одновременно велась инженерная разведка оборонительных сооружений противника в полосе предстоящего прорыва. Здесь участвовали все фронтовые и армейские (67-й армии) инженерно-разведывательные подразделения. Кроме того, для разведки льда основных и запасных трасс танковых переправ привлекались саперы линейных подразделений и понтонеры.

Инженерными частями в тыловых районах войск были оборудованы учебные поля, в точности имитировавшие оборону противника. На этих полигонах все рода войск учились наступать и отрабатывать взаимодействие [20] в бою. Штаб инженерных войск подготовил и провел Показное учение по преодолению полос заграждения с ходу (это учение проводил командир 106-го отдельного инженерного батальона майор И. И. Соломахин).

На тактических учениях и занятиях пехоту обучали с ходу преодолевать минно-взрывные, проволочные и другие заграждения, используя для этой цели связки гранат, «кошки» и веревки с крючьями. Шло усиленное «осаперивание» пехоты — обучение солдат стрелковых подразделений основам военно-инженерного дела, для чего в каждую стрелковую роту включили по отделению саперов.

Впервые в инженерных войсках были созданы штурмовые группы и группы разграждения. (В 1943 году по опыту войск Ленинградского фронта стали создаваться новые соединения инженерных войск: штурмовые инженерно-саперные бригады, две из которых — 13-я и 17-я — участвовали в боях по прорыву и снятию блокады Ленинграда.)

С целью повышения командирской выучки, обобщения накопленного за полтора года боевого опыта и подготовки к предстоящим наступательным боям начальник инженерных войск фронта провел учебные сборы. Они показали значительно возросшую тактическую и специальную подготовку наших командных кадров. Одновременно комиссар инженерного управления полковой комиссар М. А. Король провел совещание политработников инженерных частей и соединений.

Прорыв сильно укрепленной обороны врага войсками Ленинградского и Волховского фронтов начался 12 января 1943 года. В ночь перед наступлением саперы подвесили на свои минные поля на треногах около 1500 сосредоточенных зарядов взрывчатых веществ весом 3 килограмма каждый. Когда началась артиллерийская подготовка, этими зарядами были взорваны минные поля. Взрывы огромной силы проделали широкие проходы для войск и техники. Этот новый способ разминирования был предложен командиром 7-го гвардейского инженерного батальона майором П. К. Евстифеевым.

Под прикрытием мощного артиллерийского огня вместе с пехотинцами в атаку пошли и саперы. Им предстояло [21] разминировать крутые склоны левого берега Невы, сделав их пригодными для продвижения легких танков.

Вечером первого дня наступления 13 понтонных и инженерных батальонов приступили к оборудованию четырех ледовых переправ для средних и тяжелых танков. Заблаговременно натренированные воины быстро произвели сборку верхнего строения переправ. К часу ночи одна из переправ была закончена. Танки один за другим пошли по льду Невы. Когда один выходил на противоположный берег, другой занимал место у начала переправы. К 8.00 13 января переправа всех танков Т-34 и КВ была полностью завершена. За выполнение этого задания 41-му понтонно-мостовому батальону майора Е. П. Гуляницкого было присвоено звание гвардейского: он стал именоваться 1-м гвардейским понтонно-мостовым батальоном.

Шесть суток длились ожесточенные бои. 18 января 1943 года войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились. Кольцо вражеской блокады было разорвано. Вместе с воинами других родов войск в боях по прорыву блокады отличились инженерные подразделения.

Саперная рота 106-го инженерного батальона под командованием молодого лейтенанта Николая Богаева совместно с танкистами штурмовала укрепленное врагом двухэтажное кирпичное здание школы. Толщина стен — один метр, все оконные и дверные проемы заложены кирпичом, оставлены только щели для амбразур. На чердаке гитлеровцы оборудовали наблюдательный пункт, в подвале — убежище. Подходы к школе были заминированы и обнесены пятью рядами колючей проволоки.

Саперы проделали проход в минном поле, прицепили к танку стокилограммовый удлиненный заряд взрывчат-ки и под прикрытием танковой брони подобрались к зданию. Взрывом в стене был проделан проем, через который саперы проникли в первый этаж. В бою было уничтожено более двадцати гитлеровцев, а пятнадцать взято в плен.

Бойцы 7-го гвардейского инженерного батальона вместе с частями 268-й стрелковой дивизии отбивали [22] вражеские контратаки, прикрывали минами обнаженный фланг 136-й стрелковой дивизии. Комиссар батальона майор Н. А. Торгованов, находясь в боевых порядках и воодушевляя саперов, лично устанавливал мины. На этих минах подорвалось несколько немецких танков.

22 июля 1943 года войска Ленинградского и Волховского фронтов начали новое наступление — на Мгин-ском выступе. Наступление проводилось в крайне тяжелых условиях. Сплошные Синявинские болота и леса резко ограничивали применение танков и артиллерии. На участке наступления к переднему краю обороны противника подходили только две дороги, из которых одна была построена инженерными частями на торфяном непроходимом болоте. В этих упорных боях принимали непосредственное участие бойцы 13-й штурмовой инженерно-саперной бригады под командованием полковника С. Л. Штейна.

В 1943 году войска Ленинградского фронта и смежных с ним фронтов готовились к снятию блокады и освобождению Ленинградской, Новгородской областей и Советской Прибалтики.

Инженерные войска, предвидя тяжелые условия наступательных боев, усиленно готовились к ним. Появились новые инженерные соединения — штурмовые инженерно-саперные и понтонные бригады. Значительно улучшилось техническое оснащение инженерных войск, совершенствовались методы и способы инженерного обеспечения наступления. Штаб инженерных войск фронта, возглавляемый опытным, образованным офицером полковником П. М. Пилипиом, провел ряд совещаний по обмену опытом инженерного обеспечения зимней и летней наступательных операций, организовал показные занятия по преодолению заграждений различными способами, форсированию рек с ходу и скоростному строительству мостов.

В широком масштабе велось обучение всех родов войск миино-взрывному делу и преодолению различных препятствий. Шло дальнейшее активное «осаперивание» пехоты, танкистов, артиллеристов и связистов. Широко развернулась подготовка разминеров.

Подготовка крупной наступательной операции под [23] Ленинградом и Новгородом началась в октябре 1943 года с активизации разведки всех видов и подготовки исходного района для наступления войск. Инженерная разведка велась наблюдением, поиском и фотографированием с помощью длиннофокусного перископа. Начиная с октября, каждую ночь от 500 до 1000 саперов подползали к минным полям и проволочным заграждениям противника, укладывали удлиненные и сосредоточенные заряды тола и затем взрывали их, проделывая проходы в минных полях. За три месяца в обороне противника было уничтожено около 200 километров проволочных заграждений, снято и обезврежено свыше 30 тысяч мин и фугасов.

Разведывательно-диверсионная деятельность саперов и работы по подготовке исходного района для наступления велись с целью маскировки по всему фронту: от озера Лемболовского до Синявина, но главное внимание уделялось красносельскому и ропшинскому направлениям.

В полосе 42-й армии инженерную разведку возглавил капитан В. А. Лебедев. (Этот офицер прошел в армии славный путь. Боевое крещение он получил на Пулковских высотах в ноябре 1941 года, когда повел свою роту в атаку на позиции врага. Обладая незаурядными способностями и личной храбростью, младший лейтенант запаса В. А. Лебедев уже в 1942 году стал начальником штаба и заместителем командира 366-го отдельного саперного батальона 189-й стрелковой дивизии. В январе — марте 1943 года он участвовал в прорыве блокады Ленинграда и в апреле того же года — в боях за Красный Бор. Став помощником начальника штаба инженерных войск 42-й армии, В. А. Лебедев руководил инженерной разведкой и уничтожением вражеских заграждений перед фронтом армии, лично вел фотографирование немецких укреплений на переднем крае и в глубине обороны. При наступлении наших войск на псковском направлении В. А. Лебедев по заданию командарма генерал-полковника И. И. Масленникова ходил в глубокую разведку на озера Чудское и Псковское, участвовал в танковом десанте по разведке боем долговременного рубежа немцев «Пантера». После окончания Великой Отечественной войны В. А. Лебедев [24] вернулся к мирной работе, ныне он доктор технических наук, профессор.)

К концу октября 1943 года в 42-й и 2-й ударной армиях были сосредоточены все фронтовые инженерные части и соединения; в конце декабря фронт был усилен еще одной, 17-й штурмовой инженерно-саперной бригадой.

Инженерные войска создали взрывным способом исходные позиции для атаки пехоты и танков, оборудовали огневые позиции для артиллерии, строили дороги и мосты, прокладывали колонные пути, вели разминирование исходного плацдарма, выполнили большой объем работ по оперативной и тактической маскировке, оборудованию пунктов управления.

Особую сложность представляла собой подготовка исходных позиций для атаки пехоты: надо было приблизить рубеж атаки к позициям противника на 200–250 метров. Отрывкой траншей взрывным способом занималось несколько инженерно-саперных батальонов; особо отличились 7-й гвардейский отдельный моторизованный инженерный батальон и 192-й батальон инженерных заграждений 2-й отдельной моторизованной инженерной бригады спецназначения РВГК.

Не менее важной была подготовка путей для сосредоточения и маневра войск фронта. К дорожно-мостовым работам, кроме инженерных частей, были привлечены и войска. На каждую дивизию первого эшелона к переднему краю подводились две фронтальные дороги и одна рокадная — на глубине артиллерийских позиций. В полосе фронта было отремонтировано и построено около 700 километров дорог и несколько десятков мостов общей длиной свыше километра.

Для безопасности сосредоточения и маневра войск было разминировано в исходных районах 926 минных полей и снято при этом около 324 тысяч мин. Снимая минные поля на участках прорыва, инженерные войска одновременно усиливали минными и другими заграждениями те участки, где плотность войск уменьшалась.

Исключительное внимание уделялось маскировке главной группировки войск, предназначенной для прорыва. Маскировкой занимались все рода войск, но особая роль отводилась инженерным войскам. Для выполнения [25] специальных маскировочных работ на фронте имелась отдельная маскировочная рота, которой командовал И. С. Поздняков. Немецкое командование до начала нашего наступления так и не смогло определить ни ударной группировки наших войск, ни направления главного удара двух общевойсковых армий.

За двое суток до начала наступления разведывательные подразделения 2-й и 18-й инженерных бригад, 7-го и 106-го инженерных батальонов забросили в тыл противника в районы Ропши, Красного Села, Тосно четыре группы глубокой инженерной разведки; две такие же группы перебросили в глубину обороны противника штабы инженерных войск 2-й ударной и 67-й армий; задача этих групп состояла в разведке дорог и мостов на магистральных шоссейных дорогах Ленинград — Кингисепп, Ленинград — Луга, Ленинград — Тосно, Котлы — Кингисепп и предотвращении взрыва мостов.

Инженерным войскам предстояло обеспечить условия для высокого темпа наступления с преодолением глубокой зоны заграждений, форсированием большого количества рек с ходу в тяжелых погодных условиях и лесисто-болотистой местности.

Наибольшее количество фронтовых инженерных частей имела 42-я армия: 52-я инженерно-саперная бригада, три батальона 17-й штурмовой инженерно-саперной бригады и другие части и подразделения — всего 13 батальонов и три роты; 2-я ударная армия была усилена семью инженерными батальонами. Оперативная плотность инженерных войск в 42-й армии с учетом саперных батальонов стрелковых дивизий и саперных взводов стрелковых полков составляла 4,7 роты на один километр фронта прорыва. Преодолению заграждений саперами было обучено 30 тысяч пехотинцев и 1400 артиллеристов

Кроме того, требовалось очистить территорию Ленинградской области от взрывных заграждений, создать в освобожденных районах необходимые условия дли безопасной обработки земли, восстановления промышленности и беспрепятственного движения по дорогам. Эту задачу Военный совет фронта поставил перед начальником инженерных войск как одну из основных и первоочередных в предстоящих наступательных боях. [26]

В боевых порядках наступавших армий действовали и инженерные войска. Вместе с частями 63-й гвардейской стрелковой дивизии штурмовали Воронью гору 84-й штурмовой инженерный батальон старшего лейтенанта Блохина и два отделения разведчиков 106-го инженерного батальона. Кто-то из наступавших громко крикнул: «Мины!» Цепь залегла. Немцы усилили пулеметно-автоматный огонь. Быстро оценив обстановку, помощник командира взвода инженерной разведки старший сержант Сергей Ульянов развернул свои отделения в боевую цепь и с криком: «За мной! Саперы, вперед! Мин нет!» — повел бойцов вперед в полный рост. Гвардейцы поднялись и вместе с саперами успешно атаковали Воронью гору.

На лужском направлении имелась только одна шоссейная дорога. Немцы, отводя свои войска по этой дороге, подрывали ее участками по 5–10 километров в наиболее заболоченных местах и поймах рек. Были взорваны и плотины у Красногородской писчебумажной фабрики. Вода затопила местность, преградив путь нашим войскам. Взвод 3-й роты 106-го инженерного батальона лейтенанта Семена Куприна в ледяной воде под губительным огнем противника произвел разведку и обозначил броды для танков, которые с пехотой на броне успешно преодолели водную преграду и ворвались в Красное Село.

Выбитый из Красного Села противник пытался закрепиться и удержаться в Красногвардейске (Гатчине), где имел заранее подготовленный и сильно укрепленный узел обороны с долговременными инженерными сооружениями. Кроме того, все мосты и плотины через реку Ижора были врагом взорваны, а подступы к реке заминированы. В прорыве укрепленного района и овладении Красногвардейском участвовали 84-й штурмовой инженерный батальон, два батальона 52-й инженерной бригады и понтонные части. Штурмовые группы 84-го батальона и 52-й бригады термитными шарами и зарядами взрывчатки взорвали 18 дотов с гарнизонами, отказавшимися сдаться. 1-й гвардейский понтонный батальон, проведя тщательную разведку удобных мест наводки переправ, проложил колонные пути к ним, подтянул понтонный парк и в ночь на 24 января 1944 года [27] навел наплавные мосты через реку Ижора. Танки и артиллерия получили возможность вместе с пехотой развить наступление.

Опаснейшую и огромную работу выполнили инженерные войска по разминированию Урицка, Стрельны, Петродворца, Ропши, Пушкина, Павловска, Красного Села. Все эти города с замечательными памятниками русской культуры были подготовлены гитлеровцами к варварскому разрушению. Лучшие фронтовые батальоны: 34-й инженерный батальон миноискателей подполковника П. А. Заводчикова, 7-й гвардейский инженерный батальон майора П. К. Евстифеева и часть батальонов 2-й инженерной бригады полковника А. К. Акатова — были брошены на спасение уникальных ценностей. Саперы вместе с пехотой врывались в города и первым делом устремлялись к памятникам культуры, чтобы предотвратить их уничтожение.

Под ударами наших воинов враг откатывался к Нарве. Промежуточный оборонительный рубеж немцев проходил по реке Луге. Все внимание инженерных войск фронта было сосредоточено на обеспечении форсирования Луш. Отряд 7-го гвардейского батальона в составе 40 бойцов под командованием заместителя командира батальона капитана М. И. Королева внезапной атакой ухитил высоководный мост в районе Ивановской. Бойцы разминировали мост и удержали его до подхода Бойцы разминировали мост и удержали его до подхода своих передовых частей. Во время штурма Кингисеппа частями 109-го стрелкового корпуса 1-й гвардейский понтонный батальон вышел к реке и навел понтонные мосты. Это позволило войскам 2-й ударной армии быстро преодолеть Лугу по мостам и, не задерживаясь, форсировать реку Нарву...

Не успели закончиться наступательные бои на нарвском и псковском направлениях, как командующий войсками фронта потребовал у начальника инженерных войск генерала Б. В. Бычевского данные о характере и состоянии обороны вражеской армии на Карельском перешейке. Началась усиленная разведка неприятельских позиций. Она показала, что враг располагает мощными противотанковыми и противопехотными заграждениями, а также большим количеством сооружений неизвестного назначения, расположенных в глубине обороны. [28]

Три наших истребителя на бреющем полете произвели перспективную аэрофотосъемку этих сооружений. Так на планшете появились огневые сооружения с амбразурами и колпаками, а также куполообразные укрытия. В тыл вражеской армии забросили самолетами несколько групп разведчиков, которые, вернувшись, доложили о крупном строительстве оборонительных сооружений и установке заграждений в нескольких районах. В течение месяца велась напряженная разведка с тщательной обработкой и сравнением материалов, полученных из разных источников.

В конце мая 1944 года на карте появился рубеж, отстоявший на 30–40 километров от первой оборонительной полосы.

Пленные показали, что это «новая линия Маннергейма», она строится уже давно и состоит из железобетонных сооружений, даже крутости траншей на отдельных участках были забетонированы.

Оборона противника состояла из четырех рубежей, отдельных позиций и обводов общей глубиной до 120 километров. Наиболее мощной была вторая полоса. Самыми сильными узлами сопротивления были Савола, Липола, Сийранмяки, Тимма, Вансаха и Мятсякюля.

В марте начальник инженерных войск фронта выехал на Карельский перешеек в расположение войск 23-й армии для уточнения на месте состояния нашей обороны и инженерных мероприятий, необходимых для подготовки исходного района наступления. Инженерным частям и войскам 23-й армии предстояло привести в короткий срок оборонительные сооружения и дороги в надлежащий порядок, расчистить и углубить траншеи и ходы сообщения, отремонтировать укрытия, пункты управления, дороги и мосты, снять в глубине обороны минные поля.

Для обеспечения наступательной операции на Карельском перешейке было сосредоточено около 50 инженерно-саперных и понтонных батальонов (включая корпусные и дивизионные). Саперы готовились к подрыву вражеских железобетонных оборонительных сооружений, гранитных надолб, минных полей; понтонеры — к форсированию рек, болот, каналов и проливов. [29]

Большая часть инженерных войск была придана 21-й армии (две инженерно-саперные бригады), меньшая — 23-й армии (три инженерно-саперных батальона).

Прорыв первой полосы обороны противника начался с мощной артиллерийской подготовки. По самому прочному огневому сооружению врага — доту «Миллионер» — вела огонь 203-миллиметровая гаубичная батарея с расстояния 800 метров. Только после 96 попаданий дот вышел из строя, однако разрушен не был. Остатки вражеского гарнизона, уходя из дота, подорвали его.

В наших минных полях проходы были сделаны заблаговременно. Заграждения врага уничтожались испытанным уже в предыдущих наступательных боях способом — подвесными зарядами в ходе артиллерийской подготовки при переносе огня в глубину. Отлично поработали наши артиллеристы: еще при разведке боем они произвели большие разрушения в неприятельских ограждениях, что значительно облегчило работу саперов.

При форсировании реки Сестра отличились воины 3-го саперного батальона 72-й стрелковой дивизии. Они оборудовали пять переправ, пропустив по ним полковую и дивизионную артиллерию и транспорт.

Ко второй полосе обороны наши войска вышли кие-ходу третьего дня наступления. Подвижную танковую группу, действовавшую в направлении Терийоки, обеспечивала 52-я инженерно-саперная бригада.

Танкисты 1-й танковой бригады 13 июня пробили брешь во второй полосе обороны противника в районе Кутерселькя; в нее устремились части 72-й стрелковой дивизии. Саперы 7-го гвардейского инженерного батальона и 3-го саперного батальона 72-й дивизии проделали проходы в заграждениях противника.

Вот что вспоминает об этих боях заместитель командира 3-го саперного батальона капитан А. Ф. Егоров: «Когда мы на броне танков подошли ко второй полосе и произвели инженерную разведку, то обнаружили двухсотметровую полосу заграждений, состоящую из противотанкового минного поля в 6 рядов, за ним четыре ряда гранитных трапецеидальных надолб, противопехотное [30] минное поле в четыре ряда и в пять рядов — проволочные заграждения. Вся полоса простреливалась перекрестным артиллерийско-пулеметным огнем из дотов. Нужно было пробивать проходы зарядами взрывчатки. Действия наших саперов прикрывали своим огнем танки, которые вышли на прямую наводку». Прорыв второй полосы в районе Кутерселькя решил судьбу захвата всего приморского участка от Кутерселькя до Мятсякюля.

После прорыва второй полосы обороны началось преследование вражеских войск на выборгском направлении. Противник, ведя упорные арьергардные бои, разрушал дороги и мосты, устраивал завалы и минировал их. Наши саперы умело устраняли все препятствия. Стремительные действия наших войск не дали противнику возможности закрепиться, и 20 июня город Выборг был освобожден. Первыми ворвались в город танкисты 1-й танковой бригады полковника И. Б. Шпиллера и полки 90-й стрелковой дивизии полковника Н. Г. Ля-щенко. Боевые действия этих соединений обеспечивали 52-я инженерно-саперная бригада и 7-й гвардейский инженерный батальон. В боях за Выборг танки сопровождала посаженная на броню 1-я саперная рота старшего лейтенанта А. Гродского. Отделение саперов сержанта И. Н. Комякова на броне танка ворвалось в город с задачей захватить и разминировать крепостной мост. Вражеская подрывная команда была уничтожена, а провода перерезаны. За этот бой сержант И. Н. Комяков был награжден орденом Славы III степени.

Главные усилия инженерных войск на Карельском перешейке направлялись на разграждение перед оборонительными рубежами (особенно перед первой и второй полосами), на восстановление дорог и мостов, подрыв долговременных сооружений — этим был обеспечен высокий темп наступления войск. В этой операции было проверено и разминировано 115 населенных пунктов, 1300 зданий, 2400 километров дорог и много других объектов. Только в ходе боев было снято и уничтожено около 30 тысяч мин.

После освобождения Выборга и выхода на Вуоксин-скую водную систему инженерные части обеспечивали [31] две частные наступательные операции войск фронта с форсированием крупных водных преград — Вуоксы и Нарвы. Несмотря на потери в личном составе и переправочных средствах, задачу свою саперы и понтонеры выполнили.

В конце августа — начале сентября 1944 года Ставка ВГК приказала Ленинградскому фронту принять от 3-го Прибалтийского фронта Тартуский участок вместе с оборонявшими его войсками. Началась крупная перегруппировка войск. Из-под Нарвы и с Карельского перешейка в район южнее и юго-восточнее Тарту войска перебрасывались своим ходом, железнодорожным и водным транспортом. Тут инженерным войскам было немало работы: разминирование и ремонт дорог, постройка мостов, железнодорожных погрузочно-разгрузочных платформ и водных пристаней, переправа войск на понтонных средствах через пролив шириной 2,5 километра между Чудским и Псковским озерами. Переправы обеспечивали 5-й тяжелый понтонный полк, понтонный парк СП-19 и корабли Краснознаменного Балтийского флота.

Удар по Тарту готовился скрытно в короткие сроки силами 2-й ударной и 8-й армий. В непосредственном инженерном обеспечении боевых действий (кроме войсковых и армейских саперов) участвовали во 2-й ударной армии 1-й гвардейский и 21-й понтонный батальоны, 17-я штурмовая инженерная бригада и в 8-й армии — 5-й тяжелый понтонный полк и 2-я отдельная инженерная бригада.

17 сентября 1944 года 2-я ударная армия начала форсирование реки Эма-Йыги. Благодаря четкой и слаженной работе саперов и понтонеров войска быстро преодолели эту преграду; особенностью форсирования было то, что для переброски тяжелой техники (танков, самоходок и артиллерии) паромных переправ не оборудовалось, а сразу собирались тяжелые мосты. Используя успех воинов 2-й ударной армии, 19 сентября из района Нарвы начали преследовать гитлеровцев части 8-й армии. Через три дня подвижные группы обеих армий совместно с передовым отрядом 8-го эстонского стрелкового корпуса овладели столицей Эстонии городом Таллин. [32]

Фашисты подготовили город к взрыву, заминировав промышленные предприятия, здания государственных учреждений, многие жилые дома. Однако стремительное продвижение подвижных групп и подразделений 3-го отдельного саперного батальона 72-й стрелковой дивизии, 27-го гвардейского отдельного инженерно-саперного батальона и саперного батальона 8-го эстонского стрелкового корпуса спасло город от разрушения. Немцы успели взорвать только телефонный узел и несколько домов. Саперы с помощью жителей разминировали Таллин.

Форсирование реки Пярна войсками 2-й ударной армии обеспечивали бойцы 1-го гвардейского понтонного батальона. К исходу 25 сентября 1944 года все южное побережье Финского залива было полностью очищено от немецко-фашистских захватчиков, а на следующий день войска 2-й ударной армии соединились с частями 3-го Прибалтийского фронта. Враг был разбит, его уцелевшие разрозненные подразделения откатились далеко на запад.

В ходе наступления саперы оказывали помощь и летчикам: успешное развитие операций требовало максимального приближения аэродромов к боевым порядкам войск. Для разведки и разминирования аэродромов были созданы специальные разведывательно-восстановительные группы саперов, которые действовали в составе подвижных групп и передовых отрядов.

В ходе завершившейся 24 ноября 1944 года операции по освобождению Эстонской ССР инженерными войсками фронта было отремонтировано 340 километров дорог, построено 130 мостов общей длиной 2,5 километра, смято около 6 тысяч мин.

После освобождения Советской Эстонии для инженерных войск фронта начался новый этап боевой деятельности: сплошное разминирование Ленинградской, Новгородской и Псковской областей. Эта задача требовала немалых усилий и храбрости и была с честью выполнена нашими воинами.

Таковы основные вехи боевых свершений инженерных войск Ленинградского фронта, вписавших славную страницу в летопись мужества и героизма защитников города Ленина.

Июньская ночь пришла с бледно-розовым закатом и прозрачной дымкой над Невой. На набережных, на Невском по-прежнему не утихал людской поток. Только теперь дневная деловая сутолока сменилась праздничным оживлением. Ленинградцы встречали белые ночи. И лишь те, кому положено было оберегать покой страны, продолжали работать. В штабе, на Дворцовой, светились почти все окна.

Взглянув на часы, начальник Инженерного управления округа подполковник Бычевский устало потянулся. Встал, прошел в соседнюю комнату.

— Пора и по домам, товарищи! Желаю хорошо провести воскресный день.

— А вы, Борис Владимирович? — зная привычку Бычевского не щадить себя, спросил кто-то из командиров.

Далеко за полночь Бычевский убрал со стола бумаги. Закрыл окно. По пути заглянул к оперативному дежурному.

— Пока спокойно. Звонил адъютант командующего с Севера, сказал, что на днях возвращаются...

Ночью раздался телефонный звонок. Дежурный передал приказание начальника штаба: объявлена тревога, немедленно прибыть. По дороге на Дворцовую Борис Владимирович прикидывал, что бы это значило: «Провокация? Или война?..»

Штабные коридоры, кабинеты быстро заполнялись командирами. Спрашивали друг друга, пытались узнать причины тревоги, но толком никто ничего не мог сказать.

В пять часов утра начальник штаба округа генерал-майор Д. Н. Никишев пригласил начальников родов войск и служб к себе.

— Товарищи! Фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину! Всем приступить к исполнению мобилизационных планов. [34] В этот же день вернулся из Мурманска командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М. М. Попов. 23 июня командующий собрал своих заместителей и начальников родов войск, перед которыми изложил намеченные мероприятия и поставил задачи.

Сосредоточение крупных сил противника против войск Прибалтийского военного округа заставило генерал-лейтенанта Попова принять необходимые меры по обеспечению прикрытия юго-западного направления.

— Будем развертывать Лужский оборонительный рубеж... Товарищ Бычевский, подготовьте соображения по инженерному обеспечению. Практические вопросы уточните с генералом Пядышевым.

После совещания Константин Павлович Пядышев пригласил Бычевского к себе.

— Передний край будущей позиции мы наметили по правому берегу Луги. Вот так, примерно... — остро отточенным карандашом генерал провел на карте линию от побережья Финского залива на Кингисепп, Лугу, Медведь и к северо-западному побережью озера Ильмень.

Через час начинж и его заместитель подполковник Н. М. Пилипец сидели, склонившись над огромной топографической картой. Для Бориса Владимировича она была словно страницей его командирской биографии. Командиром корпусного саперного батальона, дивизионным инженером на учениях и маневрах он исходил и изъездил буквально все уголки ленинградской земли. Да и начальником Инженерного управления округа ему приходилось немало здесь бывать.

— Где же нам столько сил и средств набрать? — с тревогой спросил подполковник Пилипец. — Москву запрашивать?..

— Попробуем... Но больше на себя надо рассчитывать. Позвоню в горком партии, в исполком. Обрисую обстановку.

Вечером состоялось заседание Военного совета Северного фронта. Рассматривались мероприятия по сооружению [35] оборонительных рубежей на псковско-лужском направлении. В работе Военного совета принимали участие секретарь горкома партии А. А. Кузнецов и секретарь обкома Т. Ф. Штыков.

Алексей Александрович, как обычно, говорил коротко. Каждая его фраза, каждое слово были точно продуманы. Он обратил внимание на четкую, согласованную работу партийных, военных и советских органов. Все должно быть подчинено единой цели — мобилизации всех сил на отпор врагу.

— Командование фронта может рассчитывать на всемерную помощь Ленинградской партийной организации! — заключил свое выступление секретарь городского комитета партии.

В первые же дни войны десятки тысяч ленинградцев были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений на дальних и ближних подступах к городу Ленина. По инициативе Ленинградской парторганизации развертывалась 160-тысячная армия народного ополчения. Заводы и фабрики, выпускавшие сугубо мирную продукцию, перестраивались на обеспечение нужд фронта.

Непосредственный контакт с Инженерным управлением фронта осуществлял заведующий промышленным отделом горкома партии Михаил Васильевич Басов. Его встреча с Бычевским состоялась на третий или четвертый день войны. Разговор начался с вопроса:

— Борис Владимирович, что требуется в первую очередь для строительства оборонительных сооружений?

— Вот перечень наименований и потребное количество, — начинж положил перед уполномоченным горкома отпечатанные на машинке списки необходимого имущества и материалов.

— Ого! Когда же вы успели все рассчитать? — удивился Басов.

— Прежде всего нам нужны противотанковые и противопехотные мины... Москва отказала. У нас запасы минимальные... — хмуря брови, продолжал разговор Иычевский.

— Сто тысяч на первые дни хватит? — спросил Басон.

— Тысяч сорок изготовит завод имени Аврова... Соедините меня с директором завода.

Через несколько минут Михаил Васильевич давал четкие указания директору завода имени Аврова Пуш-никову. Затем повернулся к Бычевскому:

— Направляй командира с чертежами. Будут мины! Остальные шестьдесят тысяч поручим Древтресту... Еще что?

Записная книжка Басова пополняется заметками. Тут же он звонит руководителям заводов. Его авторитет, точное знание возможностей предприятий города позволяют оперативно решать самые сложные вопросы.

Для строительства оборонительных сооружений фронту требовались не только материалы, но и техника, машины, инженерно-технический состав, квалифицированные рабочие. Город отдавал все для того, чтобы враг был остановлен.

В один из первых июльских дней в Инженерном управлении появился грузноватый, лет под сорок, в форме железнодорожника, человек.

— Инженер Зубков, воентехник первого ранга запаса, — представился он начинжу фронта.

— Позвольте, вы начальник Ленметростроя? — Борис Владимирович пожал руку вошедшему.

— Совершенно верно. Прибыл в ваше распоряжение с отрядом метростроевцев по мобилизации горкома партии.

Отряд Зубкова, в составе которого были инженеры и техники, проходчики и экскаваторщики, крановщики и каменщики, мощная строительная техника, оказался весьма существенной помощью Инженерному управлению, стал боевым резервом начинжа, который использовался на самых важных участках строительства оборонительных рубежей.

События на фронте стремительно развивались. Немецко-фашистские войска, не считаясь с потерями, рвались к Ленинграду. 5 июля пал Остров. 9 июля наши части оставили древний город Псков. Завязались бои в районе Кингисеппа.

Неутешительные вести шли с Севера. Вступили в действие немецкая армия «Норвегия» и две финские [37] армии. Наши войска сдерживали натиск 21 дивизии противника. Почти сутки напролет не умолкали телефонные звонки, приходили телеграммы. Начинж 14-й при ни сообщал о прорыве противника на мурманском направлении. Просил помочь минами и взрывчаткой. Из 23-й армии спрашивали, нет ли колючей проволоки.

Одновременно шли невиданные по сложности, размаху и срокам оборонительные работы по созданию многополосной, глубокоэшелонированной обороны.

И хотя для руководства оборонительными работами было создано специальное управление, однако Инженерное управление фронта не освобождалось от ответственности за выполнение поставленных задач.

— В этой исключительно сложной и напряженной обстановке, когда даже признанные военачальники допускали порой растерянность, — делится своими воспоминаниями генерал-лейтенант-инженер Ф. М. Грачев, — начинж фронта проявлял спокойствие, уверенность, собранность... Его высокая фигура неизменно появлялась в самом пекле, там, где решалась судьба боя.

11 августа пять дивизий противника при поддержке авиации вклинились в нашу оборону и сразу же охватили большой район кингисеппского сектора. Создалась реальная угроза выхода гитлеровских войск на красногвардейское направление и оттеснения части сил 8-й армии к Финскому заливу.

Командующий фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов и член Военного совета А. А. Кузнецов, прибывшие на угрожаемое направление, принимают все меры к локализации прорыва, ставят задачи командарму генералу В. В. Семашко и начальникам родов войск. «Доходит очередь и до меня, — вспоминал Борис Владимирович разговор на КП армии. — Командующий фронтом и член Военного совета требуют форсировать строительство укреплений за железной дорогой на случай отхода войск за нее...

— Выдвигайте вперед саперов, организуйте подвижные отряды заграждений, как под Лугой. Что у вас есть под руками?

— Только запасной батальон. Все саперные и даже понтонные части оказались втянутыми в бои.

— Берите людей откуда хотите, а завтра чтобы здесь были подвижные отряды заграждений, — сухо приказывает командующий».

Сохранить в такой обстановке хладнокровие, трезвый расчет, предвидеть ход развития событий мог только человек сильной воли, с твердым характером. И для многих командиров начинж фронта был примером.

Внешне суровый, часто насупленный, он редко повышал голос на подчиненных. И если приходилось устроить кому-то «баню», то делал это с таким тактом, что провинившийся уходил от него с полным сознанием своей оплошности и желанием немедля исправить ошибку.

— С Борисом Владимировичем работать было легко и приятно, — рассказывает комиссар Инженерного управления Михаил Алексеевич Король. — Он был по-настоящему партийным человеком и обладал удивительным даром руководителя. Исключительно организованный и дисциплинированный, Бычевский подбирал в аппарат таких же командиров.

Н. М. Пилипец, С. И. Лисовский, А. К. Акатов, Л. С. Баршай, С. Д. Юдин, А. И. Николаев и многие другие офицеры Инженерного управления были надежными и верными боевыми товарищами Бориса Владимировича. Они пользовались его полным доверием и никогда не подводили своего начинжа.

— Бычевский почти постоянно находился в войсках, — продолжает нашу беседу Михаил Алексеевич, — но и в его отсутствие не нарушался деловой ритм работы в управлении. Каждый офицер самостоятельно принимал решения. Все знали, что начинж ценит самостоятельность и деловую, творческую мысль.

Титанический труд ленинградцев на строительстве оборонительных сооружений помог войскам фронта сорвать планы гитлеровского командования по захвату Ленинграда. [39] По первоначальному замыслу фашистские армии Должны были наносить удар по городу Ленина через Псков и Лугу. Но упорное сопротивление частей 41-го стрелкового корпуса заставило немцев отказаться от своего плана. Положение наших войск в лужском секторе весь июль и август оставалось устойчивым. «Секрет» был прост — войска заняли подготовленные в инженерном отношении позиции. Глубокие траншеи с козырьками от осколков и бойницами, дзоты, оборудованные наблюдательные пункты позволяли стойко выдерживать вражеские атаки.

И мне, участнику тех событий, вспоминаются первые бои под Островом и Псковом. Тогда вся наша «оборона» состояла из отрытых наспех малыми саперными лопатками одиночных окопчиков. Часто они были бойцу по колено. К тому же и полки вытягивались в тонкую ниточку. И все же мы дрались упорно, за каждую пядь родной земли.

Много позже я рассказывал о тех боях Борису Владимировичу.

— Не успели мы в то время закончить оборудование Псковско-Островского укрепленного района. Кое-кто не предвидел такого хода войны... Вот и расплачивались, — с грустью заметил он.

Сорок дней войска 41-го стрелкового корпуса сковывали силы врага под Лугой. И лишь после прорыва противника на кингисеппском направлении появилась угроза выхода гитлеровских войск в тыл корпуса. Геенерал-майор А. П. Летании получил приказ начать отход на позиции Красногвардейского укрепленного района. Но, к сожалению, решение командования фронта запоздало. На путях нашего отхода появились три дивизии противника. Войска оказались в окружении...

Начало сентября. Город готовится к уличным боям. Спешно возводятся укрепления. Окна угловых зданий превращаются в огневые точки. В насыпь Окружной железной дороги встраиваются железобетонные орудийные доты. Минируются мосты.

На предприятиях создаются отряды самообороны, назначаются начальники секторов.

Общими техническими вопросами превращения города Ленина в несокрушимую крепость лично занимаются [40] А. А. Жданов, А. А. Кузнецов, П. С. Попков.

— В эти дни мы развернули строительство баррикад, — вспоминает Федор Михайлович Грачев. — Это был новый для нас вид заграждений. Собственно баррикады были известны еще со времен обороны русских городов от татарских полчищ. Но тогда это было чисто народным средством борьбы. Осенью сорок первого мы строили баррикады как противотанковые заграждения. Надо было рассчитать их способность выдержать удары артиллерии и танков.

Борис Владимирович привлек к решению этой необычной технической задачи видных ученых и инженеров, в том числе и академика Б. Г. Галеркина.

В эти грозные сентябрьские дни решалась судьба Ленинграда. Замкнув кольцо блокады, враг усиливает штурм города. По решению Ставки Верховного Главнокомандования командующим фронтом назначается генерал армии Г. К. Жуков. Резкий, беспощадно требовательный, он вместе с А. А. Ждановым принимает энергичные меры, чтобы остановить врага.

Непрерывными контратаками, ударами артиллерии командующий фронтом стремится измотать и обескровить противника, переломить ход сражения. Обстановка меняется ежечасно. Штабы не успевают наносить ее на рабочие карты. Командармы, комдивы, командиры полков, комиссары — в передовых цепях, где нужен личный пример коммуниста, воля командира.

Вот один из эпизодов тех дней. Части 5-й дивизии народного ополчения получили приказ контратаковать противника. Командиры и комиссары повели в бой полки ополченцев. Ранен командир 2-го полка С. И. Красновидов. Комиссар С. И. Ганичев — секретарь Василеостровского райкома партии — тяжело контужен. В 3-м полку погиб комиссар М. Я. Камышников. В атаку поднял бойцов секретарь Выборгского райкома партии старший политрук Н. А. Смирнов. В жестокой схватке он был смертельно ранен...

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Г. К. Жукова:

Командующий фронтом был в числе немногих, кто особенно четко представлял всю глубину опасности сложившейся обстановки и тяжесть ответственности за судьбу города Ленина.

Из Смольного — штаба Ленинградской партийной организации — электрическим зарядом передавалось каждому защитнику города: выстоять! Не дрогнуть!

И вот первые, еще очень слабые, не совсем ясные признаки перелома в ходе сражения.

— Получил донесение разведчиков из-под Пскова. Много мотопехоты идет от Ленинграда на Псков, — сообщал начальник разведотдела П. П. Евстигнеев.

— В овраге, где Дудергофский ручей, заметили, что немцы землянки роют, — докладывал начинж 42-й армии майор А. П. Шубин.

«С чувством огромного облегчения, — вспоминал Бычевский, — объезжаем мы с командиром команды подрывников на Средней Рогатке, на станции Славянка, П зоне Кировского завода. Улыбки расцветают на лицах дежурных подрывников, когда комиссар Муха сообщает, что им, видимо, уже не потребуется крутить рукоятку «адской» машинки и поднимать в воздух переезды, виадуки, привокзальные здания. Бойцы обступают нас, хотят знать подробности, как «лопнула кишка» у фашистов под Пулковом».

26 сентября 1941 года фронт на южных подступах к Ленинграду окончательно стабилизировался. Враг был вынужден перейти к обороне и зарыться в землю. [42]

Наступил период блокады. Впереди были новые, тяжелейшие испытания и невзгоды, впереди были новые бои.

За прошедшие месяцы инженерные части понесли большие потери. Выбыло немало замечательных командиров, специалистов, рядовых бойцов. В списках выбывших значились и работники Инженерного управления. Встала задача — подобрать кадры командиров и политработников, укомплектовать части личным составом.

— — Кадрам Борис Владимирович уделял большое внимание. У него был какой-то дар находить хороших людей. Постоянно бывая в частях, Бычевский внимательно приглядывался к молодым, способным командирам, смело выдвигал их на высшие должности, — рассказывает комиссар Инженерного управления М. А. Король.

Среди воспитанников начинжа фронта можно назвать десятки талантливых командиров, крупных специалистов инженерных войск. Под руководством генерала Бычевского они прошли суровую школу войны, приобрели ценнейший боевой опыт, внесли немалый вклад в развитие инженерного дела.

С Иваном Ивановичем Соломахиным Бычевский встретился еще в августе сорок первого. Проезжая деревушку Ильеши, начинж заметил кем-то установленные на развилке надолбы. Заинтересовался, подъехал поближе. Возле надолб валялись трупы немецких солдат и разбитые мотоциклы.

Навстречу Бычевскому из кювета поднялся немолодой младший лейтенант. Очки и мешковато сидевшая гимнастерка выдавали в нем «некадрового» командира. Он спокойно и толково доложил, как с ротой саперов разгромил отряд мотоциклистов врага.

Заметив какое-то колебание на лице начинжа, младший лейтенант чуть-чуть запальчиво сказал: «Не сомневайтесь, товарищ командир, мы и танки не пропустим. С товарищем Козловым взаимодействуем...» Младший лейтенант кивнул головой в сторону, где между надолб стояла «сорокопятка».

Незаметный, будничный фронтовой эпизод надолго врезался в память Бориса Владимировича. И когда он размышлял, как все же удалось остановить гитлеровские полчища под Ленинградом, то неизменно перед глазами всплывала та, никому не известная развилка дорог и «некадровый» младший лейтенант, одержавший спою первую, пусть еще небольшую победу над грозным врагом.

Иван Иванович Соломахин прошел все ступеньки командирской лесенки. Из сугубо гражданского инженера-строителя он за три года войны превратился в замечательного командира крупного соединения инженерных войск. Летом 1944 года его назначили командиром 20-й инженерно-саперной бригады. Он прекрасно овладел одной из труднейших военных наук — наукой побеждать, стал одним из первых в инженерных войсках кавалером ордена Суворова, который вручил ему начинж Бычевский.

В книге Б. В. Бычевского «Город-фронт» есть фотография молодого капитана Н. Н. Богаева. На видно больше двадцати, лицо еще не утратило юношеской мягкости. Но ордена на гимнастерке свидетельствуют, что капитан прошел большой боевой путь. Николай Николаевич Богаев инженерную науку постигал солдатом-сапером. Войну окончил командиром батальона, подполковником.

И таких питомцев, которые начинали войну сержантами, лейтенантами, капитанами, а потом становились полковниками и генералами, командирами соединений и полков, учеными, у Б. В. Бычевского немало.

Весной 1942 года командующим войсками фронта стал Леонид Александрович Говоров. Немногословный, замкнутый, он казался неприветливым и хмурым человеком. Но вскоре все, кто встречался с новым командующим, почувствовали его высокую требовательность, организованность и способность быстро схватывать во всех деталях широчайший круг вопросов.

Одной из первоочередных задач перед войсками первой линии командующий выдвинул требование наращивать устойчивости и живучести обороны. Создавались противотанковые районы, опорные пункты. Огневые средства сочетались с сильными инженерными заграждениями. Совершенствовалась и внутренняя оборона города. Укрепляя оборону, командующий думал о другой, [44] более важной задаче — подготовке к наступательным боям. Сильная, устойчивая оборона нужна была, чтобы иметь возможность оставить на переднем крае минимум сил и средств.

Вскоре стало известно, что немецко-фашистское командование готовит новый штурм Ленинграда. Из Крыма перебрасываются крупные силы армии генерал-фельдмаршала Манштейна. Вновь, как год назад, над городом Ленина нависла смертельная опасность.

Срочно разрабатывается операция в районе Невской Дубровки. Начиная с 9 сентября и до начала октября здесь ни на час не прекращаются бои. Днем и ночью, под убийственным огнем противника, на левый берег переправляются роты, батальоны, танки и с ходу идут в атаку.

Небывалая нагрузка легла на плечи понтонных и других инженерных подразделений.

У самого берега расположил свой КП начинж фронта. Он лично руководил обеспечением переправы...

Крохотный Невский «пятачок» приковывал крупные силы немцев. План гитлеровского штурма Ленинграда провалился. Сражение на Неве затихло, чтобы через несколько месяцев разгореться с новой силой и завершиться прорывом блокады.

В конце ноября 1942 год ) Военный совет фронта собрал руководящий состав штаба, начальников родов войск. Командующий изложил свои указания по подготовке операции по прорыву блокады. Как обычно, Говоров формулировал свои мысли четко, лаконично, словно читал лекцию слушателям академии, где он работал до войны.

— Переправа тяжелых танков по льду не должна быть задержана ни на один час...

Поймав взгляд командующего, Бычевский понял, что эта фраза обращена непосредственно к нему. Вспомнились переправы на Неве в осенние дни сорок первого, в сентябре сорок второго. Было всякое — и удачи, и неудачи. Не хватало средств, людей, а еще больше — опыта. Форсирование водных преград — один из сложнейших видов боевых действий, и здесь в полной мере проявились мужество и героизм бойцов и командиров. [45]

Разве забудешь, как в ноябре 1941 года за одну ночь под самым носом противника переправляли по семь-восемь танков КВ. Разве забудешь подвиг командира отделения Ивана Шмырова. С четырьмя гребцами Шмыров переправлял на левый берег понтон с 20 ящиками снарядов к танкам. В пути понтон затерло льдом. Противник открыл минометный огонь. Один за другим вышли из строя гребцы. Пробитый осколком понтон стал тонуть. Шмыров вытащил на лед раненых, затем ящики со снарядами, перенес раненых товарищей и боеприпасы на берег...

Успех операции по прорыву блокады под кодовым названием «Искра» обеспечивался не только сосредоточением достаточного количества сил и средств, но и подготовкой войск. По указанию штаба фронта в дивизиях и специальных частях проводились учения и тренировки в обстановке, максимально приближенной к реальной. Разрабатывались различные варианты боевых действий, взаимодействия частей и соединений, меры боевого обеспечения на различных этапах боя. И все же одной из сложнейших задач, «задачей-загадкой», являлось обеспечение форсирования Невы.

Необходимо было в числе множества вариантов предусмотреть и такой: вдруг немцам удастся узнать об операции, и они взорвут лед. Как тогда переправлять подразделения и технику?

А как переправлять тяжелые танки, если лед не окрепнет? Прогнозы не обещали сильных морозов.

Но выход был найден. Однажды в кабинет Бориса Владимировича зашел начальник технического отдела майор Л. С. Баршай:

— Товарищ генерал, предложение у нас есть: дерево-ледяную переправу строить.

Предложение было действительно интересным. Товарищи из технического отдела рекомендовали колейный. пастил и его поперечины крепить ко льду сквозными болтами. Мороз прихватит болты, и настил как бы приварится ко льду.

Работники управления заинтересовались предложением. Решили провести испытание. Пробный настил ни Неве поручили оборудовать командиру 41-го понтонного [46] батальона капитану Е. П. Гуляницкому в районе Ново-Саратовской колонии.

На испытание приехали Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, прибывший в Ленинград как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, Л. А. Говоров, А. А. Кузнецов, командующий бронетанковыми войсками фронта В. И. Баранов и много других командиров. Были там и мы, офицеры штаба и политотдела 55-й армии.

Первая проба оказалась не совсем удачной. Лед не успел прихватить болты, и настил под тяжелым Т-34 разошелся. Но все же К. Е. Ворошилов и Л. А. Говоров высоко оценили предложение инженеров и дали добро...

Инженерное обеспечение операции по прорыву блокады требовало решения и других важных задач. В частности, необходимо было в ходе боя сделать проходы в минных полях противника. Начинж фронта предложил «осаперить» пехоту. Первыми начали учиться разминированию гвардейцы Симоняка. Тон в этом деле задавали комсомольцы. И вскоре в каждом стрелковом отделении появились свои разминеры. Этот опыт пригодился и в наступательных боях зимой 1944 года, и в летней операции на Карельском перешейке.

Тщательно разрабатывались мероприятия по закреплению отвоеванных рубежей. Впрок заготовлялись рогатки, малозаметные препятствия. Важное значение имело четкое взаимодействие инженерных частей с артиллеристами в период артподготовки, с тем чтобы избежать повреждений льда у левого берега.

В конце декабря основные подготовительные мероприятия были завершены. Наступил последний день 1942 года. Накануне Бычевский уехал в инженерный отдел 42-й армии. Днем раздался телефонный звонок. Михаил Алексеевич Король взял трубку.

— Комиссар, чем занят сегодня? Может, приедешь в сорок вторую?

— Забыл, какой день сегодня? Нас приглашают...

«Вскоре, — рассказывает Михаил Алексеевич, — я был в инженерном отделе сорок второй армии. Товарищи [47] накрыли по-фронтовому столы. Оживленно беседовали. Особенно шумно и весело было в кружке возле Бориса Владимировича. Таким веселым и компанейским я видел своего начинжа впервые. Ровно в двенадцать мы поздравили товарищей, вышли на улицу. На передовой взлетали ракеты, строчили пулеметы, подали свой «голос» и артиллеристы...

Бычевский стоял, вслушивался и, словно отвечая на свои мысли, сказал: «Скоро услышим салют над Невой».

12 января 1943 года артиллерийский гром возвестил начало штурма вражеского кольца блокады. Б. В. Бычевский, работники Инженерного управления — на командных пунктах, в передовых частях.

Едва артиллеристы успели перенести огонь в глубину вражеских позиций, как на передовой загрохотали взрывы. Привычное ухо сапера сразу же отличило их. Минеры Евстифеева начали свою работу. Полторы тысячи зарядов тола расчистили путь для пехоты и танков.

И едва рассеялся дым, гвардейцы Симоняка, дивизии Борщева, Трубачева — уже на невском льду, на левом берегу, в первой траншее...

Телефонный звонок отрывает начинжа фронта от наблюдения. Знакомый голос командующего бронетанковыми войсками В. И. Баранова:

— Бычевский! Не подведешь с переправой? Мои ждут...

Почти две тысячи саперов уже вышли на невский лед.

Визжали, буравя лед, электросверла. Бригады понтонеров укладывали огромные бревенчатые щиты. Всю ночь не смолкал гул над Невой. Саперы торопились: там, где грохотали разрывы, пехота очень ждала танки.

И первый танк пошел. Урча мотором, стальная громадина вышла осторожно на мост, а потом набрала скорость. Люди, сопровождавшие танк, бежали рядом, отставали.

Через девять минут «тридцатьчетверка» была на левом берегу. Затем подошла вторая машина, третья... В половине пятого утра 106-й танковый батальон готов [48] был вступить в бой. За ним на левый берег вышла и вся 152-я бригада.

Уже было совсем светло, когда командующему фронтом доложили: 220-я танковая бригада заняла исходный рубеж. На рабочих картах штабных командиров появились новые знаки — черные ромбики со стрелами.

Введение в бой танковых батальонов и общевойсковых резервов резко изменило соотношение сил. Бой шел в районе Шлиссельбурга, в районе Синявина. Утром 18 января войска Ленинградского фронта встретились с волховчанами!

Некоторые считают, что побеждает на войне тот, кто не боится риска, кому сопутствует удача. Но это далеко не так. Исход сражения определяют строгие и точные законы военной науки. Побеждает тот, кто творчески, со знанием дела использует их, кто риск сочетает с боевым мастерством.

Б. В. Бычевский, как характеризовал его Маршал Советского Союза А. М. Василевский, был весьма подготовленным начальником Инженерного управления фронта. Товарищи, близко знавшие Бориса Владимировича, рассказывают, что каждую свободную минуту он отдавал книгам.

В его книжном шкафу можно было найти и специальные книги, и книги любимых писателей и поэтов, и ленинские тома. Книги были по-настоящему его советчиками и друзьями.

Учился Бычевский в ходе боев. Он тщательно анализировал факты, бережно собирал крупицы боевого опыта. Внимательно выслушивал он и предложение солдата, и дельный совет подчиненного офицера. Он не только учился сам, но и требовал того же от других. В Инженерном управлении часто проводились совещания, сборы командиров частей и подразделений. Эти сборы стали называть «академией Бычевского».

Два года войны были для Бориса Владимировича не только временем тяжелейших испытаний, но и школой боевого мастерства. И признанием того, что он овладел суворовской наукой побеждать не числом, а уменьем, стало награждение его в мае 1943 года орденом Суворова II степени.

В апреле сорок третьего, после напряженных боев [49] под Красным Бором, Бычевский побывал в 42-й армии. Вместе с начинжем армии Н. Ф. Кирчевским он познакомился с состоянием оборонительных работ на переднем крае. Широко разветвленная сеть ходов сообщения позволяла почти всюду в полный рост пройти до первой траншеи. Особенно порадовали Бориса Владимировича прочные, добротные укрытия. Осматривая землянку одной из стрелковых рот, Бычевский спросил пожилого солдата:

— Четыре, товарищ генерал. Да еще плит каменных положили рядок!

— Да вы настоящий дот под носом у гитлеровцев соорудили!

— Борис Владимирович, — вмешался в разговор Кирчевский, — а почему бы нам действительно не заняться строительством долговременных укреплений? Я слышал, на складах еще с сорокового года лежит оборудование для пулеметных и орудийных дотов. Передайте нам.

Предложение начинжа 42-й армии заинтересовало Бычевского. Правда, строительство долговременных укреплений на переднем крае не предусматривалось никакими канонами. Но ведь за два года войны многое делалось не по «канонам» — ледовая переправа или шиши по льду Ладожского озера тоже делались впервые.

Вернувшись в штаб фронта, Бычевский пригласил к себе начальника управления оборонительного строительства полковника Ф. М. Грачева. После реорганизации управление стало довольно мощной организацией, имело несколько крупных военно-строительных отрядов. И хотя бойцами в них были девушки, задачи выполнялись большие и ответственные.

— Федор Михайлович, хочешь стариной тряхнуть? Возьмись за строительство дотов под Пулковом.

Грачев удиплсшю посмотрел на начинжа фронта. Всюду только и говорят, что пора фашистов гнать от Ленинграда, а тут — строить укрепления. Зачем?

— Дело важное, — продолжал Борис Владимирович. — Создание пояса долговременных укреплений наряду [50] с совершенствованием полевых позволит высвободить две-три дивизии с переднего края.

Через несколько дней с необходимыми расчетами Бычевский явился на доклад к командующему. Говоров выслушал сообщение начинжа о состоянии инженерных работ в частях первого эшелона. Затем Борис Владимирович доложил соображения о строительстве укреплений между Средней Рогаткой и Урицком.

Уточнив некоторые детали, командующий утвердил предложение Инженерного управления. Военные инженеры с энтузиазмом взялись за работу. Среди них были Городецкий, Петухов, Петров.

Иван Иванович Петров в короткий срок развернул в районе Средней Рогатки полевой бетонный завод. Работали под огнем противника. К лету один за другим стали появляться орудийные и пулеметные доты, которые немедленно занимали артиллерийско-пулеметные батальоны укрепленного района.

Вскоре командующий 42-й армии принял решение вывести с переднего края стрелковую дивизию. Это был огромный тактический выигрыш.

...Осенью штаб Ленинградского фронта начал разработку новой наступательной операции. Офицеров Инженерного управления особенно интересовала оборона противника, и начинж часто бывал в разведотделе штаба фронта.

На этот раз начальник разведотдела пригласил начинжа сам.

— Есть что-то новое, Петр Петрович? — спросил Борис Владимирович своего старого товарища.

— Очередной «ребус» Линдемана разгадываю. Мои ребята у него в гостях побывали и «языка» привели — сапера. — Генерал Евстигнеев положил на стол протокол допроса пленного.

Бычевский внимательно читал документ, хмурил брови, слегка постукивал пальцами по столу.

— Так! Решили еще и под Псковом построить оборонительную линию, — возвращая документ, — сказал Бычевский. — Горячая работа будет...

Бычевский, офицеры штаба инженерных войск полковник С. Д. Юдин, подполковник М. А. Король и подполковник А. И. Николаев стремились как можно чаще [51] бывать в частях, где нужна была их помощь, дельный совет или просто поддержка.

— Николай Федорович, а как ты думаешь распутывать эту «паутину»? — разглядывая схему заграждений противника на переднем крае, спросил Бычевский начинжа 42-й армии полковника Кирчевского.

— Есть у нас одна мысль, — пряча хитрую улыбку, начинает издалека Кирчевский. — Помните, с месяц назад в одной из дивизий мы спрашивали солдат, как они сумели так близко придвинуться к фашистской передовой?

— Еще бы! — Бычевский вспомнил бравого сержанта с боевыми орденами на гимнастерке, тремя золотыми нашивками за ранения. Сержант рассказал, как саперы однажды подползли к переднему краю фашистов, зацепили «кошками» рогатки с колючей проволокой и тросами с помощью лебедки утащили немецкие заграждения.

— Почему бы нам не воспользоваться солдатской хитростью да и не провести по всему переднему краю такую операцию?

Так родилась «саперная операция» по разграждению переднего края противника. Узнав о ней, Говоров заметил:

— Солдат всегда двигал вперед военную науку...

С началом наступления необходимо было решать задачи исключительной сложности. «Северный вал» — это не громкие слова. За дня года гитлеровцы возвели здесь мощную оборону. В штабе фронта мне довелось видеть карту одного из ее участков. На протяжении двух километров находилось 14 противотанковых орудий в дзотах, 10 минометных батарей, зенитная батарея, 19 пулеметных и 4 пушечных дзота, 60 блиндажей. Все это было прикрыто огнем и инженерными заграждениями. Вот какую оборону взламывали наши солдаты в январе сорок четвертого!

Поэтому начинж фронта принял решение при подготовке прорыва и в ходе операции увеличить плотность инженерных войск на один километр фронта прорыва с 3 до 5–7 рот.

Наступление шло день и ночь. После шестидневных боев войска 2-й ударной и 42-й армий соединились [52] в районе Ропши. Начала наступление и 67-я армия на левом фланге фронта.

Отступая, гитлеровские варвары жгли, грабили, разрушали все что могли. В руинах лежал разграбленный Петергоф, пылали дворцы Пушкина и Павловска, исчезли скульптуры из Гатчинского парка.

Рассказывает подполковник М. А. Король: — В Пушкин мы приехали вечером. Горел Екатерининский дворец. На всем вокруг лежал кровавый отблеск пожара. Разыскали командира 2-й инженерной бригады полковника А. К. Акатова. С ним направились к дворцу. На пути попадались надписи на стенах, таблички: «Проверено! Мин нет». Это успели поработать наши ребята. Возле дворца встретили комсорга 192-го батальона. «Как дела, лейтенант?» — спросил Бычевский. «Работаем, товарищ генерал. Одиннадцать бомб выволокли. Вон они...» Неподалеку на черном снегу лежали пятисоткилограммовые авиабомбы. Мы были потрясены. Борис Владимирович, обычно сдержанный, корректный, крепко выругался. Никому не надо было объяснять, какой угрозе подвергался Екатерининский дворец — изумительное наше сокровище.

Фронт все дальше и дальше уходил от города Ленина. В Смольном уже решались Допросы восстановления хозяйства в освобожденных районах. Командующий фронтом Л. А. Говоров и член Военного совета А. А. Жданов рассматривали предложенный Инженерным управлением план сплошного разминирования Ленинградской области.

Но полностью вражеская угроза Ленинграду не была ликвидирована: с севера нависала мощная группировка финнов.

Две армии Ленинградского фронта — 21-я и 23-я — готовились к прорыву сильно укрепленной обороны противника. Подходили артиллерийские полки и дивизионы, стрелковые полки, медсанбаты, и все это огромное количество войск словно растворялось в густых сосновых лесах, В штабах фронта и армий шла напряженнейшая работа. Операция на Карельском перешейке отличалась от всех предыдущих. Планировался иной темп наступления — до 10–15 километров в сутки, другая была местность, иными были укрепления врага. [53]

В штабе инженерных войск фронта сохранились чертежи дота «Миллионер», сооруженного нашими строителями на старой границе с Финляндией перед войной. Теперь в нем засел враг. Рассматривая чертежи, командующий артиллерией 21-й армии М. С. Михалкин спросил:

— Семьсот кубометров лучшей марки «шестьсот», — отвечал Бычевский, — арматура не меньше дюйма, толщина стен два метра.

— Придется долбить орудиями большой мощности. Как раз подошла бригада «БМ».

А сколько подобных дотов не только на переднем крае, но и в глубине? И у начинжа созрело решение: создать специальные штурмовые группы. Саперы в боевом взаимодействии с артиллеристами готовились взламывать оборону врага.

Решение полностью себя оправдало. Почти круглосуточный огонь артиллерии «раздел» дот, но насквозь пробить бетонные стены не удалось. Окончательно с дотом рассчитались саперы. «Миллионер» был не единственным. Как и предполагали, такие сооружения встретились на второй оборонительной полосе противника.

20 июня начался штурм Выборга. Первыми ворвались в город батальоны Воронина и Гурьева из 90-й стрелковой дивизии, среди горящих зданий появились наши танки. На башне одного из них белело: «Ленинградец», командиром экипажа был гвардии лейтенант Иван Мужецкий, бывший ленинградский рабочий. Вместе с пехотой, танкистами, артиллеристами первыми вошли в город саперы и минеры 52-й инженерной бригады полковника А. П. Шубина, одного из воспитанников Бычевского. Александру Петровичу город был хорошо знаком. Здесь он служил начальником военно-строительного участка, здесь в сорок первом майором принял боевое крещение. Теперь полковник Шубин вернулся в Выборг и на стенах дома, где он жил до войны, оставил свой автограф: «Проверено! Мин нет! Шубин».

...Фронтовые дороги начинжа Ленинградского фронта — сотни, тысячи изъезженных и исхоженных километров, дни и ночи нечеловеческого, напряженнейшего труда, огромная ответственность военачальника. [54] Всю жизнь Бычевский отдал армии. Начав свой путь красноармейцем-добровольцем в годы гражданской войны, благодаря своему таланту, удивительному трудолюбию он стал генерал-лейтенантом инженерных войск.

Уйдя по болезни в отставку, Борис Владимирович не мог сидеть сложа руки. Он взялся за перо, чтобы рассказать молодому поколению, как сражались за город Ленина солдаты-саперы Великой Отечественной, и в свет вышла замечательная книга «Город-фронт». Затем появились еще книги, о людях, с которыми он прошел боевой путь. Одна из них — прекрасный очерк о командующем фронтом «Маршал Говоров». Была задумана книга о верном сыне Коммунистической партии А. А. Кузнецове. Живя после войны в Москве, Борис Владимирович не порывал связей с Ленинградом. Он был инициатором и организатором совета ветеранов инженерных войск фронта, любил встречаться с нами, военными журналистами, много рассказывал о минувших боях, делился своими планами. К сожалению, им не довелось воплотиться в новые книги и дела: годы войны, ранения, тяжелая болезнь оборвали жизнь этого замечательного человека, верного сына нашей Родины.

В середине декабря 1941 года решением Ставки Верховного Главнокомандования в целях объединения армий, действовавших к востоку от реки Волхов, был образован Волховский фронт. В состав его вошли 4-я, 52-я, 59-я, 2-я ударная, а позднее — 54-я и 8-я армии. Войска фронта действовали на обширном пространстве от Ладоги до озера Ильмень. Заместителем командующего и начальником инженерных войск фронта был назначен генерал-майор С. А. Чекин (позднее его сменил генерал Н. С. Горбачев).

Вскоре передовые части 4-й и 52-й армий подошли к реке Волхов. Начали прибывать эшелоны с войсками [55] 59-й и 2-й ударной армий. Планировался прорыв обороны противника на волховском рубеже и дальнейшее наступление. К этому времени наш штаб был почти укомплектован. Начальником оперативного отдела был полковник И. И. Рапопорт, технического — военинженер 1-го ранга В. Н. Попов, кадров и строевого — военинженер 2-го ранга Познеев. Инженерно-техническим снабжением ведал военинженер 1-го ранга Бородин. Комиссаром Инженерного управления стал полковой комиссар Н. И. Макеев.

Вспоминая о фронтовых инженерных частях, прежде всего надо сказать о 539-м отдельном механизированном саперном батальоне, который был сформирован в 1941 году. В начале войны батальон сражался под Москвой, затем на Ленинградском фронте, а при создании Волховского фронта стал его первой инженерной частью. Саперы строили дзоты и другие фортификационные сооружения на западном и восточном берегах Волхова для защиты Волховской ГЭС имени В. И. Ленина, участвовали в Тихвинской наступательной операции. Батальон трехротного состава под командованием старшего лейтенанта В. Ф. Гусарова и комиссара старшего политрука В. И. Богачева представлял собой крепкую, боеспособную часть. Он располагался, как правило, неподалеку от штаба фронта и являлся нашим резервом на случай выполнения срочных инженерных задач.

В январе 1942 года к нам начали поступать отдельные саперные батальоны, сформированные и прошедшие начальную боевую подготовку во 2-й саперной армии. Первые семь саперных батальонов, прибывшие по железной дороге, были приданы 2-й ударной армии и начали усиленно готовиться к наступлению. Другие батальоны работали на лесозаготовках и деревообрабатывающих предприятиях.

В конце марта к нам прибыла 3-я саперная бригада, командиром ее был военинженер 2-го ранга Вайнштейн — энергичный начальник и хороший организатор, имевший опыт строительства укрепленных районов. Бригада занималась строительством фортификационных сооружений, устройством противопехотных и противотанковых заграждений в районе прорыва 2-й ударной [56] армии, прокладывала рокадную дорогу на восточном берегу Волхова и подъездные пути к переправам, сооружала пристани. Два месяца спустя из личного состава бригады были сформированы три отдельных понтонно-мостовых батальона.

К концу июня должны были прибыть две роты полевого водоснабжения и парк инженерных машин Резерва Главного Командования. Еще мы просили Генштаб направить к нам отдельную маскировочную роту.

Таков был состав инженерных частей фронта. В дальнейшем их количество увеличилось за счет прибытия и сформирования на месте новых инженерных батальонов.

В середине января 1942 года наши войска форсировали Волхов, прорвали первую, а затем (в районе Мясного Бора) и вторую линию немецкой обороны, перерезали шоссейную и железную дороги Новгород — Чудово. В результате боев образовался коридор длиной около 12 и шириной (по западному берегу Волхова) 25 километров. В горловине, в районе Мясного Бора, ширина коридора вначале составляла всего 3–4 километра. По этому коридору были введены в прорыв 13-й кавалерийский корпус генерала Н. И. Гусева и соединения 2-й ударной армии. Каждый день приносил радостные вести об освобождении нашими войсками все новых и новых населенных пунктов. Передавали, что отдельные кавалерийские разъезды добирались даже до станции Саблино...

Для инженерного обеспечения боевых действий 2-й ударной армии мы отдали ей почти все, что имели в то время — семь отдельных саперных батальонов. Саперы проделывали проходы в минных полях противника, производили, разминирование горловины коридора при его расширении, минировали фланги, строили огневые сооружения для прикрытия своих минных полей, прокладывали колонные пути, оборудовали КП армии, а иногда, в острые моменты, дрались с врагом в боевых порядках пехоты (как, например, бойцы 1234-го отдельного саперного батальона офицера Н. Н. Нечаева).

Зимнее бездорожье, вынужденные обходы противника по снежной целине изнуряли и изматывали людей, снижали темп наступления. С наступлением весны 2-я [57] ударная армия, проникшая глубоко в расположение противника, оказалась в тяжелом положении. Большую роль в это время сыграла имевшаяся здесь еще с довоенной поры узкоколейная железная дорога, которую саперы восстановили и использовали для подвоза снабжения и эвакуации раненых. Для этих же целей служили небольшие водные протоки, речушки, по которым саперы сплавляли грузы на лодках и других подручных средствах...

Не менее важным было наведение переправ через Волхов для бесперебойного снабжения находившихся на западном берегу войск 59-й, 52-й и 2-й ударной армий. Суровая зима рано сковала реку льдом — уже в январе лед выдерживал артиллерию и даже танки. Но нас заботило иное — как мы будем переправлять войска и технику весной, когда вскроется река? Заблаговременно были проведены заготовки лесоматериалов, и уже к апрелю 1942 года около Селищенской переправы (в полосе 59-й армии) было сосредоточено более 3500 кубометров и в районе Шевелево (в полосе 52-й армии) — около 1500 кубометров бревен. Велись лесозаготовки в глубине фронтового и армейских тылов; лес сплавляли по реке Мете и протокам.

Решением Военного совета фронта от 6 марта 1942 года предусматривалось устройство шести паромных переправ: по две грузоподъемностью 60 и 30 тонн в районах Селищенского поселка и Шевелево и по одной (30-тонной) — в районах Ситно и Русса. Кроме того, намечалось подготовить четыре паромные переправы в полосе 4-й армии и заготовить элементы для двух наплавных мостов. Эти работы требовали значительного количества металлических поковок, которые изготовили трудящиеся Боровичей и Бокситогорска. Строительство мостов и переправ развернулось в конце марта и апреле. Вражеская авиация непрерывно бомбила места действовавших переправ. Поэтому все работы велись только в ночное время и с наступлением рассвета тщательно маскировались. Одновременно велась разведка новых мест для переправ, устраивались ложные переправы.

23 апреля 1942 года Волховский фронт был пре» образован в Волховскую оперативную группу войск [58] Ленинградского фронта, которым тогда командовал генерал-полковник С. М. Хозин. Он приказал нам в течение пяти суток построить через Волхов мост грузоподъемностью 16 тонн в районе Селищенской переправы. Табельного имущества, которое позволило бы в короткий срок навести наплавной мост, у нас не было. Любая иная конструкция потребовала бы много времени на строительство и, учитывая глубину Волхова, была бы сложной.

Оставалось одно — навести мост на плотах. Зенитчики получили приказ прикрыть строительство моста. Работы велись круглосуточно, командиры и бойцы с энтузиазмом выполняли боевую задачу. Нужны были опытные понтонеры, и мы нашли специалиста — майора Кучеренко. Он сутками не покидал реки и обеспечил наводку моста в заданный срок.

Весной у нас появились новые заботы: противник не только бомбил переправы с воздуха, но и пускал из Новгорода по течению реки плавучие мины. 4-й отдельный моторизованный инженерный батальон майора II. В. Романкевича установил южнее Шевелевской переправы брандвахту из нескольких линий и вертикальные щиты-заграждения. Брандвахта задачу свою выполнила — ни одна немецкая плавучая мина до переправ не дошла. Всего было задержано, обезврежено или взорвано около двух десятков плавучих мин, в основном 50-килограммовых, но случались и более мощные. Для успешного их обезвреживания прежде всего следовало знать их конструкцию. Саперы стремились хорошо изучить каждую новую мину, задержанную брандвахтой, что было связано с риском. Однажды бойцы доложили, что прибуксировали к берегу мину какой-то новой конструкции. Начальник штаба батальона старший лейтенант Гимейн, оставив людей метров за сто, пошел к берегу. Что там произошло, сказать трудно. Грянул взрыв...

Немало хлопот доставило саперам обезвреживание неразорвавшихся авиабомб, сброшенных на Малую Вишеру. Бомбы имели взрыватели замедленного действия неизвестной конструкции. Опыт, самоотверженность, умение позволили саперам справиться и с этим опасным делом, не понеся потерь. [59]

Трудная работа досталась саперам 4-й армии, где начальник инженерных войск был полковник Руй. Они вытащили из болота шесть наших танков, в том числе и КВ, угодивших туда еще в конце 1941 года при атаке оборонительного рубежа немцев. Вытащить их было необходимо — танков в то время у нас было маловато. Лежали они на глубине нескольких метров в нейтральной зоне, плотно простреливавшейся противником.

Укрывала саперов ночь, помогали им и сильные морозы. В темноте бойцы подползали к затонувшим машинам и постепенно отрывали во льду и мерзлом грунте котлованы, окапывая танки со всех сторон, подбираясь под днища. Под гусеницы подкладывали бревна и пластины, строили аппарели. Танки выбирались по аппарелям на поверхность своим ходом либо с помощью тягачей. Эта тяжелая и опасная работа длилась целый месяц. Боевые машины были возвращены в строй.

Постоянным, тесным и многогранным было и взаимодействие штабов инженерных войск. Сразу же после сформирования Волховского фронта мы получили от наших ленинградских товарищей все необходимые нам материалы топографического, гидрологического и военно-географического характера. Когда нашему штабу срочно понадобились детальные сведения по некоторым находящимся у врага районам у реки Волхов, офицер штаба инженерных войск Ленинградского фронта Л. С. Баршай доставил нам все интересовавшие нас данные. В апреле 1942 года вместе с генералом С. М. Хо-зиным приехал из Ленинграда начальник штаба инженерных войск полковник Н. М. Пилипец, который ознакомился с условиями боевой деятельности волховчан и поделился с нами опытом ленинградских саперов. Штаб наш регулярно информировал инженеров Ленинградского фронта об изменениях в обороне противника, особенностях инженерного оборудования местности и тактического использования его саперных подразделений. Рука об руку шли саперы фронтов-побратимов к общей цели — победе под Ленинградом. [60]

В сентябре 1941 года мне, тогда секретарю Петроградского райкома партии, позвонил секретарь горкома ВКП(б) Я. Ф. Капустин. «Ну вот, Михаил Алексеевич, — сказал он, — ты тут все просился в армию. Раньше такой возможности не было. Сейчас есть решение бюро горкома. Завтра получишь выписку».

Так я стал бойцом Ленинградского фронта. Всех нас, мобилизованных в те дни партийных работников, подержав с неделю на Лермонтовском проспекте в резерве Политуправления фронта, наскоро обмундировали, дали каждому по винтовке и направили в одну из дивизий 55-й армии.

Как на всякого, кто воевал, первая встреча с врагом, первый бой произвели на меня сильнейшее впечатление. Мы пришли на передний край в тяжелую минуту. После нескольких неудавшихся атак смешавшиеся, потерявшие значительную часть командиров роты готовились к новому броску на видневшийся невдалеке ров, где засели фашисты. Было много раненых. И больше всего мешала обстановка нервозности...

Разрядил ее незнакомый мне комиссар, даже звания его я, к сожалению, не запомнил, только успел заметить комиссарскую звездочку на рукаве. Он был подтянут, бодр, выдержан и безукоризненно деловит. Без суеты собрал за укрытием группу бойцов, коротко, но очень толково разъяснил боевую задачу, буквально двумя-тремя фразами убедил нас в ее выполнимости, приказал подтянуться, оправить обмундирование, дал четкие указания на действия в атаке и, не оглядываясь, с возгласом «Вперед! За Родину! За Ленинград!» повел роты на сближение с врагом. И столько было неудержимости в этом броске, столько грозной силы, что ее немедленно ощутили и немцы. Беспорядочно постреляв в стремительно надвигающиеся на них цепи, они побежали. Вид же врага бегущего удесятеряет силы бойцов...

Работая потом комиссаром управления, заместителем начальника инженерных войск фронта по политической [61] части, я часто вспоминал поведение встреченного мною в бою коммуниста и не раз вымерял этим образцом и свою деятельность. Я считал и считаю делом первостепенной важности принять все меры к тому, чтобы получивший боевой приказ глубоко осознал его, поверил, что он выполним, что в содержании его — лучший из вариантов решения стоящей перед нами общей задачи.

...Первое время моей службы в Управлении инженерных войск мы с Б. В. Бычевским работали в одном кабинете. Однажды, после того как начальник инженерных войск отдал свои по обыкновению очень емкие распоряжения по готовящейся операции (Борис Владимирович редко употреблял слово «приказываю»), а я привычно задержал политработника и дал ему свои напутствия по заданию, Бычевский, дождавшись ухода этого товарища, встал и раздраженно сказал:

— Ты, Михаил Алексеевич, по-моему, здесь главный уговаривающий. Не научился еще военной краткости. Не понимаю, как можно сейчас тратить столько времени на разговоры...

— Борис Владимирович, — ответил я ему, — а ведь командир-то, похоже, тебя не до конца понял, не говорю уже, что не «прочувствовал». А спросить, наверное, боится. Вот и пойдет сейчас «уточнять» окольными путями. Как же мы потом с него спрашивать будем, если не поможем ему и задачу уяснить до конца, и настроиться на ее наилучшее исполнение?..

Спустя много лет, уже после войны, на одной из встреч организованного Бычевским нашего совета ветеранов он вдруг сам вспомнил этот давний разговор. «Знаешь, — сказал он мне, — ты, пожалуй, был прав. На всегда мы достаточно подробно разъясняли боевые задачи тем, кому приходилось их выполнять... Может, и не на все «сто процентов», а все-таки прав...»

Между прочим, не я один встретился в то время с некоторым недопониманием значения ряда «малых» форм партийно-политической работы с бойцами. Прибывший к нам с Ханко бывший комиссар 219-го полка И. А. Лейтман, участник гражданской войны, политработник с очень большим опытом, умноженным теперь в боях на легендарном полуострове, рассказывал, как [62] донимали его кое-какие начальники за «стихотворное баловство». Он в самом начале осады Ханко опубликовал в «дивизионке» публицистические стихи. Потом дивизионной газеты не стало. Полностью прекратилась доставка и других газет...

— Представить себе не можешь, — говорил Иннокентий Александрович, — как мы нуждались в правдивом печатном слове. Мало того, что сама обстановка была исключительно тяжелой, нас еще и фашисты буквально заваливали всевозможными гнусными листовками: уговаривали бойцов не верить комиссарам, грозили «полностью уничтожить», призывали бросать позиции....

Политработники, коммунисты Ханко наладили широкий выпуск боевых листков, стенгазет с конкретными призывными, мобилизующими, пропагандирующими опыт героев, разоблачающими врага материалами. Важную роль сыграл рукописный бюллетень, где делились своим опытом и предложениями политруки и командиры подразделений, комиссары и пропагандисты, секретари партийных и комсомольских организаций, агитаторы.

Все это сыграло свою важную роль в том, что врагу не удалось сломить «защитников Ханко. Поэтому я очень внимательно прислушивался ко всему, что рассказывал И. А. Лейтман.

Военным комиссаром Инженерного управления Ленинградского фронта я был назначен 3 октября 1941 года. До меня эти обязанности исполнял здесь полковой комиссар Н. А. Муха, общительный и очень энергичный человек. Николай Александрович успел уже немало повидать на этой войне: он участвовал в боях на Лужском рубеже, под Колпином, на других горячих участках. За ту неделю, которая выпала нам до его отъезда к новому месту службы, я многое почерпнул для себя из его рассказов о практической стороне деятельности комиссара управления, а также о людях инженерных войск, с которыми он меня непосредственно или заочно знакомил. Непосредственная обязанность по организации партийно-политической работы в инженерных частях и подразделениях (как и в ряде частей других родов войск) была возложена на особо созданный для [63] этой цели политический отдел спецвойск. Начальнику его функционально подчинялись комиссары и политруки наших частей и подразделений.

В те неимоверно тяжелые дни Ленинградский обком, горком партии, Военные советы фронта и армии, Краснознаменного. Балтийского флота, руководящие органы других формирований и организаций работали как единый организм.

...Как-то меня неожиданно вызвали к А. А. Кузнецову. Инженерное управление, как и весь штаб фронта, размещалось тогда в Смольном. Вхожу, представляюсь как положено: «полковой комиссар...»

— Вы, товарищ Король, — круто прерывает Кузнецов, — еще и кандидат в члены горкома партии. Чего же вы позорите горком?

Выяснилось, что Алексею Александровичу звонили из политотдела 42-й армии и жаловались, что в ее частях испытывают недостаток в... ручных фонариках. Снабжали мы ими части по норме — один на командира отделения, но фонарики нередко прикарманивали те, кому они не были положены...

— Со всеми этими непорядками разберитесь, — подытожил Кузнецов. — Но фонариками сорок вторую армию обеспечьте немедленно. И доложите сразу же.

,Заведовавший инженерным имуществом начальник отдела снабжения Н. В. Кондаков тяжко вздыхал, показывал мне бумаги с утвержденными лимитами, но ехать нам с ним на склад за фонариками, а затем, на ночь глядя, в 42-ю армию все же пришлось. Дорогой я совестил его словами, только что услышанными от А. А. Кузнецова: «Ну как командир взвода будет в такой темени читать приказ или изучать карту?..» Николай Валентинович сердито отмалчивался. Понимал он все не хуже меня...

В начале 1942 года я получил приказ А. А. Кузнецова немедленно подготовить постановление Военного совета об изготовлении понтонных парков в нужном количестве. Подготовить реальный, полностью обоснованный и согласованный со всеми ответственными за дело лицами проект столь важного документа в столь короткий срок было непросто. Сейчас и представить нельзя тяжелейшие УСЛОВИЯ, в которых работали судостроители [64] Балтийского завода и других предприятий, к чьей помощи я в ту же ночь обратился.

Рабочие сказали: сделаем. Нерешенным оставался самый болезненный вопрос — обеспечение заказа элек» троэнергией.

— Ты с ума сошел, — беспредельно устало сказал мне ведавший распределением электроэнергии секретарь горкома Я. Ф. Капустин. — Где я тебе возьму такую прорву?..

Считать ему было не нужно: он и во сне, похоже, мог ответить, куда идет каждый ватт.

— Тогда напишите мне, что столько энергии выделить не можете.

— Эх, Михаил Алексеевич, на что ты меня толкаешь...

«Нажал» А. А. Кузнецов. Он заверил по телефону Капустина, что как член Военного совета сам документ подпишет. Завизировал проект постановления заведующий промышленным отделом М. В. Басов. Появились другие подписи. Документ понесли к командующему войсками фронта и к А. А. Жданову. Утром начали изготавливать понтоны. А я стал теперь полностью ответственным за выполнение заказа. И был я не хозяйственником, не снабженцем, а партийным работником: от начала и до конца этот оперативный вопрос решался как важное партийное дело и в основном партийными методами, как и многие другие дела, к осуществлению которых мы подходили, опираясь на богатейший опыт партии в работе с людьми, на ее нерасторжимую связь с массами.

Задачи и функции партийно-политических работников менялись в то время в зависимости от выводов, которые делал Центральный Комитет на основе анализа конкретно складывающейся обстановки. Партийные работники мобилизовывали все силы и средства на отпор врагу и рядовыми политбойцами на самых опасных участках, и особоуполномоченными партии и государства по изысканию людских и материальных резервов, и вдохновителями бойцов на решительный разгром врага. Целенаправленно и последовательно использовала партия свои кадры на решающих участках.

Я хорошо помню, с каким удовлетворением не только [65] командиры, но и мы, комиссары, партийные работники, встретили Указ Президиума Верховного Совета СССР об установлении полного единоначалия в Красной Армии и упразднении института военных комиссаров. Мы хорошо понимали, что за полтора года войны к руководству частями и подразделениями пришли закаленные, умудренные опытом тяжелых боев командиры-коммунисты, которые нуждались теперь не столько в политическом руководстве со стороны комиссаров, сколько в партийно-политическом обеспечении их боевой инициативы, помощи в непосредственной работе с бойцами. Именно такими в инженерных войсках фронта стали к тому времени командиры бригад, полков, батальонов и рот.

Замечательным свидетельством такой зрелости командиров являлся бой за высоту 43,3 в районе Синявина. «Чертова высота», как называли ее. Штурм высоты инженерным батальоном — только при стечении действительно необычайных обстоятельств может быть допущено такое использование саперов и уж при непременном наличии такого боевого, сплоченного и многоопытного воинского коллектива командиров, политработников и бойцов, каким был тогда батальон И. И. Соло-махина.

Командиры там не только хорошо знали, постоянно изучали, но и тщательно подбирали людей в свой батальон.» (Помню сердитые требования некоторых начальников «привлечь, наконец, к ответственности» Ивана Ивановича Соломахина и его заместителя по политической части капитана Геннадия Александровича Тарасова за не совсем законные вызволения своих бойцов и командиров из госпиталей, из других подразделений.) Здесь всегда ценили каждого человека, дорожили друг другом.

Общий план партийно-политических мероприятий по Подготовке к взятию высоты составили замполит Тарасов и парторг батальона Никитин. В духе полнейшей деловитости прошло совместное совещание командиров подразделений и партийного актива. В работу по подготовке бойцов к штурму никому тогда еще, кроме комбата и комиссара, не известной «горки» самым активным образом включились ротные парторги. [66] Существенным моментом в партийно-политическом обеспечении предстоящей серьезной операции было решение распределить коммунистов так, чтобы они находились на всех участках, вели за собой других.

Важная роль отводилась агитаторам. Старший лейтенант Н. Н. Богаев и парторг его роты Воробьев провели со своими агитаторами два специальных занятия, где на основе имевшегося уже опыта раскрывались методы агитационной работы в боевых условиях. Рекомендовались темы бесед с бойцами. Сохранившийся экземпляр журнала Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) «Пропаганда и агитация» № 17 за 1943 год раскрывает некоторые грани опыта партийно-политической работы при подготовке и в ходе боя 106-го батальона за высоту 43,3. Там, в частности, упоминаются такие беседы: «Коммунисты идут в бой в первых рядах», «Траншейный бой», «Бой за высоту», «Повторная атака»... Проводили их не только агитаторы и парторги, но и наиболее опытные командиры (Богаев, Курочкин, Ивановский, Максимов и другие), а также бывалые бойцы. Партийные, комсомольские и общие собрания, политические информации, читки газетных материалов, встречи с рабочими блокированного города, проверки и взаимопроверки готовности к бою — все это создавало волнующую атмосферу поднимавшегося день ото дня боевого настроения.

Агитаторами, политбойцами становились не только те, кого выделяли командиры и партийная организация. Многие и сами не замечали, как становились прекрасными пропагандистами нашего великого дела.

В. П. Барановская, совсем юная, с робким и тихим голосом девушка, писарь 1-й роты, просилась в этот страшный бой, куда ее, жалея, не хотели брать. Она говорила:

— Мне девятнадцать лет. В семнадцатом году мой отец в этом возрасте был красногвардейцем. Моя мама — на Пискаревском кладбище. Я была на Лужском рубеже, где нас, беззащитных, расстреливали с самолетов. Сколько полегло там наших подруг и наших матерей! Разве же можно забыть такое? Можно ли не идти мне в бой?!

И бойцы ее понимали. Понимали они и скупую деловитую [67] речь ефрейтора Петра Форощенко, который, подав заявление о приеме в партию, на вопрос «Какие обязанности стоят перед коммунистами в дни Отечественной войны?» обстоятельно разъяснил:

— В боях с немецко-фашистскими захватчиками быть в первых рядах. Это — одно. Второе — это отлично выполнить боевой приказ командования в предстоящих боях нашего подразделения. А третье — клянусь, что в схватках с врагом оправдаю звание кандидата в члены партии!

За день до атаки в партийную организацию батальона поступило 47 заявлений: «Прошу принять кандидатом в члены ВКП(б)...» Накануне решающей ночи две трети личного состава батальона были коммунистами.

О том, как они выполнили свою святую клятву, рассказывает в этом сборнике И. И. Соломахин. Мне только хочется еще и еще раз подчеркнуть, какую огромную роль в Великой Отечественной войне сыграло поднятое страстным партийным словом из самых глубин людских сердец чувство советского патриотизма.

В конце 1942 года мне приходилось бывать в 7-м гвардейском батальоне, вместе с командованием которого мы готовили специальные группы подрывников и помощь партизанским отрядам. На переднем крае с уходящими в тыл врага людьми беседовали по душам, самыми простыми словами. И такими же простыми словами, буквально за несколько секунд до того, как раствориться в ночи, бойцы заверяли: «Не сомневайтесь, товарищ комиссар, мы свою задачу выполним».

Проводили мы митинги. И не раз меня поражало, как внимательно, с каким глубоким внутренним чувством воспринимали люди в общем-то уже не раз слышанные ими высокие слова о Родине, партии, Ленинграде, о наших славных традициях. Наверное это потому, что эти слова обнажали самую главную суть личного дела каждого.

Между прочим, было какое-то время, когда такая форма работы, как митинг, не вызывала особого энтузиазма у многих начальников. Но жизнь взяла свое. Я хорошо помню, например, как сдержанный поначалу и этом отношении Б. В. Бычевский стал и сам все чаще [69] и чаще выступать на митингах и собраниях. И выступать вдохновляюще, воодушевляюще, блестяще. Война многое сделала вновь действенным и необходимым...

3 апреля 1942 года я прибыл с Волховского участка Ленфронта в Ленинград и явился в Смольный к начинжу полковнику Б. В. Бычевскому. Выслушав мое представление: «помощник начальника оперативного отделения штаба бригады», полковник направил меня к начальнику штаба.

В приемной я встретился с комиссаром управления Михаилом Алексеевичем Королем. Он позвал к себе и очень подробно расспросил о состоянии дел в бригаде, где я служил, о комбриге А. А. Ходыреве, штабе, командирах батальонов, личном составе. После беседы с начальником штаба полковником Н. М. Пилипцом я ожидал дальнейших распоряжений. Ко мне подошел молодой военинженер 3-го ранга:

— Баршай Лев Соломонович. Полковник Бычевский поручил мне подробно поговорить с вами.

После недолгой беседы Баршай подвел меня к топографической карте.

— Бывали вы вот здесь, на Неве? — Он указал на район Островков.

— Тогда поехали, по дороге объясню задание. Ехали мы быстро, миновали Пороховые, Колтуши.

В деревне Манушкино Баршай познакомил меня с майором Парунакяном — командиром 53-го инженерного батальона. По данным разведки, немцы готовились к форсированию Невы. Бычевский приказал сегодня же усилить оборону острова тремя «бронеползунками». На двух ЗИСах с погруженными на них броневыми домиками и отделением саперов мы выехали к Островкам. С броневыми огневыми точками я еще знаком не был. Этот вид сооружений из броневой стали появился на Ленинградском фронте уже в первые месяцы войны

Н нашел широкое применение на всех участках обороны. Особенной любовью пехотинцев пользовались «ползунки» с днищем, позволявшим перетаскивать их волоком по снегу и любому грунту для установки в нужном месте. Наклонная лобовая стенка с амбразурой и броневой заслонкой служила надежной защитой от пуль и осколков.

Уже в апрельских сумерках, побывав на КП полка и батальона, я отыскал землянку лейтенанта, командира стрелковой роты, оборонявшей этот участок. Лейтенант утверждал, что до наступления полной темноты и думать нечего о том, чтобы побывать на острове: подходы к нему и весь остров находятся под перекрестным пулеметным огнем, точно пристреляны артиллерией и минометными батареями противника еще с осени 1941 года. Но приказ требовал за ночь закончить установку бронесооружений, и мы приступили к работе немедленно.

К счастью, лед на протоке, пробитый во многих местах разрывами, «ползунки» наши выдержал. Первый из них перетаскивали по льду без всяких приспособлений. Несмотря на сгустившиеся сумерки, мы все же были замечены; двое саперов получили серьезные ранения. Второй и третий «ползунки» перетащили тросом, зачалив блок за высокий пень.

К трем часам утра «бронеползунки» стояли над пулеметными гнездами в намеченных точках.

Когда мы с Баршаем вернулись в Смольный, было около пяти утра, но все офицеры штаба были на месте. Баршай, взяв у меня схему установленных ботов (броневых огневых точек), пошел докладывать Бычевскому, Через несколько минут адъютант В. Г. Чамин вызвал меня к начинжу. Полковник спросил, действительно ли я лично посадил «ползунки» и какова оборона острова. Я доложил, что остров обороняется двумя взводами — пулеметным и стрелковым; траншеи, нанесенные мной на схему, — неполного профиля, без одежды крутостей; есть несколько землянок командиров взводов и личного состава с легким покрытием.

— Нанесите это на карту. Оставайтесь пока в штабе, мне такие офицеры нужны. [70]

В штабе мне были оставлены талоны на завтрак, обед и ужин.

Официантка в столовой, взяв талоны, быстро поставила на стол маленькую тарелку с жиденьким супом, два блюдца с кашей — за «завтрак» и «обед» и небольшой кусочек хлеба. Это был блокадный паек командира. Спустя несколько дней я уже научился оставлять, как делали другие, маленький кусочек хлеба, чтобы съесть его перед сном.

В первые же дни пребывания в штабе я познакомился с большей частью офицеров и знал теперь, что Б. К. Наумов, В. П. Андреев и А. А. Попов во главе с С. И. Лисовским составляют оперативный отдел, Л. В. Смаглий, Л. С. Баршай, К. К. Варсобин, А. И. Иванов и А. И. Николаев под командой А. К. Акатова — технический отдел, Н. В. Кондаков, А. Ф. Прошин, П. М. Сипайлов — отдел снабжения. Майор И. Д. Воло-щук ведал кадрами управления. Почти все они под руководством Б. В. Бычевского, Н. М. Пилипца и комиссара М. А. Короля работали в штабе инжвойск еще до войны; теперь они составляли крепко сплоченный коллектив многоопытных военных инженеров.

Инженер-электрик с академическим образованием Л. В. Смаглий, в непосредственном ведении которого находились специальные электротехнические части, отвечал за их действия.

А. И. Иванов, инженер-гидротехник, с подчиненными ему гидротехническими ротами успешно обеспечивал водоснабжение войск и с помощью геологического управления — глубокое изучение театра военных действий. Кроме того, под его руководством строили плотины для затопления занятых противником рубежей на Литовском канале и речках Карельского перешейка (эти плотины использовались и для выработки собственной электроэнергии на трех построенных здесь микро-ГЭС — Меднозаводской, Елизаветинской и Ненюмякской).

Большие работы по маскировке крупных объектов Ленинграда и войсковой маскировке вели гражданские организации города и специальная маскировочная рота под руководством К. К. Варсобина. Работами по устройству всех видов заграждений, минированию и разминированию занимался А» И. Николаев.

Неиссякаемой энергией отличался Л. С. Баршай — инженер-фортификатор, отвечавший за организацию оборонительного строительства. Управление оборонительного строительства, кроме возведения фортификационных сооружений, выполняло самые разнообразные задания начальника инженерных войск — от строительства дорог и мостов и маскировочных работ до изготовления лодок и понтонных парков.

...Ленинградский фронт имел ряд своих особенностей, вызванных специфическими условиями блокады. В течение долгих месяцев фронт был вынужден рассчитывать в основном на собственные людские и материальные ресурсы. Особенно важным стал завет А. В. Суворова: побеждать не числом, а уменьем.

Все без исключения операцией фронта в период блокады города проводились с необычайно. тщательной подготовкой, при непременном и самом активном участии офицеров штаба инженерных войск фронта.

Рано наступившая суровая зима 1941/42 года, уже в октябре сковавшая землю, голод и холод не позволили войскам надлежащим образом оборудовать свои позиции, и наши передовые части почти на всем 200-километровом фронте встретили весну в тяжелых условиях.

Траншеи неполного профиля имели разрывы между частями и подразделениями; ходов сообщения не было или же они были прерывистыми, мелкими, направление их часто не обеспечивало защиты от артиллерийского и минометного огня. Там, где не было водостоков и одежды крутостей, на многих участках фронта, особенно в полосах обороны 42-й и 55-й армий, где преобладали глинистые грунты, весеннее половодье и оттаивание грунта сделали траншеи и ходы сообщения совершенно непригодными для жизни и боевой деятельности.

Начальнику инженерных войск необходимо было в деталях знать истинное состояние инженерных сооружений на всех участках фронта. Почти ежедневно Б. В. Бычевский бывал в войсках, но изучить систему траншей на всем протяжении фронта ему одному, конечно, было не под силу. Верными «глазами» начинжа фронта стали работники его штаба. Задачи нам ставились [72] вполне конкретные — изучить и нанести на карту систему фортсооружений в полосе такого-то полка, стыка полков или дивизий и попутно решить на месте вопросы водоотвода, осушения траншей и ходов сообщения, развития стыков между частями и подразделениями. Полученные в результате детальной проверки данные служили основой для разработки решений об усилении войсковых рубежей обороны.

В войсках развернулась огромная работа: в первую очередь была развита траншейная система с ходами сообщения, большая часть крутостей которых была одета плетнями, жердями, обеспечена защищенными не только от мин, но и от артиллерийских снарядов укрытиями и землянками. Броневые сооружения усиливались каменной наброской. Убежища для личного состава и командные пункты были герметизированы и обеспечены простейшими фильтровентиляционными устройствами.

Оборонительное строительство было развернуто на всю глубину фронта. Силами мобилизованного населения Ленинграда, в основном женщин и девушек, объединенных военно-полевыми строительствами, во главе которых стояло Управление оборонительного строительства, строились второй и третий оборонительные рубежи, отсечные позиции, рубежи внутренней обороны города.

Город был поделен на девять секторов, которые, как правило, совпадали с административным делением и находились на определенных военных направлениях — на подходах к городу и внутри его. Секторы были разбиты на ПО отдельных замкнутых узлов обороны. Каждый узел окружался системой баррикад, рвов, проволочных заграждений и запирал огнем входы и выходы на прилегающие улицы. Наиболее прочные постройки оборудовались для круговой обороны как взаимофланкирующие опорные пункты. Поперек улиц сооружались противотанковые и противопехотные препятствия — с таким расчетом, чтобы они постоянно находились под огнем пулеметов и противотанковых пушек.

В этих узлах обороны военно-инженерные подразделения при самоотверженной помощи населения (прежде всего женщин) построили 4170 железобетонных и броневых артиллерийских и пулеметных сооружений, [73] 22000 дерево-земляных и встроенных в здания огневых точек (так называемых «москиток»), 35 километров баррикад и надолб, установили минные поля, электризованные заграждения, управляемые по радио фугасы.

Сооружения встраивались в полуподвальные и первые этажи кирпичных домов, причем прочность их рассчитывалась на сохранение боеспособности даже при полном обрушении верхних этажей; все сооружения герметизировались, а командные пункты и убежища обеспечивались фильтровентиляционным оборудованием.

Всю эту огромную и разнообразную работу направлял штаб инженерных войск фронта.

Развернувшееся в крупных масштабах оборонительное строительство требовало огромного количества лесоматериалов.

Чтобы предотвратить уничтожение лесов и парков в пределах осажденного Ленинграда, Военный совет фронта передал контроль за расходованием леса штабу инжвойск совместно с управлением лесоохранной зоны Ленгорисполкома.

...Летом 1942 года А. К. Акатов вступил в командование сформированной им 2-й отдельной моторизованной инженерной бригадой. Начальником технического отдела штаба стал Л. В. Смаглий. К этому времени в штабе инженерных войск появились отдел заграждений (начальник И. Е. Хитрик) и эксплуатационно-монтажное отделение. Его начальник С. А. Гуров, которому я непосредственно подчинялся, комсомолец 20-х годов, прошедший путь от слесаря депо до начальника конструкторского бюро Мосэнерго, был прекрасным руководителем с беспокойным и прямым характером.

Инженер-фортификатор нашего отделения А. А. Квитницкий перед войной окончил Военно-инженерную академию имени В. В. Куйбышева. Он щедро делился с нами, гражданскими инженерами, своими знаниями специфики расчета и конструкций фортификационных сооружений. А такого разнообразия форм фортификационных сооружений, какое осуществлялось на войсковых рубежах и в особенности на внутренней обороне города, пожалуй, не знала до того времени вся история фортификации. [74]

Сравнительно недолго служил в нашем коллективе Ю. С. Вележев. Как и все мы, он работал в войсках и строительных организациях. Вскоре по его просьбе он был назначен командиром понтонного батальона в создаваемую тогда 3-ю понтонную бригаду полковника Н. В. Соколова. Командуя батальоном, Ю. С. Вележев прошел большой боевой путь, не раз был отмечен высокими правительственными наградами.

Пятым в нашем маленьком коллективе был В. Д. Мясников. Этот молодой офицер в 1941 году окончил Ленинградскую военную электротехническую академию и начал службу командиром отдельной электротехнической роты Карельского укрепрайона. Хорошо зная Карельский перешеек, Мясников в основном отвечал за это направление. Под его руководством создавались и развивались районы электризованных заграждений, совершенствовалась система электроснабжения Карельского укрепрайона.

Поскольку почти все операции, направленные на деблокаду Ленинграда, были в той или иной степени связаны с форсированием мощной водной преграды — реки Невы, весь коллектив офицеров штаба занимался решением этой сложной задачи. Работники оперативного отдела В. П. Андреев, А. А. Попов, Н. Я. Попов подсчитывали необходимое количество плавсредств для переправы войск в районе Невской Дубровки или при форсировании Невы в Усть-Тосненской операции. Офицеры технического отдела Л. С. Баршай, С. И. Гурьянов, Ю. С. Вележев и другие обеспечивали изготовление и доставку в войска лодок СДЛ, понтонных парков ДМП-41 и 42, а также совместно с офицерами отдела снабжения А. Ф. Прошиным, П. М. Сипайловым и другими разыскивали в Ленинграде оставшиеся от мирных времен прогулочные и спортивные лодки. При подготовке операции по прорыву блокады нам удалось разработать эффективное усиление льда для переправы через Неву тяжелых танков.

В результате работ, выполненных в 1942 году и зимой 1943 года, оборона Ленинграда стала многополосной, глубокой, с широко развитой системой непрерывных траншей и ходов сообщения. Весной и летом 1943 года предусматривалось дальнейшее совершенствование [73] рубежей обороны на всю ее глубину. У начальника инжвойск 42-й армии полковника Н. Ф. Кирчевского и генерала Б. В. Бычевского возникла идея создания на второй полосе обороны южного обвода города долговременного железобетонного пояса с совершенным вооружением, что позволило бы усилить стрелковые дивизии для подготовки и использования в будущих наступательных операциях. Проект был поддержан командованием фронта и утвержден Ставкой.

Рубеж «Ижора» охватил полукольцом все южное направление фронта от села Рыбацкое на Неве через станцию Обухове, Среднюю Рогатку и Автово до Угольной гавани. Тогда здесь не было жилых кварталов, это была открытая противнику южная окраина города.

Строительство рубежа «Ижора», состоявшего из 108 артиллерийских и пулеметных сооружений, было осуществлено в небывало короткий срок и было подвигом военных строителей Ленинградского фронта.

Рекогносцировочная группа, в состав которой входили инженеры-фортификаторы Л. С. Баршай, А. А. Квитницкий, С. А. Гуров, В. Д. Мясников, А. И. Иванов и я, в течение недели произвела посадку всех сооружений, определила источники электроснабжения, водоснабжения и связи. Технический отдел управления оборонительного строительства во главе с опытными проектировщиками З. И. Брауде и В. Д. Липецким в кратчайший срок разработал проекты малогабаритных пулеметных и артиллерийских дотов, полукапониров и уникальных для того времени артиллерийских сооружений с вращающейся башней танка КВ. Во главе строительства был поставлен специалист в области долговременных фортсооружений полковник Ф. М. Грачев.

Мы скрупулезно проверяли качество работ и могли дать только отличные оценки монтажу, выполненному руками военных строителей — женщин с миллиметровой точностью.

После бетонирования работы велись по совмещенному графику. В монтаже инженерного оборудования мы принимали самое непосредственное участие. Так, инженер-электрик В. Д. Мясников решал все вопросы электроснабжения, И. М. Жуков занимался сантехоборудованием, инженеры технического отдела А. И. Иванов [76] и К. К. Варсобин контролировали вопросы водоснабжения и маскировки. В течение шести месяцев (с мая по октябрь 1943 года) железобетонные доты были не только построены, но и вооружены артиллерийскими и пулеметными установками, в них было смонтировано все санитарно-техническое оборудование, системы охлаждения, водоснабжения, отопления и вентиляции с фильтровентиляционными установками. Была смонтирована оптика; все сооружения и район в целом электрифицированы и обеспечены связью.

Огромная работа завершилась успешно, рубеж «Ижора» с высокой оценкой был принят комиссией под председательством командующего артиллерией 42-й армии генерала М. С. Михалкина и занят артиллерийско-пулеметными батальонами 79-го и 14-го укрепленных районов.

В результате совершенствования всех рубежей обороны, отсечных позиций и внутренней обороны города летом 1943 года вся полоса Ленинградского фронта была превращена в сплошной укрепленный район.

...Еще в 1942 году были построены подземные (шахтного типа) командные пункты, так называемые «литер Д» и «литер Е», для размещения командования со штабом фронта и тыловых учреждений. Оба КП имели полное инженерное оборудование и связь. Весной 1943 года по предложению генерала Б. В. Бычевского и решению командующего фронтом Л. А. Говорова было начато строительство центрального командного пункта штаба Ленфронта — объекта «Нева». Строительство было поручено управлению оборонительного строительства фронта, которым командовал генерал А. А. Ходырев. Начальником строительства стал подполковник А. К. Петров. Здесь же, непосредственно на строительной площадке, З. И. Брауде, З. В. Смирнова и М. Я. Розенфельд проектировали этот уникальный объект.

Командный пункт состоял из полутора десятков оригинальных железобетонных сооружений подземного типа, выполненных в виде глубоких цилиндрических опускных колодцев диаметром 13 метров с мощными защитными «тюфяками» толщиной более 3 метров. Внутри [77] железобетонного стакана (толщина стенок — пол» метра) радиальные железобетонные перегородки создавали рабочие помещения, в центре стакана монтировалась металлическая винтовая лестница. Все сооружения соединялись подземными ходами сообщения. Была произведена мощная многослойная оклеечная гидроизоляция и осуществлен дренаж сооружений. Уникальный объект в сложных гидрогеологических условиях был построен и полностью оборудован за 7 месяцев.

Под руководством штаба инжвойск фронта было проведено инженерное обеспечение операции по снятию блокады и разгрому фашистских войск под Ленинградом. К началу операции в войсках было обучено саперному делу более 30 тысяч бойцов. Это было вызвано большой нехваткой инженерных частей, а предстояло прорывать долговременную оборону противника, вести наступление в лесисто-болотистой местности. Детальной проверкой переднего края на всем протяжении фронта 67-й, 55-й и 42-й армий Приморского плацдарма были конкретно определены работы, которые надлежало выполнить войскам по устройству так называемых «усов» — участков, которые приближались к переднему краю противника на 200–300 метров. Вместе с тем решались вопросы водоотвода, так как большей частью передний край наших войск проходил по затопляемой в осенний период местности.

Передислокация 2-й ударной армии на Приморский плацдарм потребовала срочного усиления существовавшего и постройки нового пирса в Лисьем Носу. Эту работу успешно выполнили инженерные части фронта под руководством офицера технического отдела А. Д. Тищенко.

К началу операции инженерными войсками 2-й ударной армии на переднем крае Приморского плацдарма было снято более 4 тысяч вражеских мин и фугасов, растащено «кошками» более 20 километров проволочных заграждений противника, а в исходных районах разминировано значительное количество установленных нами минных полей. Вблизи исходных позиций ударных группировок армии было заготовлено большое. количество вспомогательных материалов и средств для форсирования мелких рек и ремонта мостов. Разрушенные [78] противником мосты на направлении Порожки — Гостилицы — Глядино — Ропша оперативно восстанавливались.

В ожесточенных боях взят Красногвардейск, войска 2-й ударной армии вышли к станции Волосово, а к концу января — на реку Луга от Старицы — Ивановское — Кингисепп до Усть-Луги. Срочно выбрасываем к Луге понтонно-мостовые части, организуем переправы, и вот уже 1 февраля правый фланг наступающих войск выходит на реку Нарва, 3 февраля форсирует Плюссу и захватывает плацдармы на левом берегу Нарвы.

Рек на пути наших войск было много, а зима стояла, как говорили, «сиротская»: лед на реках не выдерживал войсковых грузов, не говоря уже о танках. Понтонеры вынуждены были наводить понтонные мосты. Враг подбросил к Нарве свежие силы. На левом берегу Нарвы завязались ожесточенные бои, коммуникации наступающих войск проходили по сильно заболоченной местности в условиях полного бездорожья.

Офицер штаба А. Д. Тищенко дневал и ночевал на переправах через реки Плюсса и Нарва, где в районе Сур-Жердянка, Низы, Усть-Жердянка проходили все войсковые грузы. Инженерные части фронта строили здесь дороги, а части 2-й инженерной бригады полковника А. К. Акатова под огнем противника возводили низко — и высоководные мосты.

...К 1 мая 1944 года я вернулся в Ленинград, куда собрались офицеры штаба инжвойск фронта. Началась подготовка к новой операции — разгрому врага на Карельском перешейке.

На меня в этой операции генерал Б. В. Бычевский возложил особую задачу: по мере прорыва нашими войсками второй, главной полосы обороны противника на Карельском перешейке, называемой им линией «ВТ» (по названиям рек на флангах — Вамелсуун-йоки, Тапайлен-йоки) и построенной в 1942–1944 годах, изучить эту оборонительную полосу, составить схемы рубежа в целом, отдельных опорных пунктов и узлов сопротивления, показать виды новых оборонительных сооружений и подготовить все материалы для доклада Верховному, главнокомандующему.

30-й гвардейский корпус прорвал линию «ВТ» и [79] овладел сильно укрепленным опорным пунктом на Выборгском шоссе — Кивеннапа. До 17 июня велись жестокие бои по прорыву второй линии вражеской обороны. Вслед за наступающими частями следовала наша группа. Работая днем и ночью, чертежницы технического отдела Л. А. Бредова и Л. П. Колосова к 18 июня закончили оформление альбома, который вместе с докладом Военного совета фронта И. В. Сталину я доставил на «Дугласе» в Москву.

Днем 20 июня я был принят заместителем начальника Генерального штаба генералом А. И. Антоновым. Он очень внимательно рассмотрел альбом, задал много вопросов, интересовался броневыми колпаками, примененными противником в большом количестве, а затем сказал:

— В двадцать три ноль-ноль будьте у меня, поедем с докладом к товарищу Сталину.

В первом часу ночи я был уже в Кремле, в приемной И. В. Сталина. Вскоре я вошел в обширный кабинет. От волнения пересохло в горле.

Когда я подошел к столу, Сталин переворачивал последние листы нашего альбома. Я собрался с силами, чтобы доложить о себе по форме, но он поднял голову, знаком руки остановил меня и с расстановкой сказал:

— Крепкий орешек достался Говорову, но и лучшая броня не спасла Маннергейма! — И после паузы добавил: — Товарищ Антонов, пусть майор посмотрит завтра, как столица отметит освобождение Выборга.

На этом аудиенция закончилась, генерал дал мне знак выйти. Так, в Кремле, я узнал, что Выборг взят.

Война — тяжелый труд

П. X. Чуприна, подполковник запаса. Заведующий сектором кадров Ленинградского обкома ВКП(б), уполномоченный Военного совета фронта на строительстве Лужской оборонительной позиции.

На Лужском рубеже

Война застала меня в командировке в Волховстрое. Двадцать третьего июня я прибыл в Ленинград. В Смольном шла напряженная работа. С 25 июня работники Смольного по существу перешли на казарменное положение. Ночью состоялось заседание Военного совета фронта, решением которого я был назначен уполномоченным Военного совета на строительстве Лужской оборонительной позиции. Получил указания секретаря обкома партии Т. Ф. Штыкова, необходимые документы, оружие, довольствие и автомашину. 26 июня поехал для подробного инструктажа к заместителю командующего фронтом по укрепленным районам генерал-майору П. А. Зайцеву и к начальнику инженерных войск майору Б. В. Бычевскому.

В беседе Зайцев спросил о моем военном образовании. Я ответил, что прошел переподготовку в пехотном [81] училище имени С. М. Кирова, до этого служил в 9-м Псковском погранотряде. Потом генерал подвел меня к карте:

— Лужская позиция будет протяженной: от Кингисеппа на Лугу и Новгород до озера Ильмень. Подробное задание по Луге получите у Бориса Владимировича Бычевского.

Подполковника Бычевского я застал за картой. Представился.

— Как раз кстати. Садитесь и слушайте меня внимательно. Вы направляетесь в качестве уполномоченного Военного совета на самый важный участок фронта, может быть, на участок, решающий судьбу Ленинграда.

Далее он подробно обрисовал обстановку на псковском направлении, в Прибалтике и на Карельском перешейке, подчеркнув, что это то, что известно, задач же с многими неизвестными хоть отбавляй... Над картой мы поработали около часа. Руководить работами на Лужском рубеже будет строительное управление ЛВО. Первые работы предстояло начать силами местных трудящихся. Лужские райком и горком партии уже получили соответствующие указания.

На рассвете 27 июня мы въехали в Лугу. Город казался мирным, но вместе с тем и настороженным. По улицам ходили патрули. В райкоме партии дежурный, проверив мои документы, доложил, что особых происшествий в районе нет. По моей просьбе он вызвал членов бюро райкома и горкома, а спустя час, в 5.30, все они были в сборе. Кроме членов бюро присутствовали генерал-лейтенант Т. А. Бессчастное, военный комиссар С. Шильменцов и офицеры оперативной группы штаба инженерных войск фронта.

Я доложил о решении Военного совета и указаниях Т. Ф. Штыкова о создании под Лугой в кратчайший срок мощного оборонительного рубежа. Его будут строить многие организации Ленинграда, но первые и самые срочные работы надо начать немедленно, силами рабочих, служащих и колхозников.

Тут же были составлены список закрываемых предприятий Луги и план вывода людей на оборонительные работы. Срок исполнения — сутки. За это время нужно [82] было произвести рекогносцировку местности, определить расположение будущих оборонительных рубежей, опорных пунктов. Противотанковые рвы вокруг Луги надо отрыть не более чем за пять суток.

Председателю горисполкома Е. И. Утину было поручено объявить трудовую мобилизацию, утвердить контрольные цифры вывода людей на работы, назначить начальников отрядов, организовать питание людей, изыскать транспорт, инструмент и решить многие другие организационные вопросы. Рекогносцировка Лужского рубежа поручалась начальнику лужского гарнизона генерал-лейтенанту Г. А. Бессчастнову совместно с представителями штаба инжвойск.

Бюро райкома расставило коммунистов и комсомольцев района и города на решающих участках работ и возглавило массы рабочих, служащих Луги и колхозников района. Подлинными вожаками дела стали секретарь райкома партии И. Д. Дмитриев, председатель исполкома Е. А. Утин, секретари партийных организаций предприятий, учреждений и колхозов, инструктор райкома комсомола Тося Петрова. Лужане самоотверженно трудились на постройке рубежей.

Я выехал в Ленинград. Член Военного совета А. А. Кузнецов принял меня немедленно. Выслушав доклад о ходе работ на Лужском рубеже, он сообщил мне, какие силы и средства через сутки будут на лужских позициях: 30–35 тысяч ленинградцев во главе с секретарями райкомов партии, со своим транспортом, питанием, медобслуживанием, инструментом. Прибудут также метростроевцы во главе с их начальником И. Г. Зубновым, строительное управление округа во главе с начальником полковником Тарасовым, группа инженеров-фортификаторов майора М. М. Зязина, который был начальником всего строительства рубежей. В Лугу спешно направляются сборные железобетонные конструкции, орудия, пулеметы, мины. А. А. Кузнецов назвал также части, которые должны прибыть на рубеж через три-четыре дня: 177-я стрелковая дивизия полковника А. С. Машошина, пехотное училище имени С. М. Кирова, артиллерийская группа, 24-я танковая бригада, артиллерийское училище и другие части. На прощанье А. А. Кузнецов пожелал удачного пути и строго предупредил: [83] «Будьте бдительны. Выставьте на пути к Пскову отряды заграждения, проверяйте всех без исключения, задерживайте паникеров, в общем, скажите генералу Бессчастнову, чтобы он все организовал, как положено. Передайте товарищу Дмитриеву, пусть подключит к этому партийный актив».

В Луге все уже было готово к передислокации артиллерийских подразделений полигона на определенные для них рубежи. Вместе с Бессчастновым мы выехали на рекогносцировку псковского направления. По дороге от Пскова двигались тысячи людей, согнанных войной с насиженных мест.

Артиллерию решили поставить на наиболее танкоопасных направлениях; позиции для нее уже были построены лужанами. За совхозом Скреблово и станцией Серебрянка Бессчастное приказал создать опорные артиллерийско-пулеметные пункты. Когда вернулись в Лугу, секретарь райкома И. Д. Дмитриев информировал нас, что на рубежи прибыло более 30 тысяч ленинградцев. Обстановка на фронте тяжелая, бои идут на подступах к Пскову. В самой Луге задержано много подозрительных лиц.

Все прибывшие в Лугу ленинградцы были распределены по строительным районам во главе с секретарями райкомов, работниками исполкомов. Немедленно начали копать рвы, сооружать завалы, дзоты. Особенно отличались своей организованностью отряды Выборгского района во главе с секретарем райкома Кедровым, трудящиеся Октябрьского, Смольнинского и Кировского районов.

Командиром группы противовоздушной обороны Лужского боевого участка был генерал-майор Е. Е. Прохоров. Он прибыл в Лугу сразу же после первых налетов фашистов на железную дорогу в районе Луги и на участки работ ленинградцев на рубежах обороны.

Евгений Евгеньевич — худенький, среднего роста, очень подвижной человек — представился генерал-лейтенанту Т. А. Бессчастнову и доложил, что намерен бить фашистов насмерть и в воздухе, и на земле. Зенитные орудия, пояснил он, прекрасное средство борьбы и с танками противника, и этим средством он будет пользоваться в полную силу на Лужской позиции. [84]

Еще одна колоритная, запомнившаяся мне фигура тех дней — начальник пехотного училища имени С. М. Кирова полковник Г. В. Мухин. Это был человек железной воли и мягкого сердца, участник гражданской войны, верный сын партии, преданный Родине военачальник, не раз смотревший смерти в лицо. Я близко познакомился с ним во время учебы в пехотном училище.

Снова встретились мы на Лужском рубеже, в районе Большого Сабека — бастиона обороны на Луге, на котором доблестно сражались курсанты училища.

Лужская позиция (Кингисепп — Луга — Батецкая — озеро Ильмень) была решающим фактором обороны на подступах к Ленинграду. На этой позиции трудились свыше 80 тысяч ленинградцев и лужан, инженерные подразделения Ленинградского военного округа во главе со штабом инженерных войск, коллектив Ленметростроя, подразделения строительного управления округа, дорожные подразделения, формирования ряда министерств и ведомств.

Сюда были направлены в срочном порядке механизмы, железнодорожные конструкции, автотранспорт. Вся армия строителей и техника работали под общим руководством штаба инженерных войск Ленинградского фронта.

Среди строителей позиции было организовано соцсоревнование между отрядами, бригадами, районами.

По далеко не полным данным, на Лужской позиции было отработано около 2 миллионов человеко-дней, за короткий срок построено около 1500 километров противотанковых рвов, эскарпов, траншей, проволочных заграждений, сотни дотов, дзотов, артиллерийских позиций, блиндажей, пулеметных ячеек, поставлены десятки тысяч мин, сотни фугасов, подготовлены электрозаграждення, установлены противотанковые надолбы, заминированы дороги и мосты на ленинградском направлении.

Сейчас я уже точно не помню, когда в Лугу прибыл командир 41-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант А. И. Астанин. Штаб его был развернут в Толмачевском лесу, у пионерского лагеря «Толмачево». Числа 9 июля он позвонил в горком партии и попросил меня и представителей штаба инженерных войск прибыть со [85] всеми данными по Лужской позиции в штаб корпуса. Взяв все необходимое, я отправился вместе с начальником строительства майором М. М. Зязиным. Генерал тотчас же принял нас.

— Доложите обстоятельно, — сказал он, — что и где делается на лужских позициях, какими силами и средствами вы располагаете? Ведь немцы завтра или послезавтра будут в Пскове.

Майор Зязин ответил на вопросы генерала, который подробно интересовался организацией работ, питанием и отдыхом ленинградцев, количеством раненых и убитых после фашистских бомбежек, планом эвакуации строителей, если это понадобится. Генерал помолчал и добавил:

— Я думаю, понадобится...

10 июля фашисты захватили Псков.

На всех участках Лужской позиции ленинградцы самоотверженно трудились по 12–14 часов. Здесь же, где рылись укрепления или строились доты, люди наскоро отдыхали. Фашисты яростно бомбили места работ и обстреливали их из пулеметов с воздуха. Не один десяток могил остался там, где строились лужские позиции...

Обстановка с каждым днем ухудшалась. Совхоз «Скреблово» — на подступах к Луге — уже был у врага. Левый фланг наших войск немцы снова потеснили. В конце июля генерал Астанин вызвал меня и майора Зязина и передал приказ эвакуировать ленинградцев.

— Товарищ Чуприна, согласно приказу Военного совета вам предложено возглавить эвакуацию и отвечать за ее проведение. Возьмите нужное количество продовольствия, медикаментов. На рекогносцировку пути — одни сутки. Все делать скрытно, без шума.

Мы вышли от комкора удрученные...

План эвакуации был разработан в нескольких вариантах, но выбрали один — через Мшинские болота на 75-й километр строительства новой железной дороги, далее по железной дороге на Вырицу и Ленинград. Этот путь был чрезвычайно тяжелым: болотистый лес, топи, завалы. Но другого уже не было: Ленинградское шоссе непрерывно бомбилось и обстреливалось врагом.

Колонну в пути бомбили, но жертв, к счастью, не было. Полсотни километров до железной дороги — лесом, болотами — люди прошли за сутки и благополучно были доставлены поездом в Ленинград.

Вторая колонна двинулась через сутки. Как и в первый раз, во главе шли секретари райкомов партии, работники исполкомов. Майор Зязин с группой работников штаба инженерных войск фронта замыкал колонну. Почти всю документацию по Лужской позиции пришлось уничтожить. Начался длинный, изнурительный путь по болотам. Фашисты, вероятно, знали, что должна двигаться вторая большая колонна ленинградцев, поэтому самолеты со свастикой на крыльях висели над Ленинградским шоссе. Наш обход по лесу обманул их, но ненадолго. Самолеты все-таки обнаружили нас... В колонне появились раненые и убитые, люди разбежались по лесу. Наступила ночь. Некоторые попали в трясину и погибли. Командиры 41-го стрелкового корпуса, работники штаба, партийный актив организовали движение цепочкой, друг за другом, и только вперед. Артиллерийский гул нарастал. Ясно было одно: враг рвался к Ленинграду.

С большим трудом удалось собрать колонну и добраться до разъезда 75-го километра.

Из леса группами и поодиночке появлялись красноармейцы. Командиры из штаба корпуса сформировали из них боеспособное подразделение, которое заняло оборону у разъезда. Ленинградцы погрузились в товарный состав.

Я уехал позднее на дрезине с группой отставших и раненых. Майор Зязин остался на поляне собирать разрозненные группы строителей, все еще выходивших из чащи. А фашисты были уже близко. Они открыли сосредоточенный огонь из минометов по лесу, накрыв поляну. Как рассказывали мне, майор М. М. Зязин был тяжело ранен осколком и умер, истекая кровью...

О значении Лужской оборонительной позиции написано немало. На этих рубежах в июне сорок первого ленинградцы — строители укреплений самоотверженно, с честью выполнили свой долг.

Враг рвался к городу. Приближались самые трудные дни.

В конце июня 1941 года Высшее военно-морское инженерно-строительное училище (ныне Ленинградское высшее инженерно-строительное Краснознаменное училище имени генерала армии А. Н. Комаровского) было направлено на строительство оборонительных рубежей на южных подступах к Ленинграду. Я был назначен начальником участка, включавшего Пулково, Верхнее Кузьмине, Кобози, Сузи. (Позднее, в августе, в участок вошли дополнительно Большое и Малое Виттолово, Соболеве, Кирпузи, Пелля и несколько других населенных пунктов.) Из управления строительства мы получили схемы. Там были указаны места расположения заграждений и огневых точек, которые предстояло создать.

Первый отряд строителей — жителей Ленинграда — прибыл к нам в начале июля. Их было 1500 человек.

К этому времени строительные материалы еще не поступили, не были закончены разбивка и привязка сооружений на местности. Людей поставили рыть противотанковые рвы.

Условия были тяжелыми. Грунт поддавался лишь лому. Погонный километр рва требовал выемки 10000 кубометров грунта. Норма была два кубометра в день — это очень много. И все же ее выполняли и перевыполняли!

Вскоре комендант Красногвардейского укрепрайона генерал Швыгин приказал построить командный пункт в районе Пулковского кладбища. КП должен был состоять из четырех блоков и выдерживать прямое попадание 152-миллиметрового снаряда или 100-килограммовой бомбы.

За два дня курсанты М. И. Дворкин и А. И. Филия составили проект.

Защитное покрытие состояло из двух накатов бревен, полутораметрового слоя песка и метрового бутового тюфяка с обсыпкой из тощего суглинка. От проникновения влаги КП защищала глиняная обмазка в 20 сантиметров. [88]

Два штабных блока располагались на самом кладбище и соединялись крытой траншеей. Старые деревья на кладбище мы по возможности сохранили: они прикрывали от воздушной разведки ведение работ и сами объекты.

Но узел связи строился в совершенно открытом месте. Для маскировки узла в трехстах метрах в такой же точно ложбине мы устроили ложный узел, пробили к нему тропку позаметнее, а настоящий узел укрыли дерном и масксетями. Три года спустя я узнал, что ложный объект был перепахан авиацией и артиллерией, а на истинный не упала ни одна бомба. Бои под Пулковом подтвердили, что даже самая примитивная имитация дает прекрасный эффект. На окраине города были опрокинуты высокие козлы для пилки бревен. Их торчащие «моги» лишь весьма отдаленно могли напоминать стволы зениток. И все же вражеские бомбардировщики несколько раз усердно бомбили этот кусок земли.

...К нашему участку присоединили два соседних. Их начальники — военные инженеры Д. А. Зусьман и К. Н. Севастьянов — располагали двумя экскаваторами, большая по тем временам ценность. Поступило и пополнение строителей — еще полторы тысячи человек. А кроме того, нам передали строительный трест, которым руководил бывший рабочий, кавалер ордена Ленина М. Е. Путин. Трест был невелик, но имел свои грузовики и самосвалы, в которых мы остро нуждались. Рабочие треста закончили сооружение КП, построили несколько дзотов, отрыли сотни метров рвов... Это была непрерывная, неимоверно тяжелая, самоотверженная работа.

В середине июля у нас появились представители флота. Они выбирали позиции для установки 130-миллиметровых морских орудий (в том числе и снятых с «Авроры»). Орудия доставили и установили на сборные деревянные основания. Они сыграли в дальнейшем немалую роль в обороне. Не раз отражала морская артиллерия танковые атаки врага, прямой наводкой громила фашистов. Стволы были сильно расстреляны, и моряки вносили поправки в таблицы стрельб, но дивизион делал свое дело. Первый командир этого артдивизиона, [89] майор Соскин, погиб вскоре на реке Ижоре, и командование принял капитан Михайлов.

В августе город прислал нам пополнение. Это были мальчишки-допризывники, женщины, пожилые люди. Но работали они, поражая своим трудолюбием, терпением даже видавших всякое строителей. К сентябрю на участке выполняли различные работы около 12 тысяч человек. Техническое руководство осуществляли преподаватели и курсанты училища: воентехник 2-го ранга Алексеев, младший воентехник Аршаница; курсанты Дворкин, Дружков, братья Александр и Петр Соболевы.

...День 14 сентября 1941 года был самым тяжелым для нас. Противник захватил Дудергоф и вышел нам во фланг, среди строителей были раненые и убитые... Мобилизованных на оборонные работы ленинградцев и рабочих стройтреста пришлось отвести с переднего края нашего участка. Возникли новые заботы, новые трудности и проблемы по устройству новых оборонительных рубежей.

За два с половиной месяца, прошедших с начала войны, руками ленинградских рабочих, женщин и подростков были построены 23 дзота, вырыты 25 километров траншей и ходов сообщения, 16 километров противотанковых рвов и эскарпов... Были созданы надежные оборонительные рубежи, на которых наши войска своим мужеством и стойкостью сумели задержать и остановить врага.

В мае 1943 года Военный совет Ленинградского фронта принял решение в кратчайший срок возвести новый железобетонный оборонительный рубеж на второй линии обороны 42-й и 54-й армий по южному обводу города протяженностью до 25 километров. Рубеж получил условное название «Ижора». Начальник инженерных войск фронта генерал [90] Б. В. Бычевский и его штаб разработали план и график работ. Во главе работ было поставлено 32-е управление военно-полевого строительства, начальником которого был инженер-полковник Ф. М. Грачев.

Рубеж «Ижора» должен был состоять из системы долговременных железобетонных огневых точек. Задача перед нами стояла нелегкая. В кратчайший срок нужно было построить 119 фортификационных сооружений на расстоянии от 800 метров до 5 километров от переднего края противника. К будущим огневым точкам требовалось провести около 40 километров подъездных дорог. Все работы предстояло вести на лишенной растительности равнине, которая отлично просматривалась гитлеровцами. Единственным укрытием здесь могли служить отдельные развалины зданий, остатки железнодорожных насыпей.

Дороги к объектам строили под непрерывным минометным и артиллерийским огнем фашистов. Почти все земляные работы велись вручную.

Арматура, закладные детали, опалубка изготовлялись центральными мастерскими, которыми руководил инженер-майор Л. П. Беляев. Бетон приготовлялся на центральном бетонном заводе, начальником его был инженер-майор П. И. Городецкий. Под бетонный завод и мастерские использовали площадку и уцелевшее оборудование существовавшего до войны завода «Стройдеталь». Были восстановлены лесопильный завод и деревообделочный цех. Бетонный завод создали заново: установили на деревянные эстакады бетономешалки общей производительностью 800 кубометров бетона в сутки. Но этого было недостаточно. Тогда командование 29-го управления оборонительного строительства обратилось за помощью на завод «Баррикада». Несмотря на то что «Баррикада» обеспечивала бетоном строительство другого крайне важного объекта «Нева», рабочие завода нашли силы и резервы для выполнения наших заявок. Так было повсюду: ленинградские предприятия выполняли фронтовые заказы без задержки.

Работа на центральном бетонном заводе шла круглосуточно, в две смены.

На заготовительных работах было занято до 500 человек и 60 автомашин. Все это надо было хорошо [91] скрыть от глаз противника. Проект маскировки завода был разработан при непосредственном участии инженер-капитана С. Л. Пермута. Маскировка завода и сооружаемых объектов (общая площадь которых составляла 123500 квадратных метров) выполнялась под руководством энергичного и знающего командира маскировочной роты инженер-капитана И. С. Позднякова; ею занимались также специальные бригады во главе с ленинградскими художниками-декораторами. Кроме основных объектов, маскировались и железнодорожные пути, шоссейные дороги, склады материалов и готовых изделий, эстакады, механизмы. Основными средствами в маскировке были камуфляжная окраска, вертикальные и горизонтальные сети, поперечные экраны, заборы, разрисованные под окружающую местность. Территория бетонного завода была скрыта сеткой с нашитой на нее разного цвета и формы мешковиной. С вышки, что была на заводе, открывалась панорама обширного луга, поросшего цветами и мелким кустарником. За этим мирным пейзажем скрывались от глаз врага огромные штабеля песка, гравия, склады и механизмы.

Долго думали мы, как выстроить одну из огневых точек. Место для нее было выбрано на фоне нового светлого здания в зоне постоянных обстрелов. Один из войсковых разведчиков сказал, что на закате ясного дня лучи солнца, отражаясь от стен и окон здания, слепят противника, и вся прилегающая к зданию местность становится для него невидимой. Этим и воспользовались строители рубежа.

Предварительно ближайшие к объекту участки дорог в открытых местах были замаскированы вертикальными и горизонтальными масками. В знойный июльский день рабочие небольшими группами пробрались к зданию и начали готовить объект к бетонированию. Все волновались, как бы не набежали тучи, тогда работа будет сорвана. Но вот солнце склонилось к горизонту, и яркие лучи ударили в окна и на стены дома. Быстро стали подходить одна за другой машины с бетоном. Не производя лишнего шума, люди работали изо всех сил, и объект к утру был закончен.

Другое, ровное, как стол, место. Кое-где торчат черные кирпичные трубы — деревянные дома сгорели. Здесь [92] одна из целей артиллерии противника — бывшая котельная с каменной 12-метровой трубой, отличный ориентир для обстрелов. А по схеме вблизи котельной должна быть построена железобетонная огневая точка. И снова выручила смекалка: решили во время очередного обстрела взорвать трубу. В назначенный день, как только снаряды стали рваться рядом с котельной, раздался взрыв, труба рухнула и вместе с котельной превратилась в груду обломков. Немедленно вокруг них возвели забор, раскрашенный под развалины. Обстрелы котельной прекратились. Именно это и требовалось нам! Огневая точка была сооружена в короткий срок. Теперь уже она не давала гитлеровцам поднять головы из окопов.

Некоторые объекты «Ижоры» строились непосредственно в существовавших зданиях, которые в таких случаях служили постоянной маскировкой объекта. Открытые участки дорог, ведших к этому зданию, маскировались вертикальными и горизонтальными масками и экранами. Подача материалов происходила с тыловой части здания; люди, работавшие в нем, были невидимы для противника. Частью общих строительных работ было устройство различных ложных объектов.

Непрерывным потоком шли к «Ижоре» грузовики с бетоном. Работа не прекращалась круглые сутки. В среднем ежесуточно бетонировалось 3–4 объекта общим объемом до 600 кубометров, и это количество бетона требовалось перебросить на расстояние от 4 до 20 километров. Нельзя было допускать скопления автомашин. На объекты, наиболее близкие к переднему краю врага, грузовики выпускались с завода со значительными интервалами. В среднем, при нормальной обстановке, автомашины отправлялись в рейс с интервалами 10–15 минут. В подобных условиях автотранспорт должен был работать предельно четко. Немалая заслуга в этом принадлежала технику-лейтенанту М. С. Лурье, ведавшему транспортными средствами стройки.

Днем и ночью не прекращались работы на объектах, нельзя было терять ни одной минуты. График работ был исключительно жестким. Ночью энергию для освещения участков давали передвижные электростанции, за их работу отвечал инженер-майор В. К. Константинов. [93] Лампочки синего света были скрыты в глубоких колпачках рефлекторов, не рассеивавших свет. Чтобы не выдать места работ звуком, в отдалении от объектов размещали ложные источники шумов.

На эстакаде устанавливались слабые фонари, обозначавшие ее контуры, чтобы шоферы могли ориентироваться при въезде на эстакаду. На особо сложных участках, где нельзя было применить освещение, шоферы заранее, днем, изучали подъезды к объектам...

Обмануть врага, не позволить ему раньше времени обнаружить новый железобетонный рубеж, предельно снизить потери среди наших строителей — в решении этих первостепенных вопросов нам помог метод скоростного строительства. Самые жесткие графики выполнялись досрочно. Сроки строительства железобетонных огневых точек были сокращены на 60 процентов... И в тяжелейших условиях постоянных обстрелов, работая буквально под носом у врага, строители за все время работ потеряли убитыми и ранеными всего лишь около 30 человек.

Коллективы военных строителей и труженики города Ленина с честью и в назначенный срок выполнили приказ командования Ленинградского фронта. Они создали долговременный оборонительный рубеж «Ижора», непреодолимый для врага. Рубеж был занят частями 42-й армии.

Весной 1942 года я, командир технической роты 5-го отдельного инженерного полка, был вызван к генералу Б. В. Бычевскому.

Начальник инженерных войск Ленфронта испытующе посмотрел на меня, пожал руку/

Я доложил генералу, что действительно после окончания института занимался монтажом подстанций и электрических сетей трамвая и троллейбуса. А про себя подумал: какое отношение имеет моя гражданская, [94] казавшаяся мне такой далекой, профессия к нынешней фронтовой службе?

— Придется с вами расстаться, — сказал Бычевский. — Вас отзывают в Ленинград для восстановления городского трамвая. Дело это очень нужное, в особенности для инженерных войск, так что будете как бы нашим полпредом.

Так я стал начальником энергетической службы городского электротранспорта.

Разбитые, примерзшие к искореженным рельсам вагоны. Сети и подстанции разрушены бесчисленными бомбежками и артобстрелами. В таких условиях восстановление трамвая могло показаться фантастикой... Но 15 апреля 1942 года трамвай пошел. И это второе его рождение вселяло в горожан уверенность в грядущей победе.

Трамвай сразу стал работать для фронта. Он подвозил к передовой бойцов, в том числе и строителей оборонительных сооружений, а грузовые вагоны непрерывно доставляли в южные и северные районы города надолбы, цемент, колючую проволоку, песок, щебень и другие стройматериалы. Стараниями руководителей грузовой трамвайной станции Л. П. Булатова, Я. А. Рейфера и Б. К. Бурмистрова, усилиями рядовых тружеников трамвая грузовые перевозки велись в три смены. Это было серьезной помощью грузовому автотранспорту, позволяло бесперебойно обеспечивать защитников города техникой и боеприпасами.

Силами трамвайщиков были построены подъездные пути к ряду снабжавших фронт предприятий, и это значительно увеличило объемы перевозок. Из-за больших разрушений невозможно было сразу восстановить движение на всех довоенных линиях. Так, в Кировском районе трамвай ходил только до Нарвских ворот. Проспект Стачек настолько интенсивно и регулярно обстреливался вражеской артиллерией, что казалось и не было смысла пускать трамваи на этом участке. Но оборонительные сооружения у Кировского завода и соседние укрепления нуждались в срочном восстановлении. Поэтому командование инженерных войск обратилось к руководству трамвайно-троллейбусного управления с просьбой помочь. Починили пути и контактную сеть к Кировскому [95] заводу. Вскоре сюда начал ходить вагон, который возил рабочих завода и бойцов. По этому же пути грузовые платформы доставляли ночами стройматериалы, специально оборудованные санитарные вагоны эвакуировали с передовой раненых.

Но помощь трамвайщиков инженерным войскам фронта не ограничивалась проблемами транспорта. По заданию командования в трамвайных парках и дистанциях службы пути было организовано изготовление противотанковых препятствий. Одними из наиболее удачных оказались соединенные накрест колесные пары. Эти препятствия устанавливались на Лужском оборонительном рубеже, в районе Лигова, на проспекте Стачек и Средней Рогатке. Для этой же цели использовали старые тележки трамвайных вагонов. Из стянутых накрест кусков рельсов делали грозные «ежи».

Трамвайщики изготавливали и взрывчатку; помог в этом накопленный путейцами опыт термитной сварки рельсовых стыков. Мастерские, возглавляемые Н. Я. Кирилловым, в короткий срок начали изготовление ручных гранат. На одном из ремонтных предприятий под руководством его директора Г. А. Ладыженского было налажено производство противотанковых и противопехотных мин и других средств вооружения.

Одним из значительных дел трамвайщиков была операция «Карьер». В мирное время песок для нужд города и промышленности поставлялся из области. Теперь же, в условиях осады, Военный совет фронта поставил перед нами задачу освоить добычу песка для приготовления формовочных смесей, необходимых при литье, в черте города. Выполнением этого задания руководил начальник трамвайно-троллейбусного управления М. X. Сорока, талантливый, энергичный организатор. В Яшумовском карьере, который использовался для нужд трамвая, были срочно проведены изыскания. Глубокая врезка в массив карьера позволила обнаружить огромные запасы песка, пригодного для оборонной промышленности. В пятидневный срок были построены развитые подъездные пути к карьеру. И отсюда на предприятия пошел песок. Кроме литейных цехов, он использовался также в строительстве уличных баррикад, укрытий, огневых позиций, при тушении пожаров. [96] Песком укрывались исторические памятники, закладывались проемы в окнах. Карьер давал в месяц более 300 тысяч кубометров песка.

Важнейшей задачей тех дней была полная светомаскировка трамвайных вагонов и сетей. В наших вагонах мы применяли синие лампочки и шторы на окнах. Спустя пять минут после сигнала воздушной тревоги на всех тяговых подстанциях отключались кабельные линии, питавшие контактную сеть. За эти пять минут водитель должен был поставить вагон в безопасное место и эвакуировать пассажиров.

Но враг мог начать бомбежку внезапно и с большой высоты, упредив объявление воздушной тревоги. Начальник инженерных войск Ленфронта Б. В. Бычевский и начальник МПВО города Е. С. Лагуткин потребовали полностью исключить искрение трамвайных сетей. Я наблюдал с самолета работу трамвая в ночное время. Искрение позволяло увидеть всю трамвайную сеть и по ней определить местоположение важных объектов.

И тогда изобретательный М. X. Сорока предложил установить на моторных вагонах два токоприемника вместо одного. Результат оказался блестящим — искрение прекратилось.

В ходе всей войны восстановлением контактной сети и борьбой с искрением на ней руководил начальник цеха контактной сети энергослужбы С. С. Корнеев, опытный специалист. Общее руководство всей светомаскировкой трамвайного хозяйства осуществлял начальник штаба МПВО М. А. Исидоров.

Постоянная связь была у нас и с инженерной службой Краснознаменного Балтийского флота, которая обеспечивала проводку кораблей под мостами. Разводная часть некоторых невских мостов была оборудована электроприводом с питанием от контактной сети трамвая. На других мостах разъединение рельсов и контактных проводов осуществлялось вручную. Ответственным за разводку мостов в период навигации был главный инженер ленинградского трамвая Б. Т. Иванов.

Десятки работников ленинградского трамвая по праву носят на груди боевые награды. Трамвай был одной из жизненно важных артерий города-фронта, с честью служил делу Победы. [97]

Метро в Ленинграде начали строить в январе сорок первого. Война прервала мирный труд.

Начальник Ленметростроя И. Г. Зубков обратился к А. А. Жданову с просьбой сформировать из метростроевцев дивизию народного ополчения. Но Андрей Александрович ответил:

— Нужно немедленно приступить к строительству оборонительных укреплений на подступах к городу. Фронту вы нужны как строители...

Получив задание от начальника инженерных войск фронта Б. В. Бычевского, И. Г. Зубков в течение суток сформировал 10 строительных батальонов — Строительство № 5. Это была мощная, мобильная организация, оснащенная экскаваторами и автокранами, имевшая хорошо сколоченный штаб — управление Ленметростроя.

5 июля 1941 года метростроевцы уже возводили оборонительный рубеж Парголово — Сестрорецк, затем работали на Карельском перешейке на линии Перкиярви — Муоли, на Лужской позиции укрепляли восточный сектор обороны Ленинграда. Работы часто велись в непосредственной близости от противника, под пулеметным и артиллерийским огнем, бомбежками с воздуха. Случалось, метростроевцы занимали построенные ими же укрепления и отбивали яростные атаки гитлеровцев.

В конце июня в целях укрепления руководства первичными партийными и комсомольскими организациями в Строительстве № 5 был создан политотдел, а в батальонах введены должности заместителей начальников по политической части. Коммунисты и комсомольцы брали на себя самые трудные задания и с честью выполняли их, ведя за собой весь коллектив. Под Лугой коммунисты М. Гатцев и Н. Александров выполняли нормы на 300–400 процентов, а комсомольско-молодежная бригада Е. Ивановой — на 250–300 процентов. А норма была — 6 кубометров грунта на человека! Трудились по 12–16 часов в сутки. В грозные для Ленинграда [98] дни многие строители связали свою судьбу с Коммунистической партией и комсомолом. В первые же месяцы войны в партию вступили 107 лучших рабочих, в комсомол — 44.

Коллектив Строительства № 5 выполнил колоссальный объем работ. Только за время с 28 июня по 1 ноября 1941 года под Ленинградом было построено 640 артиллерийско-пулеметных дзотов и дотов, отрыто 67 600 погонных метров стрелковых окопов и 960 артпулеметных окопов, 22 000 погонных метров ходов сообщения, устроено 32 700 метров противопехотных и 56 300 метров противотанковых препятствий, изготовлено и установлено на танкоопасных направлениях 1100 надолб, проложено 24 километра автогужевых дорог, построено 7 километров железнодорожных веток («усов») для бронепоездов. За то же время выполнено земляных работ 850 000 и каменно-бетонных — 27000 кубометров... За этими цифрами — героический, напряженный труд ленинградских строителей метро, не жалевших сил, а часто и самой жизни ради победы над фашизмом. А кроме перечисленных срочных работ сколько было сверхсрочных, важнейших (в том числе добыча под Боровичами каменного угля для Ленинграда)...

15 ноября 1941 года Военный совет принял решение переправить на Невский «пятачок» танки. Организацию переправы возложили на начинжа фронта подполковника Б. В. Бычевского. Место переправы находилось в 300 метрах от переднего края противника. В помощь саперам пришел отряд метростроевцев в количестве 850 человек во главе с И. Г. Зубковым. Среди метростроевцев были опытные крановщики, такелажники, механики, монтажники, и в их числе Е. П. Солдатов, монтировавший первые советские проходческие щиты на строительстве Московского метрополитена. От места сборки плашкоутов к Неве проложили пути. Шоферы, подвозившие к ним плашкоуты, работали в зоне огня противника. Мастерски водили машины Б. Тимофеев, Н. Григорьев, М. Петрунин, Г. Андреев и многие другие. Самоотверженно трудились автокрановщики П. Колесов, А. Старков. Работы велись днем и ночью. Когда понтоны спустили на воду, к такелажным работам приступила группа рабочих под руководством Солдатова. [91] При наводке танковой переправы трос, по которому; двигался через реку понтон, заело. Переправа замерла. Тогда инженер Солдатов молча вытащил из карманов все документы, снял пояс с револьвером, обвязался веревкой и нырнул меж плававших льдин. Трижды нырял Солдатов в ледяную воду, пока не распутал трос, зацепившийся за подводную часть понтона...

Метростроевцы Е. П. Солдатов, А. В. Корбут, С. Куб» кип, Б. Киселев, А. Черняк, Н. Краевский и многие другие сутками не покидали переправы. И. Г. Зубков был ранен, но продолжал руководить работами. Последняя ночь переправы. В землянке, недалеко от уреза воды, Зубков писал донесение в Смольный: «Военный совет, тт. Жданову, Хозину, Кузнецову. Ваше задание выполнено. Сегодня в 5.00 переправлено танков Т-34 10, КВ — 20...»

Первые месяцы войны показали, что коллектив ленинградских метростроевцев способен выполнить любое задание Военного совета фронта.

3 сентября Военный совет принял решение о строительстве причалов и порта Осиновец на Ладожском озере. По предложению А. А. Жданова на это строительство направили инженерные части фронта, военных железнодорожников и отряд метростроевцев в количестве 1250 человек. Несмотря на чрезвычайно тяжелые условия работы, порт и пирсы были построены в срок. Когда началось движение автомашин по льду Ладожского озера, метростроевцы дали на Дорогу жизни 18 лучших своих водителей и 40 автомашин.

Для повышения темпов перевозок требовалось либо увеличить вдвое парк автомашин, либо сократить протяженность трассы. Машин не было. Оставалось одно — сократить длину трассы за счет подтягивания железной дороги к озеру. Военный совет фронта принял решение} построить железную дорогу широкой колеи Войбокало — Кобона — Коса протяженностью 34 километра с суточной пропускной способностью в одну сторону до 4000 тонн. Для сооружения дороги на базе Строительства № 5 НКПС было создано Управление военно-восстановительных работ № 2 (УВВР-2), в которое также вошли военные железнодорожные части. Начальником его назначили И. Г. Зубкова (одновременно он оставался [100] и начальником Строительства № 5). Срок окончания работ — 11 февраля 1942 года. В помощь строителям горком партии направил 3000 ленинградцев. А. А. Жданов в своем обращении к строителям железной дороги № 42 (такое наименование получила стройка) 3 февраля 1942 года писал: «Товарищи строители! Построением этой дороги вы решаете задачу государственной важности... Построить дорогу — значит дать хлеб городу, горючее и боеприпасы Красной Армии, ускорить разгром врага под Ленинградом... Ленинград ждет от вас большевистских темпов строительства».

Именно такими темпами ответили строители на призыв партии. В лютые морозы и вьюги началась укладка железнодорожного пути. 1700 метростроевцев, работавших в то время на строительстве оборонительных сооружений, нужно было перебросить в Ваганово, до Осиновца довезти их железной дорогой. Движение поездов было парализовано. Люди были измождены, многие падали на рабочих местах (от голода скончались 27 человек). Но задание нужно было выполнить. Партийная организация и руководство стройки приняли решение — следовать до деревни Ваганово пешком. На маршруте заранее организовали пункты питания и обогрева. Шли небольшими группами, их возглавляли коммунисты и/комсомольцы, начальники участков. Все свое имущество строители везли на санях. И переход был успешно завершен...

Метростроевцы подготовили под укладку рельсов 12 километров пути, выкорчевали на площади 11,1 гектара лес и кустарник, уложили 4 стрелочных перевода, выполнили 1800 кубометров земляных работ. Ни налеты вражеской авиации, ни жестокие артиллерийские обстрелы, ни холод не смогли сорвать работы. Дорога была построена. Особенно самоотверженно трудились на постройке дороги № 42 бригады Голованова, Пластковой, Булковой, Панкратова.

О роли железной дороги Войбокало — Кобона — Коса в снабжении блокированного города можно судить по количеству перевезенных грузов. В январе 1942 года в Ленинград было перевезено 54 954 тонны груза, в феврале — 86041 тонна, а в марте — 118332 тонны.

Одним из важнейших условий успешного проведения [101] второй военной навигации по Ладожскому озеру было устройство механизированных причалов на берегах озера. Восточный берег почти не был подготовлен к приему большого количества судов. Было решено достроить на западном берегу Осиновецкий порт, а на восточном соорудить 5 пирсов, оборудованных кранами. Строительство портов возложили на УВВР-2. Подготовительные работы начались зимой, основные — в марте 1942 года.

Работы первой очереди велись со льда. Строители прорубали в метровой толще льда проруби (майны), опускали на дно изготовленные прямо на льду ряжи и загружали их бутовым камнем. Не хватало лесоматериалов. Строители сами проложили дороги к деревням Низово (8 км) и Черное (10 км), откуда доставляли бревна к месту работ.

Приближалась весна, на льду появилась вода, приходилось то и дело сооружать мостки и настилы. Лед становился опасным врагом. Был создан аварийный отряд — 240 человек для наблюдения за ледовым режимом и температурой воды, для очистки майн, немедленного исправления повреждений на причалах. Подвижка льда началась 29 апреля, а в ночь на 4 мая она достигла максимальной силы. Несмотря на героические усилия аварийного отряда, льды полностью разрушили 1-й и 9-й пирсы. На помощь строителям пришли подрывники, и ледяной затор удалось ликвидировать. Причиненные льдом разрушения и повреждения были устранены, и 28 мая к 5-му пирсу пришвартовался первый пароход.

Гитлеровцы стремились сорвать строительство портов и пирсов, парализовать работу трассы. Враг бросил на Ладогу крупные авиационные силы, применив тактику «звездных» налетов. Особенно яростным был налет 28 мая, в нем участвовало более сотни фашистских самолетов. Прямым попаданием бомб были повреждены причалы, 2-й и 3-й пирсы, разбиты жилые вагоны; под бомбами погибло свыше 50 метростроевцев. Но и во время бомбежек порт не прекращал работы.

Налеты вражеской авиации на Кобоно-Кореджский порт продолжались до глубокой осени; за период навигации было 142 дневные и 27 ночных бомбежек. Ни бомбежки, ни штормы не остановили строительства [102] порта. И хотя сроки, определенные Военным советом, были очень жесткими, метростроевцы успешно справились с задачей. Одновременно со строительством порта они выполнили большой объем работ на Ново-Ладожском канале, сдали в эксплуатацию 117-метровый причал на реке Волхов в Новой Ладоге.

Летом 1942 года было принято решение соединить северную часть Октябрьской железной дороги с Московской и Пестовской линиями. 15 июня началось строительство 90-километровой железнодорожной ветки Лю-бытино — Неболчи, имевшей большое стратегическое значение. Оперативной группе Строительства № 5, которой руководил инженер С. С. Хачатуров, поставили очень сложную задачу: в кратчайший срок выкопать выемку для железнодорожного полотна и подготовить все для укладки рельсового пути. Тело выемки слезилось от бесконечных родников, то и дело в глине встречались громоздкие валуны и плывуны. Вода и грязь заливали выемку. Лили затяжные дожди. Приходилось устраивать множество дренажных лотков, прорывать сотни водоотводных канав. Где было возможно, применяли экскаваторы, а когда машины утопали в грязи, рабочие снова брались за лопату. Плотники, каменщики, путейцы стали землекопами. Как всегда, на самых трудных участках были коммунисты и комсомольцы. Работали молча, сосредоточенно, отменив перекуры. В эти дни бригады Кравцова и Харитонова выполняли задания более чем на 160 процентов.

Образцы самоотверженного труда показали девушки-землекопы бригады Ани Дудиной, выполнявшие нормы на 200–250 процентов. Вот что писала комсомолка Дудина в газете «Строитель»: «Каждый из нас хорошо знает, за что он борется, знает, какого заклятого врага советского народа громит он своим трудом. Нас не пугают ни трудности, ни 16-часовой рабочий день. Готовы работать и по 20 часов. Ведь это — для фронта. Ведь это — для победы над озверевшими бандами Гитлера». В конце июля 1942 года строители уложили рельсы на всем протяжении ветки, и по ней прошел первый поезд. Впереди было еще много дел — укрепление откосов выемки и земляного полотна. Затяжные дожди угрожали сорвать движение поездов. Размытый грунт [103] сползал с откосов на железнодорожный путь. Люди не успевали укреплять водостоки. Не хватало платформ и вагонеток, грунт вывозили на тачках. За тачки взялись и девушки. Комсомольско-молодежная бригада Кати Антиповой одной из первых освоила эту тяжелую мужскую работу и вскоре добилась перевыполнения норм...

Самоотверженный труд метростроевцев получил высокую оценку. За первое место в социалистическом соревновании спецформирований Главного управления военно-восстановительных работ они получили переходящее Красное знамя НКПС.

Строителей ждали новые задания. Необходимо было увеличить доставку грузов в Ленинград. 21 ноября 1942 года нам было поручено строительство железнодорожной переправы через Ладожское озеро протяженностью 35 километров. Ввод ее в эксплуатацию намечался не позднее чем через два месяца. Суточная пропускная способность дороги должна была составлять 6000 тонн.

Подобного рода переправы сооружались за границей по льду Ботнического залива, а в России — на озере Байкал. Но Ладожская ледовая переправа по своему масштабу, техническому риску, а главное — срокам сооружения не имела себе подобных в мире.

Сначала предполагалось укладывать железнодорожный путь прямо по льду, но расчеты показали, что лед не выдержит тяжеловесных составов, да и срок действия переправы в этом случае значительно сократится. Поэтому решили строить свайно-ледовую железную дорогу. В помощь УВВР-2 было направлено 2000 ленинградцев и колхозников из северо-восточных районов области. Метростроевцы и саперы начали укладку железнодорожного пути с восточного берега — от станций Кобона и Коса; с западного берега — от Осиновца и Каботажной — навстречу им шли военные железнодорожники.

Строительство велось в исключительно трудных условиях. Глубина озера на трассе достигала 6 метров. Во льду прорубали майны, в них опускали сращенные сваи длиной 9,5–12 метров, которые сперва забивали вручную, а потом дизель-молотами. На сваи, забитые [104] в два ряда, укладывались толстые балочные поперечины, а поверх них — два слоя деревянных пластин, к которым крепили шпалы и рельсы. Параллельно с ширококолейным путем укладывали на расстоянии 100–200 метров от него вспомогательный узкоколейный путь для доставки строительных материалов. Частые налеты вражеской авиации вынуждали вести работы лишь ночью. Морозы достигали 30–40 градусов. К 18 января 1943 года было забито 17 тысяч свай и уложено 10 километров пути. Со стороны западного берега началась обкатка первого участка, в Ленинграде из лучших железнодорожников уже формировали кадры эксплуатационников. Цель строителей была совсем близка. И вдруг все круто изменилось... Блокада была прорвана!

В тот же день мы получили новое задание: срочно построить железнодорожную ветку Шлиссельбург — Поляны. На строительство ветки отводилось 20 дней. Позднее Военный совет Ленинградского фронта продлил срок строительства на 5 дней.

Работа предстояла огромная: надо было построить мосты через реки Назия и Черная, мостовой переход через Неву длиной 1300 метров и три станции: Поляна, Междуречье и Левобережье. Трасса дороги проходила в 4–5 километрах от переднего края. Гитлеровцы держали под огнем станцию Шлиссельбург, мост через, Неву и перегон между 9-м и 20-м километрами. Мы несли большие потери в людях, технике, по многу раз переделывая и восстанавливая разрушенное. Самым трудным в нашей работе оказалось строительство моста через Неву. Глубина здесь достигала 8 метров, а скорость течения — 2 метров в секунду. Берега реки на участке трассы — разновысокие, поэтому эстакады имели подъем: у правого берега реки головки рельсов возвышались надо льдом на 2,8 метра, а у левого — на 5,7 метра.

Хочется, чтобы читатель хотя бы на минуту представил себе, в каких условиях трудились строители, и оценил их подвиг. Открытое со всех сторон ледовое поле реки. Январские снегопады, переходящие в пургу. И ко всему этому — непрекращающиеся артиллерийские обстрелы и бомбежки, от которых негде укрыться. [135]

Около 2000 ленинградских женщин сооружали насыпь на правобережном подходе к мосту. Во время одного из сильнейших артобстрелов 150 женщин укрылись в большом карьере. Разорвавшийся там снаряд ранил и убил несколько человек. Когда прошли первые минуты оцепенения и испуга, одна из женщин поднялась и сказала: «Нигде от них, проклятых, не укрыться, — там рвутся снаряды, здесь рвутся. Надо делом защищаться. Пошли, бабоньки, на работу! Быстрее пойдут поезда, и ребятишкам нашим, всему городу будет лучше». И они дружно пошли туда, где, как и на многих других участках фронта, решалась судьба их города.

Чем измерить глубину страданий этих женщин, какими словами оценить их мужество, их подвиг!

Железнодорожная свайно-ледовая эстакада была построена за 11 дней со средним темпом строительства 118 погонных метров в сутки.

Город Ленина, Ленинградский фронт с нетерпением ждали, когда будет восстановлена железнодорожная связь со страной. И этот день наступил. В ночь на 6 февраля 1943 года по дороге прошел первый поезд с танками, столь нужными Ленинградскому фронту. А 7 февраля 1943 года в 10 часов утра Финляндский вокзал заполнили сотни людей — они встречали эшелон, прибывший с далекого Урала. Это был первый поезд после прорыва блокады. Не случайно эта трасса получила у ленинградцев название Дороги Победы.

13 февраля 1943 года строители приступили к сооружению высоководного моста на 900 метров выше первого. Общая длина его составляла 850 метров, высота надводной части — 8,2 метра.

В январе 1944 года советские войска перешли в наступление под Ленинградом. С каждым днем линия фронта все дальше отодвигалась от города. Для метростроевцев наступили горячие дни. В кратчайший срок предстояло восстановить не только прямое железнодорожное сообщение Ленинграда с Москвой, но и железные дороги в Ленинградской, Новгородской областях и Прибалтике, обеспечить дальнейшее продвижение наших войск. Задача была нелегкой. Стремительный темп наступления требовал таких же темпов восстановления дорог. Враг полностью уничтожил все станции, взорвал [166] пункты водоснабжения, стрелочные переводы, стыки рельсов. За время военных действий и при отступлении фашисты уничтожили на Октябрьской железной дороге 83,2 процента главных путей, 39 электростанций, 8 паровозных депо, 14 вагонных мастерских, 276 вокзалов, 935 мостов, 50 тысяч километров линии связи.

Имевшихся в запасе рельсов, шпал и других материалов не хватало на восстановление даже пятой доли разрушенных путей. В подразделениях метростроевцев появилась специальность — рубщик рельсов. Изогнутые, исковерканные рельсы обрубались вручную, а из кусков монтировались рельсовые плети. Рубка рельсов — очень трудная работа, требующая большого навыка и мастерства. К опытным рубщикам в помощь ставили молодых рабочих. Они быстро осваивали это нелегкое дело и вскоре начинали работать самостоятельно, обучая в свою очередь других. Ускорению темпа работ помогали рационализаторские предложения. Крайне трудоемким было, например, сверление отверстий в рельсах, делалось это вручную. Группа инженеров во главе с Н. П. Архиповым создала несложный механизм для прокалывания отверстий, и работа значительно ускорилась. Лучше пошло дело и при новой расстановке рабочих. Каждый рабочий в бригадах был занят своей операцией: одни расчищали пути, другие подготавливали для укладки шпалы и земляное полотно, третьи готовили рельсы, четвертые вели укладку... И если при старой организации труда бригады Нины Бобылевой и Полковниковой перешивали за смену 200–300 погонных метров рельсов, то, перейдя на комплексную систему работы, они стали перешивать по 800, а бригада А. Яковлевой — по 900–980 погонных метров пути.

Работали метростроевцы на восстановлении железных дорог беззаветно, мужественно, по-ленинградски! Приходилось совершать большие переходы с одного участка на другой по бездорожью, лесам и болотам. Работа была опасной — территории станций, стрелки, сооружения, насыпи были минированы врагом. На станции Чудово среди разрушенных, занесенных снегом путей можно было ходить только по узким тропинкам, проложенным саперами. Рискуя жизнью, метростроевцы откапывали из-под снега и льда рельсы, шпалы, накладки. [107] В районе станции Лигово, восстанавливая пути, подорвались на вражеских минах Н. Иванов, В. Батькин, Н. Лариков, З. Сытая...

В результате героических усилий восстановителей уже 23 февраля 1944 года ожила магистраль Ленинград — Москва. В этот день из Ленинграда в сторону Москвы отправилась «Красная стрела». К. середине апреля на десяти ведущих к Ленинграду направлениях пути были полностью восстановлены.

28 июня 1944 года коллектив метростроевцев понес тяжелую утрату. Погиб талантливый инженер, выдающийся организатор, Герой Социалистического Труда, генерал-директор пути и строительства Иван Георгиевич Зубков. На гибель своего командира и боевого товарища метростроевцы ответили сбором средств на постройку эскадрильи боевых самолетов его имени.

Ленинградские метростроевцы трудились не только на восстановлении железных дорог. Правительство поручило им восстановить в кратчайший срок путевые тоннели под Севастополем и Каунасом. Особенно трудными оказались работы на тоннеле «Сухарный» под Севастополем, взорванном гитлеровцами при отступлении из Крыма. Тоннель был восстановлен на 21 день раньше срока... Сорок пятый год стал для метростроевцев годом капитального восстановления вокзалов, станций Октябрьской железной дороги, промышленных предприятий Ленинграда.

За мужество, образцовое выполнение заданий партии и правительства, за героический труд во имя победы над врагом в годы Великой Отечественной войны орденами и медалями Союза ССР были награждены 5477 метростроевцев.

...И настал день, когда Строительство № 5 снова стало Ленметростроем, а вчерашние строители военных дорог и оборонительных укреплений вернулись в штольни, чтобы продолжить прокладку подземных трасс Ленинградского метро.

Враг не нашел целей

К. К. Варсобин, полковник в отставке. Старший инженер-маскировщик штаба инженерных войск Ленинградского фронта.

Искусство маскировки

«Маскировка — щит и меч Красной Армии», — гласил лозунг двадцатых годов. Тому же учили предвоенные уставы и наставления.

Было ясно, что маскировать следует не только живую силу, технику, но и наши планы, намерения, что важнейшую роль должна играть дезинформация противника. В теории все казалось понятным, а на практике мы столкнулись с трудностями, о которых раньше и не догадывались.

Первые дни войны потребовали заняться ускоренной заготовкой маскировочных сетей и материалов для вплетения в них, красок, инструмента для окраски больших поверхностей, макетов. Имевшиеся запасы не могли удовлетворить нужды фронта. Надо было как можно быстрее переходить на машинное изготовление маскировочных сетей. Наиболее подходящим для этого предприятием сочли гардинно-тюлевую фабрику. С дирекцией и техническим руководством фабрики договорились [109] быстро. Первый опыт был не особенно удачным, но усилия рабочих и инженеров позволили уже летом сорок первого года наладить широкое и отвечающее всем необходимым требованиям производство масксетей из материалов, имевшихся на складах фабрики. Одновременно научились вплетать в сети маскирующий материал. В дело пошли всевозможные отходы, остатки материи...

Иссякал запас красок, которыми окрашивались сети, Уже в августе пришлось срочно налаживать изготовление недешифруемых красок. Они были нужны и для других маскировочных работ.

Стали прикидывать: кому поручить это дело? И вспомнили, что был до войны в Невском районе маленький химический завод, выпускавший краски, растворители, закрепители. Как-то он выглядит в первые месяцы войны?

Приехал я туда и сильно огорчился. Производство было прекращено — сырье не поступало, часть людей ушла на фронт, часть эвакуировалась. Собрались мы с директором завода, секретарем парторганизации, председателем завкома, и люди точно ожили, поняв, сколь важную задачу ставят перед ними.

«Трудно, но возможно...» И вот по квартирам рабочих отправились гонцы. Через несколько дней в штаб фронта сообщили, что завод готов к выполнению фронтового заказа. И произошло еще одно из чудес, каждодневно совершавшихся в блокадном Ленинграде. Маленький завод, перестроившись на выпуск красок и растворителей, недешифруемых авиацией и наземным наблюдением противника, стал давать их столько, сколько нужно было фронту.

В решении задачи принял участие Государственный оптический институт. Там была создана группа научных работников, в которую вошли Е. К. Пуцейко, Л. И. Демкина, М. М. Гуревич и их товарищи. Они проверяли качество красок, изучали окрашенные материалы, разрабатывали нужные светофильтры.

И все же полностью имитировать окраску естественной растительности было очень трудно. Вплетенные в сети «живые» ветви быстро увядали, и это фиксировалось аэрофотосъемкой. А часто менять ветви в боевой [110] обстановке было невозможно. Значит, надо искать другой путь...

Еще до войны Инженерное управление Ленинградского военного округа вместе с Ботаническим институтом Академии наук СССР начало опыты по консервированию срезанной растительности. Были достигнуты хорошие результаты, особенно с лиственными породами. Оказывается, можно добиться, чтобы срезанные ветви и кусты, срубленные деревья на целый сезон сохраняли естественный цвет и вид. Это был отличный подарок маскировщикам.

Первые большие партии законсервированных веток и молодых деревьев, сохранявших цвет и эластичность листьев гораздо дольше запланированного срока, позволили не только решить вопросы маскировки на передовой и в тылу, но и создавать запасы весеннего, летнего, осеннего «леса».

У моего рабочего стола в штабе инженерных войск фронта четыре года простояла свежая, словно только что срубленная молодая березка. Единственное, чего ей не хватало, так это запаха...

Неутомимый труженик, новатор-испытатель научный сотрудник Ботанического института Екатерина Алексеевна Галкина организовала мастерские по изготовлению консервированной растительности и в самые тяжелые месяцы блокады с неиссякаемой энергией руководила их работой, воодушевляла замерзавших, ослабевших от голода людей на труд, который был подвигом. Самоотверженно помогали ей сотрудницы института Л. Фадеева, М. Давыдова, Д. Щукина, Т. Мурашко и многие другие девушки и женщины, выполнявшие этот важный фронтовой заказ. Работники мастерских сами заготавливали в лесу ветви, мелкие деревья, кустарник и доставляли их к рабочим местам. И так было каждый раз, когда мы обращались за помощью к ленинградцам...

Одновременно мы налаживали массовое изготовление макетов танков, орудий и другой боевой техники. Проблему решал город, прежде всего мастерские академических театров и Дворца культуры промкооперации (ныне имени Ленсовета). Макеты, созданные рабочими и художниками, не только были изумительно точны, [111] но и выдерживали неоднократную транспортировку. Отлично работали коллективы, которыми руководили скульптор С. Э. Евсеев (Академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова) и Б. Э. Нейгебауэр (Академический Малый оперный театр).

Одной из первых наших крупных работ на Ленинградском фронте была маскировка командного пункта оперативной группы штаба фронта в районе Шуваловского дворца (Шувалове). Нужно было скрыть строительство подземных убежищ, большое количество выброшенного на поверхность грунта, новые подъездные пути и все время поддерживать убеждение врага в том, что местность не изменилась. Сюда было завезено из ленинградских питомников и ближних пригородов более десяти тысяч ягодных кустов, весь имевшийся в питомниках молодняк декоративных деревьев, огромное количество дерна (его заготавливали в местах, укрытых от наблюдения противника). Инженерные части фронта и работники питомников выполнили задание отлично: за все время блокады враг так и не узнал о существовании здесь командного пункта.

В июле — августе 1941 года обстановка потребовала эффективной маскировки железнодорожной артиллерии на участках Оредеж — Пушкин и Копорье — Петергоф. Укрывая действующую артиллерию, мы сооружали ложные батареи, строили ложные железнодорожные ветки, отходившие от главных магистралей, и на них устанавливали макеты. Эту работу проводили железнодорожные войска, артиллерийские и инженерные подразделения.

Наряду с макетами и масксетями обманывать врага помогал нам и звук. Осенью 1941 года Ленинградский фронт получил отряд звуковещательных станций, смонтированных на автомашинах и танках. С их помощью велась агитационная работа среди солдат противника, а при необходимости они передавали технические шумы...

В начале сентября для проверки эффективности их работы я прибыл с одной из станций в район Пулковских высот.

Ночью, подготовив станцию к работе (по договоренности со штабом 42-й армии мы решили имитировать [112] инженерные работы с применением тракторов), выехали на заранее выбранный рубеж, где не было наших войск. Включили запись...

Первые 15–20 минут было спокойно и тихо. Но через полчаса работы станции противник «клюнул» — открыл артиллерийский огонь, ориентируясь на звук. Когда снаряды стали ложиться рядом с нами, мы прекратили работу. Опыт удался.

Несколько позже, отвлекая внимание противника от района Невской Дубровки, штаб фронта провел близ Усть-Тосно демонстрацию подготовки наступления и форсирования реки Тосно. В демонстрации участвовали пехота, артиллерия, танки, инженерные подразделения, были использованы звуковещательные станции, макеты танков, орудий, понтонов. Днем по дорогам к переднему краю двигались небольшие группы войск и техники. Ночью они возвращались обратно, а в это время звуковещательные станции имитировали звуки подхода грузовиков, тракторов, танков, шумы инженерных работ, разгрузки понтонов; ночью же строго по плану расставлялись на заранее выбранные места макеты техники и переправочных средств, устанавливались горизонтальные маски над якобы маскируемой техникой (танки, орудия), прокладывались ложные следы гусениц к небрежно прикрытым макетам и отчетливо видным маскировочным сетям... Наутро снаряды и бомбы врага обрушивались на эти «позиции» и «объекты».

Демонстрация продолжалась несколько дней и достигла намеченной цели: по данным нашей разведки, часть сил и огневых средств противника была спешно переброшена с левого берега Невы к реке Тосно. Гитлеровцы израсходовали впустую немало боеприпасов. Операция помогла нашим войскам в тяжелейших условиях сентября 1941 года захватить плацдарм на левом берегу Невы у Невской Дубровки.

Для расширения этого «пятачка» демонстрация была успешно повторена в первых числах октября.

Подобная ей, по уже большая по масштабу сентябрьская демонстрация 1942 года, проводившаяся северо-восточнее Невской Дубровки, облегчила Волховскому фронту перегруппировку сил и подготовку плацдарма для предстоящего прорыва блокады. Кроме того, [113] она показала, что обман противника можно производить и малыми силами — небольшими инженерными и маскировочными подразделениями и звуковещательными станциями.

При подготовке к предстоящим боям по прорыву блокады было выбрано место для расположения полевого склада — базы боеприпасов. Его нужно было укрыть с особой тщательностью.

До войны здесь находился песчаный карьер, и к нему была проложена железнодорожная ветка. Маскировщики растянули гигантскую сеть, с которой основательно поработали художники и маляры. Подлинная железнодорожная ветка оказалась скрытой, а на сети была изображена песчаная площадка с разрушенной веткой-тупиком. Сеть, укрепленная на металлическом и деревянном каркасе, была так велика, что под ней железнодорожники проложили еще три ветки, а снабженцы-артиллеристы подготовили площадки для хранения огромного количества снарядов.

Вражеской авиации так и не удалось обнаружить этот важнейший склад. Старый довоенный карьер с «разрушенной» железнодорожной веткой, вероятно, не раз сфотографированный гитлеровцами, не привлек их внимания.

Сразу после прорыва блокады были построены железнодорожный и шоссейный мосты через Неву в районе Шлиссельбурга и железнодорожная ветка Шлиссельбург — Поляны, связавшая Ленинград с Большой землей. Эти объекты и поручило нам командование «спрятать» от противника.

Единственным решением поставленной задачи была постройка ложных мостов и маскировка действующих под разрушенные. После очередного артобстрела, когда в железнодорожный мост попал снаряд (повреждение было быстро ликвидировано), маскировщики сразу же стали наводить ложный мост из приготовленных уже тонких досок, жердей, фанеры и окрашенной «под дерево» мешковины. В то же время под видом осмотра и ремонта поврежденного моста маскировали его: на мосту появились «полуобгоревшие» пролеты, «покореженные» рельсы, «пробитый снарядами» настил... Утром разведывательная авиация противника зафиксировала [114] «разрушения», и огонь противника был перенесен на ложный мост...

Согласованные действия нашей авиации и артиллерии, подавлявших вражеские батареи, быстрое устранение повреждений, точные действия маскировщиков, которые умело применяли дымы и имитировали пожары, — все это помогало бесперебойной работе единственной сухопутной линии снабжения войск фронта и населения города.

Одна сложная операция следовала за другой. К началу 1944 года 2-я ударная армия была сосредоточена на Ораниенбаумском плацдарме. Ее соединения с большим количеством боеприпасов, продовольствия и многочисленных средств материального обеспечения были скрытно переброшены по Финскому заливу из Ленинграда и Лисьего Носа. Чтобы отвлечь внимание противника от действительного направления готовящегося наступления, 2-я ударная армия провела демонстрацию сосредоточения сил якобы для нанесения удара на Котлы — Кингисепп.

Подобные демонстрации успешно проходили и на Волховском фронте, например на мгинском направлении, когда необходимо было скрыть предстоящий удар наших войск на Новгород. Умело маскировались дороги, просматривавшиеся с наблюдательных пунктов противника, огневые позиции артиллеристов, исходное положение пехоты и танков, сосредоточения резервов, полевые базы снабжения и полевые склады...

Особо сложной задачей была скрытная переброска войск 2-й ударной армии из района Стрельна — Ропша на Карельский перешеек. Сделано это было так. Два стрелковых корпуса — 30-й гвардейский и 109-й — из района Ораниенбаума доставили в Лисий Нос на кораблях Краснознаменного Балтийского флота. Пирсы, принимавшие корабли, просматривались с вражеского берега и потому заранее были перекрыты малозаметными вертикальными масками. 97-й стрелковый корпус был переброшен по железной дороге и отдельными мелкими подразделениями проследовал через Ленинград в часы наибольшего оживления на улицах... С 17 мая по 7 июня проводилась эта перегруппировка, и противник не заметил ее. «Проглядел» он и смену частей 23-й армии частями 21-й армии, занявшими 7–9 июня левый фланг исходных позиций. Не привлекла внимания вражеской разведки и перегруппировка войск уже в ходе наступления (июнь 1944 года) перед прорывом второй оборонительной полосы противника. Успешному продвижению наших войск безусловно способствовали возросшее мастерство маскировки, крепкая маскировочная дисциплина в частях и соединениях.

Маскировщики хорошо поработали на фронте. Зачастую наша работа была для многих незаметной, она сама словно скрывалась под маскировочной сетью. Ну что же, мы на это не в обиде...

Еще в 1939 году Инженерное управление Ленинградскогоного округа поручило мне разработать проект маскировки Главной водопроводной станции.

Проект охватывал не только станцию, но и прилегающие к ней территории Смольного, Таврического дворца, Охтинского моста. Проект утвердили и осуществили в сборно-разборных конструкциях. После проверки и одобрения маскировки конструкции были демонтированы и уложены на складах. Это был первый опыт маскировки целого микрорайона...

С началом войны проект был немедленно воплощен в жизнь. В течение суток Главную водопроводную станцию, обеспечивающую потребность Ленинграда в воде более чем на 70 процентов, замаскировали под жилую застройку. Станцию первого забора «закрыли» еще раньше посадками крупных тополей и кустарника. Фильтры цилиндрической формы были «разбиты» на более мелкие прямоугольные объемы, напоминавшие по своему характеру жилые строения. [116]

Точно выполняя требования маскировки, военные инженеры укрыли водопроводную башню (двадцатипятиметровой высоты) горизонтальными масками и окрасили ее так, что цвет ее при наблюдении с воздуха сливался с фоном. Летчиков вводили в заблуждение деформирующие козырьки, своеобразная «игра теней» и другие приемы маскировки.

Как и следовало предвидеть, гитлеровцы считали разрушение Главной водопроводной станции одной из первоочередных задач. Воздушные налеты следовали один за другим. Десятки фугасных бомб и сотни зажигалок сбросили фашистские летчики на район водопроводной станции, но разбомбить ее не смогли. Сгорели пеньковые сети, накинутые на станцию, но их сразу же заменили металлическими. И станция продолжала действовать.

В один из налетов в августе 1941 года наши зенитчики сбили четыре вражеских самолета, с одного из них на парашюте спустился летчик. Я присутствовал при его допросе. Держал себя этот майор, кавалер двух Железных крестов, весьма нагло, но на вопросы отвечал. Да, он имел задание во что бы то ни стало уничтожить Главную водопроводную станцию. Был ознакомлен с чертежами ее важнейших зданий и сооружений. Но, к своему удивлению, не смог обнаружить их в заданном районе. Сработала маскировка.

Фашистским асам так и не удалось разрушить важнейший для города объект...

Было ясно, что «укрыть» весь Ленинград невозможно. Водные пространства Финского залива, характерные излучины дельты Невы и блеск воды в ночное время, трехлучевая планировка центра, шпили Петропавловской крепости, Адмиралтейства, купола соборов — все это отлично просматривалось. Значит, требовалась разнообразная маскировка отдельных важнейших объектов, которая препятствовала бы прицельному бомбометанию, меняла облик той или иной городской территории.

Эскизный проект такой маскировки разработали сотрудники Архитектурного управления Ленгорисполкома, архитекторы Н. В. Баранов, М. Д. Морозов, А. И. Наумов. [117] Смольный маскировали архитекторы А. И. Гегелло и И. А. Вакс. Вскоре площадь с пропилеями, включая здания Смольного и собора, закрыли огромными сетями. Габариты Смольного как бы разделили на мелкие жилые здания. Весь район выглядел с воздуха группой садов и скверов. Генерал-лейтенант А. В. Сухомлин. приехавший в эти дни в Смольный, позднее вспоминала «Я вышел из машины, показываю пропуск, спрашиваю! я у Смольного? — Да, у Смольного, — отвечали мне. Я много знал и сам работал в области маскировки, но маскировка Смольного меня изумила».

Охтинский мост, как и многие другие мосты, маскировали «под руины»: ставили деревянные бутафорские элементы конструкций, которые не мешали движению транспорта, но создавали иллюзию разрушений. Архитекторы А. А. Грушке, К. А. Игнатов и Д. М. Шпрайзер проявляли в этой работе много изобретательности. Изредка мосты маскировались во время ночных налетов лучами прожекторов — они изменяли расположение теней, сбивая с толку фашистских летчиков.

Маскировкой вокзалов занималась группа архитекторов под руководством И. Г. Явейна. Вокзалы тоже выглядели внешне разрушенными, а в нескольких стах метрах от каждого из них сооружался ложный дублер. Ложным вокзалам немало доставалось во время налетов вражеской авиации, но они быстро восстанавливались и снова с яростью разрушались гитлеровцами. Паровозные депо декорировались под характерные для города и района постройки, а контуры железнодорожных путей менялись с помощью подсыпки грунта, окрашивания рельсов.

Каждый новый объект требовал по-новому, творчески решать задачу превращения его в «невидимку». Так, например, в черте города стояли многие корабли. Эсминец «Опытный» находился у причала завода «Большевик». Завод и корабль архитекторы Е. И. Юстова и Б. А. Смирнов маскировали под жилой квартал. «Улица» пересекала проспект Обуховской обороны, территорию завода и корабль.

Материалом для маскировки стала металлическая стружка, и в этом тоже проявились выдумка и находчивость архитекторов. [118]

Крейсер «Киров» был закрыт сетями с нашитыми на них аппликациями, а вместо него неподалеку от Дома ученых встал весьма похожий дублер. Это позволило сохранить крейсер, за которым, как известно, охотились гитлеровцы.

Тщательно замаскированы были огневые точки, которых немало было в городе. Амбразура дота, встроенного в здание, была обычно прикрыта то остекленной рамой, то старой афишей. Доты и дзоты обсыпались грунтом, обкладывались дерном, приобретали облик типичных для данного участка сооружений.

Особенно много хлопот доставляло затемнение. Тут уж надо было замаскировать весь наш огромный город под некое «безжизненное пространство», не оставлять врагу ни одного светлого ориентира. Тысячи ленинградцев занимались светомаскировкой. Все внутреннее освещение было скрыто специальными шторами, щитами, повсюду появились синие лампочки, окна лестничных пролетов закрашивались зеленой краской — это известно. Но далеко не все знают, сколько осложнений, к примеру, вызывали у нас различные блики и отсветы, которые давали отстойные бассейны на некоторых крупных предприятиях, пруды, расположенные вблизи важных объектов. Приходилось специально обсаживать такие пруды и бассейны с непроточной водой высокими деревьями. Но этого было мало. Водная поверхность маскировалась окрашенным под цвет окружающей местности церезитовым порошком, частицы которого, сцепляясь между собой, покрывали всю водную поверхность. Этот прием был разработан и предложен нашим особым конструкторским бюро и реализован архитекторами А. И. Наумовым, Д. Д. Барагиньш, И. С. Носовым на Ижорском и ряде других заводов.

Приемов маскировки было много, некоторые являлись подлинными открытиями, изобретениями... А проверить их с воздуха не удавалось. И снова, как во многих случаях, на помощь пришла изобретательская мысль.

Придумали оригинальное устройство — зеркальный шарик, который подвешивали к четырем-пяти шарам-пилотам (обычно они использовались при подъеме парашютов с сигнальными свечами). Шары поднимали [119] шарик на высоту до 150 метров, где он расчаливался тремя тонкими тросами. А внизу устанавливался специальный перископ, направленный на шарик. Огромная территория видна была, как на ладони, наблюдение давало отличные результаты. В разработке этой новинки приняли участие архитекторы Н. В. Столбуненко, А. М. Смоляков, специалисты Оптического института М. Г. Русанов, Н. М. Максутов.

...После войны мне не раз приходилось слышать от зарубежных гостей: как же так — десятки тысяч бомб были сброшены на Ленинград, а город удалось сохранить. Каким образом?

В такие минуты радостно думать, что в деле защиты, сохранения любимого нашего города есть и доля труда маскировщиков.

До войны в Выборге находился 29-й отдельный инженерный полк.

25 июня 1941 года он был расформирован, и на его базе созданы два отдельных инженерных батальона, электророта, гидророта и наша 20-я маскировочная. Нам передали 18 автомашин, инженерное имущество, и началась самостоятельная нелегкая жизнь этого необычного, единственного на Ленинградском фронте подразделения, подчиненного непосредственно штабу инженерных войск фронта.

Различные задачи приходилось решать бойцам и командирам роты: маскировали долговременные огневые точки и рубежи, командные и наблюдательные пункты, армейские базы снабжения и дороги, районы сосредоточения войск на переднем крае и подходы к ним. Создавали ложные сосредоточения войск и «оживляли» их так, чтобы противник поверил в их подлинность, [120] обучали наших бойцов искусству маскировки... Работа была сложной, но увлекательной, подлинно творческой и опасной, впрочем, как все, что приходится делать на фронте.

Первое задание: поступить в оперативное подчинение 23-й армии, прибыть в район Аллакуса и вместе с саперами завершить строительство армейского командного пункта и замаскировать его. Со строительными работами мы были знакомы: в составе роты имелись столяры, плотники, маляры, да и сами командиры взводов — лейтенанты Л. И. Косых и И. Г. Меерсон — были инженерами-строителями. А вот с маскировочным делом столкнулись впервые, настоящий опыт пришел потом. Два других взвода возглавляли лейтенанты В. М. Иванов и Г. Г. Закиров — оба в недавнем прошлом художники. Они-то тщательно продумали и предложили план нашей первой маскировочной операции. Точный глаз художника оказался весьма кстати.

В нескольких километрах от КП добывали землю и скрытно доставляли ее к месту назначения. И появился в районе КП изрядный холм, точно родной брат похожий на другие, расположенные неподалеку. Новый холм старательно укрыли зеленым ковром из дерна, заготовленного отделениями сержантов Штатова, Новикова, Репникова. А дороги к КП в это время были закрыты горизонтальными масками — маскировочными сетями, закрепленными на специальных стойках, позволявшими скрытно передвигаться людям и транспорту. В сети были искусно вплетены ветви деревьев — тот же лес, что и вокруг. Маски отлично вписались в местность.

Работа была принята, одобрена, и это наполнило нас гордостью. Вскоре лейтенант Г. Г. Закиров со своими людьми сумел так «разрисовать» под фон местности группу дотов и дзотов, что они сделались «невидимыми» даже на близком расстоянии. Лейтенант В. И. Иванов предложил оригинальную конструкцию ложного дзота. Сделать его было несложно, а отличить от настоящего почти невозможно. И маскировщики приняли его «на вооружение», не раз вводя в заблуждение противника. Когда рота получила приказ «прикрыть» танки, полузарытые на Красненьком кладбище, строителям пришлось осваивать новую «профессию». Были сооружены [121] ложные склепы и могилы, по внешнему виду не отличавшиеся от настоящих. Сержанты Виноградов, Волошенко, Кузовлев показали замечательную смекалку и мастерство.

Бронепоезда мы маскировали зимой под составы с дровами, летом — под составы с сеном. И горизонтальные маски на эти составы ставились так, что не мешали вести наблюдение и открывать огонь.

Одно задание следовало за другим, и все они были направлены на то, чтобы похитрее обмануть противника. Но мы убеждались в том, что и враг пытается нас одурачить и делает это подчас довольно искусно. Не раз обнаруживали мы огневые точки и другие объекты противника, которые внешне выглядели как стог сена, будка стрелочника, жилой домик, сарай или развалины здания. Фашистские маскировщики не зря ели свой хлеб, и мы по-настоящему радовались, когда удавалось разоблачить их ухищрения.

И вот в ноябре 1942 года, когда рота дислоцировалась в расположении 67-й армии, мы получили приказ начальника инженерных войск этой армии полковника С. И. Лисовского: создать панораму переднего края противника от Шлиссельбурга до района Лобанове.

— И чтобы все было точно, а не так, как немцы хотели бы нам представить, — подчеркнул Лисовский. — Ваша работа нужна фронту.

Задача была нелегкой. Решили создать сразу две панорамы: одну — в рисунке, другую — в фотографиях. Эту работу поручили художнику лейтенанту А. В. Колосенку и ротному фотографу старшему сержанту И. П. Королеву. День за днем вели они пристальное наблюдение, переползая с одного участка на другой, часами находясь на наблюдательных пунктах войсковых частей, следя за огненными вспышками, за малейшими передвижениями в расположении врага. Один все старательно зарисовывал, другой многократно фотографировал одни и те же точки на местности. Через двенадцать дней обе панорамы были отправлены в штаб инженерных войск фронта. Они, как позднее сообщили нам, были точны и сыграли свою роль в дешифровке огневых точек противника.

...Начало января 1943 года. Новое задание, не похожее [122] на предыдущие. Полковник Лисовский ставит задачу:

— Надо отвлечь внимание противника от линии фронта на участке от Шлиссельбурга до Невской Дубровки, убедить гитлеровцев, что отсюда выведена значительная часть наших войск и сосредоточена где-то в стороне от Невской Дубровки, поближе к населенному пункту Пороги. Продумайте, как это лучше сделать. Вам будут помогать войсковые части и звуковые установки политуправления.

И вот план разработан, одобрен. По ночам от переднего края уходят автомашины, поднимая клубы снежной пыли: к каждой машине привязано дерево, крона которого волочится по земле. Все происходит в темноте, но время от времени то одна машина, то другая вдруг мигнет фарами, как бы нарушая светомаскировку. Пусть враг фиксирует эти огоньки... А звукоустановки воспроизводят записанные на пленку шуршание колес, скрежет гусениц, негромкую перекличку голосов. До рассвета в назначенных местах уже сосредоточены деревянные танки и орудия, они тщательно замаскированы, но все же так, чтобы зоркий наблюдатель мог их обнаружить. С наступлением дня чувствуется, что вражеская авиация уже зафиксировала «перегруппировку», фанерные танки и пушки подвергаются бомбежке...

А в это время в направлении главного удара скрытно сосредоточивались войска и техника. Готовился прорыв блокады.

Еще раньше получили мы задание подготовить материалы для ложных переправ. Решено было изготовить «переправу» из сборных элементов, состоящих из жердей с натянутой на них мешковиной. Выкрашена она была под цвет грязного снега. Для удобства транспортировки и быстрейшей сборки «переправы» края мешковины прикреплялись к палкам, а «щиты» сворачивались в рулоны, как школьная географическая карта.

Глубокой ночью материалы были доставлены на берег Невы. Отделения старшего сержанта Соболева и сержанта Новикова, тщательно маскируясь, подтягивают их к самой кромке льда. И когда разгорается бой, маскировщики; опережая понтонеров, бросаются на лед строить свою «переправу». Фашисты бьют по ней из [123] орудий — значит верят. А в это время сооружаются переправы, по которым на вражеский берег стремительно движутся наши войска и техника...

Когда готовилась Красноборская операция, рота находилась в оперативном подчинении штаба 55-й армии. Начальник инженерных войск армии полковник В. А. Витвинин приказал срочно замаскировать дороги к Красному Бору. Местность вокруг болотистая и вся просматривается противником, движение возможно только по дорогам и железнодорожной насыпи. Поставили мы вдоль дорог заборы из маскировочных сетей, чтобы скрыть передвижение войск, а вражеская артиллерия разнесла сети в клочья. Восстанавливаем сети — опять уничтожают. Рассчитав время и место возможного появления маскировщиков, гитлеровцы открывали ожесточенный огонь по отдельным участкам дороги. А мы действовали в другое время и на других местах, меняли тактику: от установки сетей в одну линию параллельно дороге перешли к установке их в шахматном порядке. Рота несла потери, но цель была достигнута: врага лишили возможности вести прицельный огонь по дорогам.

Наиболее ответственной и сложной работой была маскировка гидроэлектростанции имени В. И. Ленина в Волхове и железнодорожного моста через реку Волхов. Задача была со многими неизвестными. Как скрыть знакомые ориентиры на подступах к электростанции? Как «спрятать» само здание станции? Как уберечь мост от налетов вражеской авиации?..

В самый короткий срок был намечен план действий. Решено было строить ложный железнодорожный мост и железнодорожную линию с отводом от действующей линии в сторону ложного моста, а гидроэлектростанцию укрыть маскировочными сетями с нашитыми на них декоративными изображениями, которые совершенно меняли облик здания. Видимые ориентиры закрыть консервированной растительностью и специально построенными объемными сооружениями, широко использовать недешифруемые краски, действующий мост замаскировать под разрушенный.

Работа предстояла большая, напряженная, а время не ждало: фашистские летчики упорно стремились разрушить электростанцию и мост. [124] Подсчитали: для выполнения намеченного плана потребуется около тысячи кубометров леса и досок, 160 тысяч квадратных метров мешковины... Заявка была немедленно утверждена, и материалы стали поступать, А в это время наш командир взвода лейтенант И. Г. Меерсон проектировал мост — тот самый, что позднее блестяще обманул врага. Мост должен был не только выглядеть правдоподобным, но и твердо держаться на воде.

За несколько дней талантливый инженер-строитель создал оригинальный проект. Основание моста состояло из отдельных двухслойных плотов. На каждом из них крепились четыре трехметровые вертикальные стойки, связанные между собой ребрами жесткости. Каждый плот составлял одно из звеньев моста, а все они были соединены прогонами, поверх которых крепились деревянные бруски. Они-то и имитировали рельсы. По торцам настила были укреплены перила. Чтобы держать мост в прямолинейном положении и противостоять течению реки, каждый плот крепился двумя якорями.

Рельеф места, выбранного для строительства, требовал большого объема земляных работ: один берег был крутым, высота его достигала восьми метров, и для полного правдоподобия необходимо было строить плавный спуск к мосту.

Водители машин из транспортного взвода старшего сержанту Богданова быстро доставили материалы. Закипело строительство. Не раз «купались» в ледяной воде сержанты Кузовлев, Гришин, Волошенко, Новиков, но продолжали работать с огоньком, по-фронтовому...

Одновременно под руководством лейтенанта И. В. Грушвицкого велись и другие маскировочные работы. Деятельно помогали нам девушки из строительного отряда — готовили маскировочные сети, вшивали в них окрашенную мешковину, выполняли и другие задания. Рядовые Губинова, Сафрошкина, Петрова работали кистями и красками. После умелых мазков на фасаде электростанции появились «воронки» от прямого попадания «бомб», песчаные и травяные островки...

Пришел день, когда усилиями нашей роты и девушек строительного отряда ложная железнодорожная линия вклинилась в действующую магистраль и, пройдя [125] через ложный железнодорожный мост, изменила направление трассы. Предстояло еще действующий железнодорожный мост замаскировать под разрушенный. Это было сделано во время налета вражеской авиации и сильной, но беспорядочной бомбежки. Именно тогда сержанты Волошенко, Кузовлев, Штатов, Новиков со своими солдатами спустили в воду бревна, доски, металл и, разводя в разные стороны взъерошенные концы бревен, закрепили их с боков и в нижней части моста. Декоративная окраска дополнила иллюзию разрушения.

Теперь предстояло проверить качество нашей работы. Праздничным событием для роты явился такой контрольный пролет на самолете У-2 лейтенанта Рыбакова. Он до этого не раз летал над территорией электростанции, отлично знал окружающую местность и теперь категорически заявил, что «ничего не узнал, ГЭС стала невидимой...»

Дальнейшие события подтвердили правильность оценки нашего летчика. Фашистам так и не удалось повредить ни железнодорожный мост, ни гидроэлектростанцию имени В. И. Ленина. Электроэнергия шла в Ленинград.

На фронте — инженеры флота

Л. П. Васильев, полковник, в отставке, кандидат технических наук. Начальник части сухопутной и противодесантной обороны, начальник отделения инженерной подготовки морского театра инженерного отдела КБФ.

На берегах Балтики, Ладоги, Невы

С выходом Советского Союза на просторы Балтики, в условиях готовящейся агрессии со стороны фашистской Германии Краснознаменному Балтийскому флоту следовало в короткие сроки организовать разветвленную систему базирования кораблей и создать мощную береговую и противодесантную оборону. Инженерное обеспечение этой задачи было возложено на инженерный отдел и строительные организации флота.

В 1940–1941 годах на островах Саарема и Хиума, полуострове Ханко, в районе главной базы флота Таллин — Палдиски, в Либавском и Виндавском укрепленных районах устанавливались долговременные бронебашенные и открытые батареи калибром от 100 до 305 миллиметров. [127]

Строительство большей части этих позиций было закончено перед самой войной или в ее начале, и батареи приняли участие в военных действиях. Большие работы велись по строительству и оборудованию военно-морских баз и аэродромов. Весной 1941 года мы начали инженерное оборудование рубежей противодесантной и сухопутной обороны островов Моонзундского архипелага, полуострова Ханко и военно-морских баз Либава и Виндава. Главная база флота — Таллин — к началу войны не была защищена рубежами сухопутной обороны.

Вскоре после начала военных действий Таллин оказался перед лицом непосредственной угрозы. В конце июня были оставлены Либава и Рига. В начале июля противник захватил Пярну, его передовые части прорвались в район Марьяма (в 60 километрах юго-западнее Таллина). 8 июля на окраинах города и в его пригородах начались строительство и установка противотанковых и противопехотных заграждений. 15 июля Военный совет КБФ поставил перед инженерным отделом флота задачу оборудовать сухопутную оборону военно-морской базы Таллин. Для этого была создана оперативная группа во главе с опытным фортификатором военинженером 1-го ранга А. Н. Кузьминым.

По существу на нас возлагалось строительство главной и внутренней полос обороны. Внешняя полоса создавалась в 50 километрах от города силами 10-го стрелкового корпуса 8-й армии под руководством корпусного инженера майора Лосева. (Численность корпуса на 9 августа была немногим более 10 тысяч человек. Оборонялся он на фронте в 90 километров. Батальоны занимали участки в 10–12 километров по фронту.) 17 июля мы приступили к работам на отрекогносцированных рубежах. Общая протяженность главной полосы обороны составила около 60 километров. Силами четырех батальонов 1-й бригады морской пехоты организовать сплошную оборону этого рубежа не представлялось возможным. Оборону строили в виде системы отдельных опорных пунктов в районах поселков и узлов дорог, на господствующих высотах.

Инженерное решение, принятое начальником оперативной группы, было утверждено командующим флотом. [128]

Начальниками оборонительных работ были назначены: в опорный пункт Иру — военный инженер 1-го ранга С. Н. Смолин, в Лагеди и Лехмья — военный инженер 1-го ранга А. Г. Кулагин, у озера Юлемисте-Ярв — военный инженер 3-го ранга И. М. Воронцов. Я был направлен в район Пяскюля и севернее зверосовхоза, в Харку — военный инженер 3-го ранга С. Е. Калашников. В общей системе заграждений использовались водные рубежи (озеро Харку, озеро Юлемисте, река Пирита и реки и болота южнее поселка Нымме).

Опорный пункт в районе поселка Иру являлся одним из наиболее мощных в системе обороны Таллина. Он был расположен на Нарвском шоссе и имел протяженность как по фронту, так и в глубину до 500 метров. Естественные препятствия — река Пирита и обрывистые складки местности — были удачно дополнены системой противотанковых и противопехотных заграждений.

Из-за недостатка времени заграждения были развиты в глубину только в опорных пунктах, а в промежутках были вытянуты в линию. (В полосе между тыловым и внутренним рубежами не было ни опорных пунктов, ни отсечных позиций.) В районах Вайна — Воскаля и Пяскюля были развернуты электризуемые проволочные заграждения, хорошо зарекомендовавшие себя в бою. Первоначально предполагалось создать сплошные мин-.ные поля по всему переднему краю главной полосы. Однако противотанковых и противопехотных мин было мало...

Внутренний рубеж обороны, проходивший по черте городских окраин и в городе, был оборудован системой противотанковых рвов и баррикад; здания также были приспособлены к обороне.

За неполные два месяца (8 июля — 27 августа 1941 года) под руководством инженерного отдела флота было сооружено 90 артиллерийских и пулеметных дзотов, отрыто свыше 30 километров противотанковых рвов, установлено 60 километров трехрядных проволочных заграждений, 20 тысяч различного типа надолб,

8 километров (по фронту) минных полей, построено 9 плотин. Несомненно, рубежи сухопутной обороны Таллина выполнили свое назначение — задержали противника на подступах к городу. В конечном счете оборонительные [129] бои в Прибалтике, оборона Таллина и Ханко способствовали созданию условий для успешной обороны Ленинграда.

27 августа нас, военных инженеров, работавших на оборонительных участках, отозвали в Таллин — начиналась эвакуация. На посадку в Минную гавань мы шли ночью по горящему городу, под артиллерийским обстрелом. По противнику вела огонь корабельная и береговая артиллерия. Транспорты «Вирония» и «Алев», на которых размещался личный состав оперативной группы инженерного отдела, были уже на рейде. Нас взяли на шедшую в охранении второго эшелона транспортов канонерскую лодку «Москва», переоборудованную из землечерпалки. «Вирония» и «Алев» при переходе подорвались на минах. Из 104 военных и гражданских инженеров и техников-строителей до Кронштадта и Ленинграда дошло всего 28 человек, некоторые из них были ранены.

...Обстановка на Ленинградском фронте в это время продолжала ухудшаться. Город оказался в блокаде. В начале сентября была создана комиссия под председательством контр-адмирала И. И. Грена по выбору позиций для шести батарей морских 120-миллиметровых орудий на правом берегу Невы; в ее состав входила и наша подгруппа, которую возглавлял капитан 1-го ранга Н. А. Сулимовский (позднее контр-адмирал). В это время на правом берегу наших частей было мало. Подходили и занимали оборону войска с Карельского фронта. Позиции батарей были выбраны в районах Овцыно, Самарской колонии, Островков и выше по течению Невы.

Несмотря на постоянные бомбежки и обстрелы, позиции были оборудованы, и батареи в короткий срок были готовы к открытию огня. Несколько раньше началось строительство позиции батареи 180-миллиметровой береговой артиллерии на правом берегу Невы вблизи Ивановских порогов.

Во второй половине сентября на базе инженерного и строительного отделов флота был создан единый инженерный отдел КБФ, которому были подчинены все линейные строительства, инженерные и строительные части. Начальником его стал опытный военинженер 1-го [130] ранга Тихон Трофимович Коновалов. Его умение правильно подобрать и расставить кадры, доверие к людям и поддержка их инициативы в сочетании с энергией, решительностью, большой человечностью снискали ему уважение подчиненных. Заместителями его стали опытные военные инженеры-строители А. Н. Кузьмин и П. А. Балуков.

Стремительность, с какой развивались события на Ленинградском фронте, требовала быстрого принятия и выполнения инженерных решений. В инженерном отделе создавались оперативные группы, решавшие весьма ответственные инженерные вопросы на месте.

Первая из них работала в период обороны Таллина. Вторая оперативная группа во главе с военинженером 1-го ранга Б. Г. Ефремовым руководила строительством оборонительных рубежей в Приморском секторе обороны (в него входили Западный, Ижорский и Ораниенбаумский укрепрайоны). Большая работа была проведена оперативной группой, работавшей на Ладожском озере.

3 сентября 1941 года Военный совет фронта возложил на Ладожскую военную флотилию обеспечение перевозок всех видов грузов, необходимых Ленинграду, фронту и флоту. Несколько позже флотилии была поручена перевозка через озеро войск и эвакуация из Ленинграда нетрудоспособного населения, больных и раненых, а также вывоз материалов и оборудования ленинградских заводов.

Через Ладожское озеро проходили две водные трассы перевозки грузов. Трасса Гостинополье — Новая Ладога — Морье (или Осиновец) имела протяженность 150 километров. Трасса Кобона — Осиновец составляла 29 километров и из-за малой протяженности она вскоре стала основной. Обе трассы были совершенно не готовы к перевозкам в необходимом объеме. Немногочисленные береговые сооружения Осиновецкого порта нуждались в ремонте и дооборудовании. Нужно было строить новые причалы в Осиновце, бухтах Гольсмана и Морье, причалы и склады в районе Кобоны и Гостинополья, углублять дно — и все это в предельно сжатые сроки. На Краснознаменный Балтийский флот возлагались ремонт и дооборудование Осиновецкого порта, производство [131] всех изыскательских и проектных работ. К строительству привлекли ряд частей флота и инженерный отдел, Балттехфлот, Эпрон, инженерные части Ленинградского и Волховского фронтов. Для разработки технической документации и руководства работами инженерный отдел флота выделил оперативную группу, в которую вошли инициативные и хорошо подготовленные военные инженеры П. А. Никаноров (начальник группы), В. Т. Мышаков, В. Д. Ласси, С. И. Коваленко, В. П. Агронов, М. И. Левченко и другие.

Осенью 1941 года в Осиновецком порту были построены первые причалы, и 12 сентября порт принял первые грузы. Вступила в строй Дорога жизни. До конца навигации по Ладоге было доставлено в Ленинград 60 тысяч тонн груза, большей частью продовольствия.

С началом ледостава работы по оборудованию порта Осиновец получили еще больший размах. Велись изыскания и проектирование причальных сооружений в Осиновце, бухтах Гольсмана и Морье, в Кобоне. Заготавливались ряжи для причалов, со льда забивались сваи. Строительство причалов и оборудование перевалочных баз осуществлялось строительными и железнодорожными частями Ленинградского фронта, флота и рабочими Ленметростроя. В трудных условиях, под ежедневными налетами авиации противника на западном берегу Ладожского озера в 1942 году было введено в строй; в Осиновце — три причала, в бухте Гольсмана — пирс. Причалы были оснащены железнодорожными путями и кранами, на подъездах к ним были созданы сортировочные станции. В бухте Гольсмана построили слип с уходящими в воду железнодорожными путями длиной 200 метров.

Самоотверженная работа строителей дала весомый результат: за навигацию 1942 года по водной трассе Дороги жизни было перевезено более 1070 тысяч тонн грузов, эвакуировано из Ленинграда 540 тысяч человек. Ленинградский фронт и Краснознаменный Балтийский флот получили около 310 тысяч бойцов нового пополнения.

Летом 1942 года на базе Ладожской оперативной группы было создано специальное Строительство инженерного [132] отдела КБФ (в работе его приняли участие военинженеры Н. И. Патрикеев, В. Я. Левин, А. П. Каменев, С. С. Кушнер, В. Д. Ласси, В. Т. Мышаков, В. В. Ярыгип и другие).

...В октябре 1941 года группа военных инженеров была направлена в распоряжение штаба переправ Невской оперативной группы Ленинградского фронта для оказания технической помощи в переправе танков через Неву в районе Невской Дубровки. В эту группу входили А. Н. Кузьмин (старший группы), В. В. Гречаный, А. Н. Калмыков, Н. Н. Коршиков, В. Ф. Смирнов. Работа группы получила высокую оценку начальника инженерных войск фронта Б. В. Бычевского.

Некоторые из оперативных групп (в Приморском секторе обороны, на Ладожском озере) наделялись производственными функциями, другие опирались на местные строительные организации. Оперативные группы не имели штатного расписания, большинство из них по выполнении поставленной им задачи прекратили свое существование.

Во второй половине сентября 1941 года была создана оперативная группа для решения вопросов сухопутной и противодесантной обороны Кронштадтской крепости. Вместе с И. А. Модестовым и Ю. А. Каменцевым в состав ее был включен и я.

И. А. Модестов до революции окончил Инженерную академию, участвовал в первой мировой войне и был награжден орденом св. Владимира с мечами за храбрость. Его знание полевой фортификации очень нам пригодилось. Кронштадтская военно-морская крепость включала в свой состав как островные форты, так и форты на южном берегу Финского залива «Краснофлотский» и «Передовой». Перед войной на южном берегу Финского залива были установлены также дополнительные береговые батареи, имевшие хорошие данные по скорострельности и дальности огня.

По мере приближения линии фронта к Ленинграду все большее значение приобретала огневая поддержка сухопутных войск мощной дальнобойной артиллерией флота.

Кронштадтская крепость превратилась в мощный заслон, прикрывающий подступы к Ленинграду не только [133] со стороны моря, но и со стороны суши вдоль побережья Финского залива. Осенью 1941 года батареи крепости вместе с артиллерией кораблей нанесли своим огнем серьезный урон противнику и помогли отразить натиск фашистских войск на Ленинград.

Фортификационные сооружения крепости и установленные до начала Великой Отечественной войны береговые батареи возводились из бетона и железобетона и обладали повышенными защитными свойствами. Не зря потрудились военные инженеры Балтийского флота.

Попытки вражеской авиации в начальные периоды войны разрушить или повредить эти сооружения и нанести урон гарнизону и боевой технике успеха не имели и приводили к потерям самолетов противника.

В октябре был отработан «План инженерного оборудования противодесантной обороны о. Котлин» и несколько позднее — «План инженерной обороны г. Кронштадта», включавший приспособление сооружений и зданий города на случай уличных боев. На побережье острова и фортах предусматривались: создание системы дзотов, обеспечивающих трехслойный пулеметный огонь по водному плесу, установка противокатерных орудий, устройство проволочных заграждений и минных полей...

Также помогли мы вновь назначенному начальнику инженерной службы Кронштадтской крепости С. С. Навагину и его помощнику Л. К. Ардабьевскому в разработке «Плана зимней обороны о. Котлин и фортов». Предполагалось, что зимой во время ледостава действия противника активизируются. На льду создавались взводные опорные пункты боевого охранения, протягивалась сигнализация, устанавливались проволочные заграждения и минные поля. На позиции доставлялись броневые огневые точки и деревянные будки на санях для отдыха и обогрева бойцов. Позиции боевого охранения выносились на 1000–1200 метров от береговой черты.

Все разработанные нами решения были утверждены Военным советом КБФ. Строительство сооружений и установка заграждений выполнялись под строгим контролем инженерных служб крепости и Кронштадтского [134] укрепленного сектора. Все работы производились силами воинских частей. Будки и фундаменты для орудий изготовлялись Строительством № 56 инженерного отдела КБФ. В работах участвовало население Кронштадта. Построенные в эту зиму сооружения и заграждения стали основой для дальнейшего развития обороны острова и фортов.

При разработке инженерных решений в процессе строительства оборонительных рубежей мы держали постоянную связь с Инженерным управлением Ленинградского фронта, что благотворно сказывалось на успехе работы, и наши инженерные мероприятия утверждались Военными советами Ленфронта и КБФ без существенных изменений.

Летом 1942 года я в составе комиссии под председательством генерала А. Б. Елисеева участвовал в выборе позиций для береговых батарей в районе Ладожского озера. В числе других была выбрана позиция для 130-миллиметровой береговой батареи на острове Сухо, небольшом насыпном островке размерами 60х90 метров, в центре которого имеется маяк. Одной из задач батареи являлась защита коммуникаций на Ладожском озере. Эта батарея сыграла историческую роль при отражении десанта противника в октябре 1942 года.

В августе 1942 года мы получили директиву Генерального штаба Красной Армии по оборудованию рубежей сухопутной и противодесантной обороны. Одним из основных требований этой директивы было создание в системе противодесантной обороны опорных пунктов с круговой обороной.

К этому времени были созданы Кронштадтский морской оборонительный район (остров Котлин с фортами), Ижорский и Островной (острова Лавенсари, Сескар и Пенисари) секторы береговой обороны КБФ.

Работы по строительству обороны велись интенсивно. К декабрю на Котлине, в Кронштадте и за городской чертой было создано более 10 опорных пунктов, имевших круговую оборону. Такими пунктами стали Морской завод, территория порта. В Кронштадте уже был сформирован 176-й отдельный инженерный батальон; кроме того, в состав 260-й бригады морской пехоты была включена саперная рота; эти инженерные части помогли [135] ускорить темпы строительства и улучшить качество сооружений. В системе зимней обороны нашли применение броневые огневые точки, изготовленные Морским заводом, всего их было пятнадцать. Трехамбразурные, малых размеров, с печным отоплением, они стояли зимой на льду залива, а весной перевозились на берег.

...После расформирования Приморского оборонительного сектора был вновь образован Ижорский укрепленный сектор береговой обороны, который вошел в Кронштадтский морской оборонительный район. На него помимо артиллерийских задач была возложена противодесантная оборона побережья, круговая оборона береговых фортов и оборудование некоторых тыловых позиций. В штабе сектора вопросами сухопутной и противодесантной обороны занимался начальник оперативного отделения майор Т. М. Зубов (впоследствии генерал-майор). Инженерной службой сектора руководил инженер-майор Ф. С. Зверев; помощниками его были военные инженеры В. А. Иванов, А. Н. Плаксин, Н. М. Певзнер.

К концу 1941 года на побережье было построено значительное количество артиллерийских и пулеметных дзотов, установлены проволочные заграждения, противопехотные и противотанковые минные поля. Все важнейшие танкоопасные направления и дороги были заминированы управляемыми 6–10-дюймовыми снарядами и минами замедленного действия.

Весной 1942 года в Ижорском секторе были сформированы 33-й отдельный инженерный батальон для строительства и эксплуатации дорог и 186-й отдельный железнодорожный восстановительный батальон, основным назначением которого было обеспечение путей и позиций железнодорожной артиллерии.

Военным советом Ленинградского фронта был утвержден новый план обороны побережья Ижорского сектора. Побережье протяженностью свыше 60 километров должно было обороняться силами двух стрелковых полков и частями береговой обороны. Малая глубина сектора вызывала необходимость создания жесткой обороны по береговой черте, чтобы лишить противника возможности зацепиться за берег. [136]

В июле 1942 года развернулись работы по усовершенствованию ранее построенных дзотов и строительству новых. Были усилены проволочные заграждения, минные поля. В наиболее вероятных местах высадки десанта строились опорные пункты. К работе были подключены также 33-й и 186-й инженерные батальоны. Всего к 1943 году в Ижорском секторе БО было построено свыше 300 пулеметных и артиллерийских дзотов, установлено более 4 тысяч противотанковых и 50 тысяч противопехотных мин, 2 тысячи управляемых фугасов, около 60 километров проволочных заграждений.

Зимняя оборона строилась по тому же принципу, что и оборона острова Котлин. На лед были вынесены позиции боевого охранения, огневые точки, противопехотные минные поля и проволочные заграждения (рогатки), фасы которых были увязаны с системой огня дзотов на побережье. Перед позициями боевого охранения устанавливалась сигнализация (ракеты, срабатывающие от натяжения проволоки на низких кольях).

Сходную, большую по масштабам работу проводили инженерные войска флота и на островах Лавенсари, Сескар и Пенисари. К концу 1942 года в Островном укрепленном секторе было построено около 200 пулеметных, 20 артиллерийских дзотов, более 450 убежищ для личного состава, установлено около 70 километров проволочных заграждений и свыше 5 километров противопехотных минных полей.

С наступлением ледостава положение островов становилось более опасным. Они становились участками сухопутного фронта, далеко вклинившимися в расположение противника и слабо связанными с Кронштадтом и Ижорским сектором. Так, в феврале 1942 года противник захватил острова Гогланд, Большой и Малый Тютсрс. Зимой 1941/42 года была значительно усилена оборона островов по льду. В следующую зиму льда в районе Лавенсари, Сескар, Пенисари не было...

Большая заслуга в успешном оборудовании рубежей противодесантной обороны принадлежит командованию Островного укрепленного сектора, командиру полка морской пехоты полковнику И. Н. Гичаку и офицерам инженерной службы И. А. Ярусскину и Г. А. Амханицкому. [137]

Инженерным частям флота, которыми командовали В. А. Домра, Н. Н. Коршиков, А. Е. Мальков, было поручено содержание ледовых дорог: Горская — Кронштадт, Кронштадт — Ораниенбаум, Шепелевский маяк — Сескар и Сескар — Лавенсари. Бойцы измеряли толщину льда, определяли возможность пропуска тех или иных грузов, оборудовали съезды на лед, отмечали трассы вехами, устанавливали пункты обогрева.

Ледовая дорога Шепелевский маяк — остров Сескар являлась единственной коммуникацией, связывавшей Кронштадт и Ижорский укрепленный сектор с отдаленными островами Финского залива. Интересно отметить, что она пересекалась ледовой дорогой противника, соединявшей Курголовский полуостров с побережьем Финляндии. Саперная рота отвечала не только за содержание дороги, но и за безопасность доставки грузов.

...Во второй половине 1943 года инженеры Балтики начали длительную подготовку к обеспечению предстоящего наступления войск Ленинградского фронта с Ораниенбаумского плацдарма. Инженерные части фронта удлинили, расширили и усилили пирс в районе поселка Лисий Нос, построенный флотом в 1941 году. С этого пирса шла погрузка вооружения, боеприпасов, танков и другой боевой техники 2-й ударной армии. В декабре 176-й отдельный инженерный батальон КБФ приступил к устройству ледовой дороги от поселка Горская на Кронштадт и далее на Ораниенбаум.

Очень важным был вопрос о подготовке инженерных и других частей флота к разминированию территории, которую предстояло освободить от противника. (В начальный период войны не только личный состав инженерных частей флота, но и многие военные инженеры недостаточно хорошо знали минно-подрывное дело.) Мины и «сюрпризы» на территории, оставленной гитлеровцами, при наступлении наших войск представляли серьезную опасность для саперов и еще большую — для бойцов других родов войск. Уже во второй половине 1943 года наряду с усиленным обучением минно-подрывному делу офицеров и солдат инженерных частей к ознакомлению с минами противника был привлечен весь личный состав береговых частей. Почти во всех батареях были созданы внештатные команды саперов. [139]

Весной 1944 года саперы Балтики разминировали береговую дорогу Ораниенбаум — Курголово, обнаружив и обезвредив при этом свыше 11 тысяч мин и фугасов. Инженерным частям флота было поручено сплошное разминирование полосы побережья от Ленинградского торгового порта до Ораниенбаума — участок исключительно сложный, здесь проходили два наших передних края обороны и два передних края обороны противника. Работа была завершена успешно, наши саперы обезвредили более 70 тысяч мин различных типов. Особенно аккуратно при разминировании работали девушки-саперы.

...Блокада Ленинграда была снята. Войска Ленинградского фронта быстро продвигались на запад; сухопутная и противодесантная оборона отходила на второй план. Весной 1944 года меня назначили начальником отделения инженерной подготовки морского театра военных действий. Впереди были работы, связанные с развертыванием флота на новых рубежах...

В июле 1941 года инженерный отдел КБФ и находившиеся в его подчинении инженерные части получили от командования Ленинградского фронта задачу по строительству полевых оборонительных рубежей и усилению имевшейся системы береговой и противодесантной обороны на ближних морских подступах к Ленинграду: на южном и северном берегах Финского залива, а также на островах Гогланд, Большой и Малый Тютерс и Лавенсари.

В первые дни войны инженерному отделу были подчинены строительные организации флота. Отделом командовал опытный офицер и прекрасный организатор, военный инженер 1-го ранга Т. Т. Коновалов.

Группе инженеров под командованием военного инженера 1-го ранга) Б. Г. Ефремова было поручено руководство строительством оборонительных рубежей в Лужском и Ижорском секторах береговой обороны КБФ. Мне пришлось работать в составе этой группы [139] вместе с А. И. Калмыковым, Ю. А. Каменцевым, П. Г. Киреевым (он был начальником инженерной службы этого укрепрайона береговой обороны КБФ), Е. И. Норовским, Ф. С. Борисовым и Е. А. Кабаевым.

При сложившейся в июле — августе оперативной обстановке мы занимались не столько усилением противодесантной обороны побережья, сколько строительством полевых оборонительных сооружений для частей морской пехоты и отступавших из Прибалтики войск 8-й армии, чтобы помочь им закрепиться на приморских рубежах и задержать фашистские войска, стремившиеся захватить побережье и уничтожить систему морской обороны Ленинграда.

Широким фронтом велись работы в районе Усть-Луги, Косколово, по реке Мертвица, в районе озер Хаболово, Бабинское, Глубокое, Копанское, а также в районе населенных пунктов Котлы, Мукколово и других, где располагались аэродромы авиации и база железнодорожной артиллерии флота.

За короткий срок силами строительного батальона КБФ и населения здесь было построено около 20 километров противотанковых рвов и эскарпов, около 15 километров завалов (многие участки завалов минировались), вырыто не менее 50 километров траншей с окопами для стрелков и пулеметчиков, сооружено большое количество блиндажей, дзотов и укрытий для самолетов и других защитных сооружений. Труд был тяжелым и изнуряющим, но люди работали самоотверженно, не щадя сил, не щадя своей жизни. У всех была одна мысль, одно желание — остановить врага.

Когда мы передавали командованию оборонительные сооружения, к передней линии окопов подошли подразделения одного из полков 8-й армии. Полк понес большие потери. Обязанности командира полка временно исполнял старший лейтенант. Он сказал, что является одиннадцатым по счету командиром полка, а десять предыдущих убиты или тяжело ранены в боях. Усталые и измученные, подразделения располагались на заранее подготовленных позициях. Здесь они имели возможность перестроить свои ряды, собраться и подготовиться к новой схватке с врагом. Там я в полной мере понял, как важен для армии наш труд. [140]

В районе западнее Котлов вместе с П. Г. Киреевым и Ф. С. Борисовым мне пришлось работать над устройством управляемых взрывных заграждений из морских артиллерийских снарядов. Десятки снарядов мы зарывали в грунт и соединяли электропроводами. Сеть подключалась к подрывным машинкам, расположенным на безопасном расстоянии в укрытом месте. Все было тщательно замаскировано. Когда наступавшие фашисты, ничего не подозревая, вошли в зону взрывных заграждений, была дана команда замкнуть цепь.

Трудно себе представить, что творилось на месте взрыва. Казалось, вся земля взлетела в воздух. Такие удары были нанесены в нескольких местах и вызвали замешательство у противника.

В это время другие группы офицеров инженерного отдела силами инженерных частей фронта и населения строили оборонительные рубежи на реках Воронка и Коваши, здесь создавалась ныне хорошо известная Ко-вашинская позиция, имевшая важную роль в системе обороны Ораниенбаумского плацдарма. Развернулись работы по строительству артиллерийских позиций береговой обороны на Дудергофских и Пулковских высотах.

Враг имел существенное превосходство в живой силе и технике, многие из построенных нами рубежей пришлось оставить, но именно здесь в тяжелые летние дни сорок первого года бойцы Красной Армии, ленинградцы, проявив в боях невиданные мужество и героизм, сумели подорвать наступательную мощь гитлеровских дивизий и остановить их на подступах к Ленинграду.

28 июня 1941 года на партийном активе Ленинградской городской организации ВКП(б) А. А. Жданов и К. Е. Ворошилов обратились к воинам фронта и всему населению Ленинграда с призывом: все на защиту города Ленина! Военпреды нашего завода на собрании партийной группы обсуждали один вопрос: конкретная помощь Ленинграду. [141] Как специалист, осведомленный по роду своей службы о запасах брони на предприятиях города, я предложил использовать ее на фронте для дотов.

Составили докладную записку с конкретными предложениями и техническими обоснованиями. Через помощника командующего морской обороной Ленинграда, начальника научно-технического комитета НК ВМФ инженер-контр-адмирала А. А. Жукова и уполномоченного управления кораблестроения НК ВМФ инженер-капитана 1-го ранга А. А. Якимова 27 июля представили ее командованию. Наше предложение — создать силами морских специалистов и заводов оборонительный пояс из мощных броневых сооружений — было одобрено горкомом партии и чрезвычайной комиссией по обороне Ленинграда. Председатель комиссии Алексей Александрович Кузнецов позвонил мне ночью 30 июля:

— Комиссия поручила организовать строительство броневых дотов вам. Раз вы предлагаете, то, по-видимому, знаете, как это сделать.

Он предложил мне посоветоваться с директором Кировского завода Зальцманом и в тот же день представить в Смольный проект решения. На следующий день комиссия по строительству укрепленной полосы вокруг, Ленинграда решила начать строительство огневых точек из корабельной брони. Из морских инженеров была создана оперативная группа по строительству и монтажу броневых дотов. Руководство группой было возложено на меня.

Опергруппа распоряжалась всем запасом брони, имевшейся в городе, на судостроительных заводах и полигонах. В зависимости от рода брони и потребностей флота и фронта, мы распределяли ее для дотов, действующих и строящихся кораблей. На нас была возложена и эвакуация на Большую землю оборудования судостроительных заводов. Мы должны были составлять эскизы дотов, руководить их проектированием, постройкой, транспортировкой к местам установки и монтажом на фронтовых рубежах.

К техническому и рабочему проектированию привлекли конструкторов городских заводов и 8-го управления военно-полевого строительства Ленинградского фронта. Разработали более 40 проектов различных [142] бронесооружений — от тяжелых артиллерийских дотов до пулеметных точек и броневых пунктов для стрелков. На фронте использовались сооружения 17 типов. Строили их на ленинградских заводах.

В штаб оперативной группы входили: А. А. Жуков, П. Г. Котов, Н. Н. Лесников, Д. И. Кушев, Н. И. Лавкин, Е. И. Миндюк, А. И. Егоров, П. Н. Надточий, В. В. Тонконог и другие. Их обязанностями были организационно-штабная работа, проектирование, приемка на заводах. Многие наши товарищи работали в 55-й, 42-й и 23-й армиях, Невской оперативной группе и на Ладоге...

Проектную группу возглавлял инженер-капитан 1-го ранга Н. П. Лесников, неутомимый работник (хотя был он старше многих из нас). Инженерной смекалкой, глубокими знаниями, оригинальными техническими решениями часто выручал он нас. В выпуске чертежей помогало КБ Архитектурно-планировочного управления Ленгорисполкома, возглавляемое М. В. Морозовым, членом нашей опергруппы.

Занявшись разработкой конструкций бронесооружений, пригласили конструкторов с «Большевика», Ижорского и Балтийского заводов. Трудности начались сразу.

Мы не знали, какое вооружение выделит нам командование фронта, не умели привязывать доты к местности и соединять с другими огневыми точками. Обратились в штаб инженерных войск, связались с конструкторами 8-го управления военно-полевого строительства, возглавляемого полковым комиссаром Терентьевым. Наши инженеры и конструкторы заводов трое суток не выходили от армейских фортификаторов-саперов, отработали вместе 17 типов бронесооружений.

Вначале мы установили доты на дальних рубежах. Но линия фронта менялась быстро, сроки строительства сокращались. Мы разработали принципиально новые конструкции — с обеспечением круговой защиты, простые в массовом изготовлении, удобные в транспортировке; их можно было монтировать на любом почти грунте практически без специального оборудования.

Первые доты на дальних рубежах монтировались из 180– и 200-миллиметровых гнутых броневых плит, предназначенных [141] для защиты береговой башенной артиллерии крупных калибров. Они доставлялись обычно 10-тонными треллерами и монтировались кранами и лебедками.

Мы еще не имели опыта и допускали просчеты. Лобовые плиты выдерживали прямые попадания даже крупных снарядов, но дот был открыт сзади, осколки поражали артиллеристов. При прорывах противника в тыл такие сооружения были беззащитны.

Последующие конструкции могли транспортироваться в готовом виде танком или трактором на место, иногда вместе с оружием и расчетом. Они верно служили в болотах и на снегу, имели расширенный сектор обстрела, броневые двери с амбразурами для автоматов. Выдерживали при этом огонь полевых и танковых орудий с любой дистанции.

В строительстве дотов принимали участие курсанты военно-морских училищ (в первую очередь Военного инженерно-технического училища НК ВМФ), инженерные батальоны, специалисты ленинградских заводов.

Подключались к работам строевые части на местах установки и специалисты укрепрайонов, железнодорожные бригады; привлекалось и население.

Изготовление дотов на заводах было одним из наиболее важных фронтовых заказов. Монтажник Челноков, подруги-сварщицы Авдеева и Попова, судостроители-сборщики Потапов и Крымов, строитель Риммер, известный всему фронту такелажник Пантелеев — имена этих самоотверженных тружеников никогда не по» меркнут в памяти.

В результате нашей работы на Ленинградском фронте было установлено 7312 бронесооружений и закрытий, 18400 тонн корабельной брони пошло на них. В числе этих сооружений 363 артиллерийских дота (под орудия калибром от 45 до 152 миллиметров), 1761 пулеметный дот, 588 — под противотанковые ружья, 2300 трехамбразурных щитков для снайперов, 2300 плит с амбразурами и заслонками для дзотов. Это был настоящий броневой пояс, преградивший врагу путь к Ленинграду. [144]

Я был солдатом города-фронта, одним из миллионов и десятков миллионов рабочих войны — как все мы. И я еще был коммунистом, парторгом, а партийная работа понималась нами в то время просто: чем больше ты сумел сделать для фронта, тем лучше выполнил свой долг коммуниста. Любой рассказ о выполнении коммунистами партийных поручений на войне — это фактически рассказ о выполнении боевых заданий командования.

Треть века прошло, и память моя уже не удерживает всех имен, но меня не покидает надежда, что, прочтя эти записки, отзовутся оставшиеся и расскажут то, что известно им.

Я расскажу о нескольких эпизодах тех лет. Я был членом оперативной группы, задачей которой при монтаже и установке броневых дотов были руководство и организация работ.

...Устанавливали броневой артиллерийский дот на Московской Славянке. Вес его составных частей — десятки тонн. Рядом — линия фронта; «рядом» — не где-то близко, а непосредственно вплотную, этот фактор необходимо учитывать. Руководил операцией член оперативной группы А. С. Коршунов.

Монтаж был произведен, но командир полка, принимавший дот, попросил врезать в крышу трубу для оптического визира. Броневая плита поддается только газовому резаку, — его вспышки были засечены, последовал артналет. Когда же приваривали трубу под визир, над нами повисли бомбардировщики, перепахали все кругом. Осколки влетели в амбразуры, туго вбивалась внутрь взрывная волна, затем всех оглушил взрыв — бомба попала в крышу, а ведь вблизи дота лежали баллоны с кислородом и ацетиленом, артснаряды в легонькой пристройке. После налета местность была неузнаваема. Баллоны валялись разбросанные — по счастью, не взорвались, не было в них прямого попадания... А дот выдержал испытание! Командир полка был доволен.

...Невская Дубровка: правый берег Невы наш, левый — у фашистов. Задача: укрепить правый берег так, чтобы форсировать Неву по льду враг не смог. Решили [145] установить несколько дотов возможно ближе к кромке берегового обрыва, чтобы сектор обзора и обстрела захватывал всю ширину акватории с минимальным «мертвым» пространством.

Лес на правом берегу отстоял метров на триста от реки. Доты доставили скрытно в лес, установили на специальные салазки. Ночью с помощью такелажных приспособлений, подводя под салазки деревянные кругляки, стали подтягивать доты к месту установки. Немцы услышали шум, высветили район ракетами и открыли минометный огонь. Работа прервалась. Тогда наша арт-батарея (переместившись с основной позиции, чтобы та оставалась нераскрытой) открыла контрбатарейный огонь, подавляя противника; под эту канонаду к утру закончили посадку и маскировку дотов. Этой операцией руководил член оперативной группы военинженер 3-го ранга Я. Ф. Шаров.

Не только с дотами имели мы дело. Нужды войны разнообразны и безотлагательны. И люди оказываются способны выполнить то, о чем ранее могли и не подозревать.

Воентехник 1-го ранга М. А. Розанов в феврале 1942 года получил задание эвакуировать два танка КВ, затонувших в болоте под станцией Лигово в нейтральной зоне.

Опасность работы была велика, доверили ее только добровольцам. В распоряжении Розанова находились взвод саперов младшего лейтенанта Л. А. Кейделя и такелажник с Адмиралтейского завода М. А. Пантелеев. Оборудование несложное: две лебедки, тали, тросы, блоки.

Местность просматривалась и простреливалась противником насквозь.

Перед танками возвели невысокий вал — за ним могли работать лежа и сидя. Трижды заводили тросы, тянули лебедками — и все неудачно: корпуса сидят прочно на сваях, тросы перебивает осколками мин. Не идут танки...

А если вытолкнуть их из болота взрывом?.. Предложение дерзкое и необычное.

Тщательно рассчитывали заряд. Ночью один из саперов в водолазном костюме залез в болото и заложил [146] заряд в намеченное место. Выброшенный взрывом танк перевернулся в воздухе и точно стал на гусеницы, лишь башня отлетела... Через несколько дней, отремонтированные рабочими Кировского завода, оба тяжелых танка вернулись в строй.

Предприимчивость, выдумка, хитрость — немаловажные слагаемые успеха на войне: уметь воевать лучше противника — это значит уметь и лучше думать.

На Пулковских высотах оставалась в нейтральной полосе артиллерийская батарея: десять тяжелых морских орудий на стационарных установках. Неоднократные попытки как-то вытащить орудия вели лишь к потерям... Начальник штаба оперативной группы П. Г. Котов представил командованию детальный план операции и получил «добро». Изготовили пять макетов орудий — точные копии настоящих. С командующим артиллерией 42-й армии генерал-майором М. С. Михалкиным, ныне генерал-полковником в отставке, согласовали техническое и огневое обеспечение операции. Непосредственное руководство ею было возложено на военного инженера 2-го ранга А. М. Зипперта. В операции принимал участие воентехник 2-го ранга А. С. Куроптев.

Все оборудование (баллоны, резаки и прочее) забросили к орудиям ночью. И вообще вся работа велась по ночам, кроме газорезки, — ее пламя выдало бы сразу. С рассветом все уходили в укрытия, вставало солнце, и тут при ярком свете, который тоже может маскировать, газорезчик срезал крепления орудий к фундаменту.

Ночью заводили тросы, подгоняли на малом ходу тягач, стаскивали орудие и заменяли его деревянным макетом. За батареей уже были поставлены минные поля, саперы проделывали проходы, но колышки ограждения ночью из тягача, конечно, не разглядеть, и техник П. А. Клочков шел впереди, а механик вел за ним тягач, буквально упираясь радиатором ему в спину.

Так работали месяц — двадцать восемь дней и ночей. Противник догадался о происходящем у него под носом, лишь когда на высоте остались одни деревянные макеты. [147]

По образованию я инженер-электрик. В начале августа 1941 года я получил назначение не по специальности (как многие из нас — у войны, как известно, свои нужды и требования).

Прикомандировали меня к оперативной группе научно-технического комитета Народного комиссариата Военно-Морского Флота по строительству и монтажу броневых дотов. Был я комсомолец, секретарь комитета комсомола спецучреждений ВМФ в Ленинграде, и настрой был один: справиться с новым делом. Должны мы были тогда справляться со всем... Первое задание: южное направление, район деревни Федоровка, смонтировать четыре пушечных дота. Еду с бригадой монтажников. В пути узнаем, что Федо-ровка уже занята немцами. Главный инженер укрепрайона полковник Бугров приказал ставить доты на южных подступах к Пушкину, выделил мне курсантов БИТУ и бойцов строительного батальона. Автокран позаимствовали на местной автобазе.

Доты установили так, чтобы они перекрывали огнем шоссе на танкоопасном направлении, соединили их ходами сообщения, вырыли укрытия для пехоты, — настоящий маленький укрепрайон.

Нас штурмовала фашистская авиация. Самолеты охотились даже за мелкими группами людей. Строительство, конечно, было засечено. Мы укрылись от налетов в недостроенных дотах. Раненых отправляли в госпиталь. С нашей позиции было хорошо видно, как гибнут под артобстрелами и бомбардировками пушкинские дворцы...

Сразу же по окончании строительства укреплений они были заняты подразделениями дивизии полковника Бондарева, отходившими из района южнее.

Вместе с военинженером 3-го ранга Г. М. Малкиным мы за время работы в оперативной группе установили свыше 30 бронеточек: под Колпином и Пулковом, на Карельском перешейке, в расположении 55-й, 42-й и 23-й армий... Ночами, в мороз, под огнем. [148]

...Командование фронта опасалось прорыва вдоль Московского шоссе и Октябрьской железной дороги. П. Г. Котов получил приказ от Б. Б. Бычевского: на пересечении Октябрьской и Окружной железных дорог срочно установить доты из корабельной брони под 152-миллиметровые орудия.

Подъезда к месту установки дотов нет. Почва вокруг размыта дождями. А у нас только лобовая броня весит 12 тонн, под нее нужен треллер-тяжеловоз, а он по грязи не пройдет.

Подаем броню к месту на железнодорожных платформах. Сам становлюсь на станции Обухове за диспетчерский пульт и командую передвижкой платформ, паровоза и крана. Решили устанавливать броню прямо с платформ железнодорожным краном.

Машинист крапа подавать броню отказывается — боится опрокинуться. Он прав: грузоподъемность его парового железнодорожного крана на полном вылете стрелы 6 тонн; у нас же 12-тонный груз. А от передовой доносится стрельба, и ждем удара на этом направлении, и приказ дан, и времени почти что нет...

Нас спасает «профессор» такелажного дела Михаил Алексеевич Пантелеев, лучший такелажник судостроительного завода. Он руководит, и мы устанавливаем сложнейшую и хитрейшую систему крепления и страховки корпуса крана, его стрелы и бронеплит. Снимаем двери кабины, чтобы в случае чего машинист успел выпрыгнуть.

И маломощный кран чудом дотягивается и ставит на нужное место тяжелейшие лобовые плиты. Остальное легче — установить боковые и задние стенки, внутрь пушку и сверху закрыть броней.

Уложились в сроки. Доты заняли артиллерийские расчеты.

Так и находили выходы из любых положений, даже самых, казалось бы, безвыходных.

Зимой сорок второго года с электроэнергией в Ленинграде обстояло худо. На заводах нечем было резать и сваривать броню.

В укромном местечке на Карельском перешейке, по соседству с вражескими укреплениями и рядом с бездействующей трансформаторной подстанцией, устраиваем [149] ремонтный пункт. Финская электростанция Раухиала подает высокое напряжение на вражеские заграждения. Небольшое «усовершенствование» — и электроэнергия с заграждений врага подается на нашу подстанцию, с нее берем 220 вольт на наш ремонтный пункт, где и занимаемся сваркой и ремонтом бронеточек.

Мы приобрели популярность быстро. Помогали ремонтировать танки, из остатков труб варили агитмино-меты (для забрасывания листовок в расположение противника).

В феврале 1942 года предполагали вражеский десант (лыжники и аэросани из Нового Петергофа) в Гавань, на Васильевском острове. Нам приказали срочно укрепить западное побережье Васильевского острова вдоль Гаванской улицы и острова Вольный. На острове нужно было установить пушечный и два пулеметных дота. Решили перетащить с Гаванской улицы (где она скрыта островом от обзора противника) доты трактором по льду на остров, ночью развезти их по острову и установить. Выбрали доты-»ползунки», снабженные металлическими полозьями. С берега на лед вывели дорогу.

Промерили толщину льда Невы — он должен был выдержать трактор с «ползунками». Первым пустили 1,5-тонный пулеметный «ползунок». Подцепили его к трактору длинным тросом. Сержант Каймаков, опытный тракторист, на малой скорости повел машину по льду...

Доставили «ползунок» благополучно, замаскировали на берегу острова под деревьями.

Следующим пустили пушечный дот. Вес — 12 тонн. Сначала он благополучно тащился за трактором по уже проложенной трассе. Однако на середине протоки, где лед тоньше, стали появляться трещины. Каймаков прибавил газу. Лед трещал и провалился, когда трактор почти достиг берега. Каймаков (мокрый, пар валил от него) умудрился рывком вывести трактор на берег. Дот, закрепленный сорокаметровым тросом, ушел под воду и лег на дно.

Доложили Котову. Он — Бычевскому. От начинжа фронта следует приказ: дот любыми средствами поднять [150] и установить на должное место, военному инженеру 3-го ранга Хватовкеру составить инструкцию о переправе тяжелых грузов по льду.

Хорошо, что начальник Ленинградского отряда аварийно-спасательного управления ВМФ инженер-капитан 1-го ранга М. Н. Чернецкий дал несколько водолазов — подняли дот. Составить «ледовую инструкцию» мне, инженеру-электрику, оказалось труднее. Но приказ есть приказ — составил...

Но мы знали, что должны держаться и продержимся, как бы туго ни было.

В августе сорок первого я был включен в оперативную группу по строительству и монтажу броневых дотов на Ленинградском фронте.

Саперное дело было мне знакомо: довелось учиться в Ленинградской военно-инженерной школе на саперном отделении, фортификацию там изучали в солидном объеме. Это мне сейчас пригодилось.

Выполняя задания оперативной группы, я работал в Дачном, Угольной гавани, Урицке, Лигове, Кировском секторе от Автова до Нарвских ворот. Работа не допускала промедлений. Город уже находился почти в полном окружении. Противник захватил Стрельну и вышел к заливу, начал вести прицельный орудийный огонь по городу и опорным пунктам. Мы работали фактически на переднем крае.

Бронеточки делались различных видов: «финские сани», «ползунки», «домики», сборные — под артсистемы с танков Т-26, Т-28 и башни танков КВ, переносные бронещитки для стрелков и снайперов.

Корабельная броня нелегка. Собирали, что можно, вручную с помощью лебедок, талей и домкратов. Дороги плохие, артобстрелы стали обычным делом. Работали [151] в основном ночами. К месту работы зачастую ползли по-пластунски.

Первый тяжелый пушечный дот монтировали в Дачном. Начали спокойно, но через несколько дней нас засекли — видимо, с аэростата наблюдения. Налетели бомбардировщики, перемешали все с землей. Хорошо, люди успели укрыться в блиндаже поблизости. В дальнейшем работали только в темноте.

Второй дот ставили напротив «Пишмаша», у развилки шоссе на Ораниенбаум и Красногвардейск. В здании завода сидели немцы, местность была пристреляна ими.

Шоссе простреливалось, и броневые плиты были сброшены на него наспех. Вести монтаж — невозможно. Но была необходимость, был приказ.

Присматривались, размышляли. Неподалеку стояли два стога сена. Ночью мы слегка передвинули оба (сохранив положение одного относительно другого) так, чтобы стог заслонил место монтажа. Вырыли рядом на случай обстрела блиндаж. Установили лебедку для подтаскивания брони, тросы замаскировали.

И работали по ночам, тихо. На день все надежно укрывали.

— Дот прямо на виду у противника? Как же вели работы?

Я отговариваю. День на дворе — лучше не соваться, ведь как на ладони будем. Но Павла Григорьевича Котова разве отговоришь...

— Не слишком ли, Леонид Михалыч, осторожничаешь? Где машина твоя? Поехали!

Едем. Нарвские ворота проехали. Автово проехали. Проехали место, дальше которого не рекомендуется... Слезаем с грузовика. Все спокойно. Приказываю шоферу машину отогнать, если случится обстрел. Отходим от машины — начинается артобстрел. Снаряд разрывается рядом с машиной, и шофер угоняет ее мгновенно. Второй снаряд рвется на месте, где она только что была. [152] Идти к доту, по открытому месту — гибель. Приглашаю всех следовать за мной по придорожной канаве, через дренажную трубу на ту сторону шоссе и перебежками за остов церкви. Порядок.

Высоко была оценена установка этой тактически очень выгодной огневой точки на виду у противника.

Вообще на участке Кировского района броневые доты применялись широко. С начальником управления оборонного строительства Ленфронта военинженером 2-го ранга Ф. М. Грачевым намечали места установки, выбирали типы дотов.

...В конце 1941 года мою группу направили на Ладогу. Ставили доты по побережью и на островах, на земле и на льду вдоль Дороги жизни. Эти точки в поселках Кокорево и имени Морозова, на островах Малый Зеленец и Клочья, на ладожском льду крепко пригодились защитникам ледовой трассы, немало жизней помогли сохранить.

Потом мы работали в районе Невской Дубровки. Нужда в наших бронесооружениях была там велика. Мое подразделение обеспечивало полосу правого берега до Кузьминки и в глубину фронта по направлению к Малому и Большому Манушкиным. Другие наши группы вели ту же работу у Шереметьевки, Масловки, Островков, Черной речки. Обычные трудности усугублялись тут полным отсутствием дорог.

К этому времени мы накопили уже немалый опыт. Работа оперативной группы получила признание фронтовиков. Вначале кое-кто порой посмеивался над «морскими душами», ввязавшимися в фортификацию, теперь же все проявляли усиленный интерес к нашей броне.

Командующий Невской оперативной группой генерал-майор Никитин и бригадный комиссар Галстян не раз вызывали меня по вопросам оборудования бронесо-оружений.

На Невской Дубровке мы действовали совместно с 53-м отдельным инженерным батальоном, им командовал Р. Г. Парунукян. Полное наше взаимопонимание весьма способствовало пользе дела. Никогда не забыть [153] молодого, быстрого начальника штаба батальона С. И. Рубчинского, энергичного, с полуслова схватывавшего любую задачу офицера С. С. Мороза. Не забыть того невероятного физического и нервного напряжения, с каким давался нам каждый дот.

Но, как бы ни было тяжело, сроки выдерживались!

Личный состав инженерно-технических рот и батальонов, матросы и командиры управления кораблестроения, водители треллеров, такелажники отдавали работе все свои силы. А случалось — и жизнь...

16 сентября 1941 года наши войска оставили поселок Володарский и Урицк. Соединения 8-й армии оказались отрезанными от основных сил, оборонявших Ленинград, и вынуждены были отойти в район Старый Петергоф — Ораниенбаум. Побережье Финского залива на участке Лигово — Новый Петергоф оказалось захваченным врагом. Так образовался Ораниенбаумский плацдарм, которому в 1944 году суждено было сыграть важную роль в разгроме гитлеровцев под Ленинградом.

Связь плацдарма с городом поддерживалась только по Морскому каналу, пролегавшему в непосредственной близости от артиллерийских позиций врага. От огня его батарей мы несли ощутимые потери в транспортах.

Поэтому Военный совет фронта решил создать на северном берегу залива у поселка Лисий Нос перевалочную базу для обеспечения более надежного снабжения войск, находившихся на плацдарме и в Кронштадте. Хотя эта трасса не могла считаться полностью безопасной, все же она была гораздо дальше от батарей противника. События показали, что потери на этой трассе при перевозках смешанного типа (сухопутным транспортом до Лисьего Носа и далее по воде в [154] Кронштадт и Ораниенбаум) уменьшились во много раз.

...В ночь на 17 сентября 1941 года в штабе флота заместитель начальника инженерного отдела военинженер 1-го ранга П. А. Балуков вручил мне приказ: немедленно приступить к работам по сооружению комплекса базы и назвал срок исполнения — трое суток. Обстановка и срочность работ были мне понятны.

Рабочих рук и транспорта не хватало. В той обстановке конный транспорт, которым мы располагали, являлся, пожалуй, единственно приемлемым — ведь строительство развертывалось на территории, лишенной всяких дорог, а конь с возом пройдет повсюду.

Строительство было трудным. Пирс строился на мелководье, вспомогательных плавсредств не имелось, возможностей строить одновременно несколько опор не было. Оставалось одно: вести работы от берега, что сужало их фронт. Но, несмотря на частые налеты гитлеровской авиации, мы ежедневно продвигались в залив на 100–150 метров.

Одновременно сооружалась автомобильная дорога от станции Лисий Нос, устанавливалась 130-миллиметровая батарея. Батарею совместно с артиллеристами удалось установить за трое суток, а пирс и автодорогу закончили к исходу седьмого дня (командование учло сложность работ, условия, в которых они выполнялись, и перенесло срок сдачи пирса). Всю работу вели бойцы строительных батальонов, на подсобных работах трудилось много девушек-ленинградок. Пирс работал до полного ледостава...

В конце марта 1942 года мы получили приказ срочно отремонтировать пирс, сильно поврежденный подвижкой льда, построить железнодорожную ветку нормальной колеи от станции Лисий Нос до причала, проложить по пирсу узкоколейку. Ледовая дорога на Кронштадт таяла, но/прерывать сообщение с плацдармом нельзя было ни на один день. За тяжелую первую блокадную зиму наше строительство понесло большие потери. Командование флота выделило в наше распоряжение 176-й отдельный инженерно-строительный батальон во главе с майором М. С. Сухих, а Ленфронт придал нам головной ремонтный поезд — квалифицированную железнодорожную организацию, которая прибыла к нам со своей техникой и рельсами.

Противник по нескольку раз в день обстреливал из орудий район пирса, мы несли потери, приходилось то и дело исправлять повреждения, но, несмотря на все эти трудности, переправа работала безостановочно. Устроенные нами противоосколочные укрытия на ряжах вдоль пирса и на берегу спасли немало человеческих жизней.

Особые хлопоты доставляли нам выгрузка и хранение взрывчатых веществ — сотен тонн снарядов, мин, гранат, толовых шашек, доставлявшихся к пирсу и ожидавших погрузки на суда.

За короткий срок нам удалось устроить обвалованные места хранения взрывчатки и полностью уберечь боезапас от взрыва.

После прорыва блокады оперативное значение Ораниенбаумского плацдарма возросло, а следовательно, возросло и значение нашего пирса. Поэтому еще зимой 1943 года мы стали готовиться к капитальному восстановлению разрушенного льдами причала. Для начала нужно было спасти хотя бы часть лесоматериалов. Вытаскивать бревна и доски с заснеженного, торосистого льда на заливе было очень трудно, ветер пронизывал бойцов насквозь, обогреться было негде: чтобы враг не обнаружил нас, костры разводить запрещалось. Люди работали в белых халатах поверх ватников с утра и дотемна. Техническая часть нашего строительства под руководством инженера краснофлотца С. Р. Чурилина (ныне полковник-инженер в отставке) составила проект пирса: балочный мост на ряжевых опорах, рассчитанный на большую нагрузку. Проект был утвержден Военным советом КБФ, и Строительство № 40, 176-й отдельный инженерно-строительный и 52-й строительный батальоны приступили к работам. Предстояло установить 130 бревенчатых ряжей, загрузить их камнем, смонтировать [156] верхнее строение. Заготовку элементов пришлось делать на берегу, в кустарниках. Все тщательно маскировалось. Водолазы, работая в ледяной воде, самоотверженно помогали устанавливать ряжи и забивать сваи. На постройке пирса особенно отличились артиллеристы с форта «Первомайский» и бригада девушек под руководством Таисии Васильевой, секретаря комсомольской организации Строительства № 40; многие из девчат были награждены орденами и медалями.

Причал в Лисьем Носу хорошо поработал в период обороны и еще лучше — во время наступательных боев по окончательному разгрому гитлеровских полчищ под Ленинградом.

Сапер — вдвойне солдат

И. А. Лейтман, подполковник в отставке. Комиссар 219-го стрелкового полка.

Полк-труженик, полк-воин

Гангут. Ханко. С петровских времен это слово стало символом ратного подвига русского народа...

В 1940 году из проверенных в боях на Карельском перешейке частей 24-й Самаро-Ульяновской Краснознаменной Железной стрелковой дивизии была сформирована 8-я отдельная стрелковая бригада. 25 апреля 1940 года бригада высадилась на полуострове Ханко и вошла в состав гарнизона военно-морской базы, которая должна была стать форпостом обороны на дальних подступах к Ленинграду. Командиром бригады был тогда полковник, будущий герой прорыва блокады Ленинграда Н. П. Симоняк, комиссаром — бригадный комиссар А. Е. Халезов, начальником политотдела — полковой комиссар Г. П. Романов.

Приближение войны чувствовалось, гарнизон полуострова находился в постоянной боевой готовности. Защитники Ханко, готовясь к отражению возможных ударов врага, возводили круговую оборону. Первой задачей [158] инженерных частей была тщательная разведка территории.

Фугасы, «сюрпризы», мины — обычные и замедленного действия — обнаруживали повсюду. Финны, уходя с Ханко, заминировали автомагистрали, железнодорожное полотно и станционные строения, территорию и сооружения порта, водопроводную и канализационную станции, лесопилку, хлебозавод; мины находили в домах и коттеджах — в каминах и цветочных горшках, в погребах и топках котельных, платяных шкафах и буфетах... Саперы базы под командованием майора Николая Семеновича Котова скрупулезно обследовали более 100 квадратных километров. Когда разминирование было завершено, начались интенсивные строительные работы. Механизации почти не было, гвозди и скобы изготавливали кустарным способом. Соорудили бетонный заводик, получили некоторые механизмы. Многие постройки заглубляли в землю. Скальный грунт поддавался с трудом — котлованы делали с помощью взрывов.

За лето 1940 года обжились. Построили и оборудовали жилые дома, казармы, пищеблоки, пекарни, бани, прачечные, гаражи и конюшни, подземный госпиталь и дом отдыха для солдат и офицеров, клубы и библиотеки. Радиофицировали не только здания, но даже доты и дзоты.

Для строительства укреплений на Ханко был сформирован 29-й строительный участок во главе с майором Б. З. Левиным, главным инженером участка был высококвалифицированный инженер-фортификатор X. М. Эдельштейн. Инженерно-технический состав участка был укомплектован такими опытными специалистами, как Л. В. Шлихтер, А. М. Ананян, Ф. Л. Гепнер. Активно работали прибывшие на Ханко для стажировки слушатели Военно-инженерной академии капитан Н. Ф. Захаров и старший лейтенант А. Г. Афанасьев. Рядовой состав и большинство командиров строительных подразделений до призыва в армию были профессиональными строителями. Они стали рабочей гвардией Гангута.

С мая 1940 по июнь 1941 года ими было построено в скалах и под землей свыше 2000 артиллерийских и [159] пулеметных дзотов и дотов, несколько тысяч одиночных стрелковых ячеек, около 200 командных и наблюдательных пунктов, более 100 подземных складов, 700 блиндажей и убежищ для личного состава. В районе поселка Лаппвик на пограничном рубеже с Финляндией был сооружен и оборудован укрепленный район, насыщенный железобетонными и дерево-земляными огневыми точками, траншеями, ходами сообщений. Задолго до июня 1941 года была составлена схема минирования территории. Прибрежная полоса Ханко стала линией береговой обороны с множеством огневых точек и всеми необходимыми фортификационными сооружениями.

Наши недавние враги активно готовились к новой войне. Они возводили укрепления, построили и тщательно замаскировали свои наблюдательные пункты, вышки, внимательно наблюдали за нашей территорией. С воздуха и с моря следили за нами гитлеровские корабли и самолеты-разведчики. Работали ханковцы в состоянии постоянного напряжения: обстановка была буквально военная, разве только не стреляли...

Мы знали, что в Финляндию приезжал гитлеровский генштабист генерал Бушенхаген со специальным заданием — проверить подготовку плацдарма для нападения на советские войска, оборонявшие полуостров Ханко.

В марте 1941 года на полуостров приехал начальник инженерных войск ЛВО майор Борис Владимирович Бычевский. Он ознакомился с условиями местности и лично принял участие в размещении фортификационных устройств, дал ряд указаний по организации работ.

Когда грянула война, в главной полосе обороны на перешейке, а также на восточной и северной группах островов, прилегающих к полуострову, инженерные работы близились к концу; начиналось строительство второй полосы обороны. С началом боев инженерные и саперные части переключились на выполнение полевых инженерных работ. Строившиеся доты находились на разной стадии готовности. Работая в скальных грунтах, нельзя было обойтись без взрывов. Их засекли наблюдатели противника, и незаконченные доты стали ложными целями — враг вел огонь по заранее засеченным точкам, не причиняя нам существенного вреда. [160]

В эти дни слушатели Военно-инженерной академии стали общевойсковыми офицерами, а все подлежавшие мобилизации вольнонаемные и лица приписного состава, находившиеся на Ханко, были призваны в армию.

Инженерные и саперные части (отдельные роты и батальоны, а также 29-й строительный участок), выполняя комплекс полевых инженерных работ, строили командные пункты, убежища для войск и техники, рыли противотанковые рвы и траншеи, ставили разнообразные препятствия. Противотанковые рвы усиливались 3–6 рядами проволочных заграждений и гранитными надолбами. Перед рвами ставили мины и управляемые фугасы. По всему переднему краю обороны сооружались дзоты — двойные срубы с тройным накатом из толстых бревен, укрытые камнями и землей. Тщательно замаскированный, такой дзот ничем не выделялся на фоне окружающей местности и выдерживал прямое попадание 152-миллиметрового снаряда.

Еще в мае 1941 года 93-й инженерно-строительный батальон начал планировку территории будущего аэродрома. Строители рубили лес и корчевали пни, подготавливали площадки для взлетно-посадочной полосы, летного поля, ангаров. В первых числах июня сюда прибыл 94-й отдельный строительный батальон. Предполагалось возвести полный комплекс наземных сооружений: ангары, мастерские, жилые дома для летчиков и их семей, здания аэродромного обслуживания. Однако война внесла свои коррективы в эти планы. Объекты, возвышавшиеся над землей, становились ориентиром для прицельной стрельбы противника; нужно было «уходить» под землю. Эту труднейшую техническую задачу выполнили 93-й и 94-й батальоны. Заняв оборонительные позиции вокруг аэродрома, они работали под артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации противника, готовые в любое время отразить возможный десант врага.

Вначале глубоко под землей построили шесть ангаров для истребителей и убежища для летчиков и состава аэродромного обслуживания. 14-метровые пролеты перекрывали пакетами рельсов, засыпали полутораметровым слоем щебня и метровой песчаной подушкой, затем двумя метрами камня и пятью метрами земли. [161]

Такой «слоеный пирог» выдерживал прямое попадание 250-килограммовой авиабомбы. Забетонировали полы и рулежные дорожки. Затем приступили к постройке трех подземных ангаров для истребителей, двух ангаров для средних бомбардировщиков, дополнительных укрытий для личного состава и запасного посадочного поля.

Были среди защитников Гангута строители зданий и фортификаторы, саперы и минеры, электрики, понтонеры и мостовики. Были и железнодорожники — 21-й отдельный восстановительный железнодорожный батальон под командованием капитана Г. Г. Банаяна. На Ханко он прибыл в конце августа 1940 года, имея за плечами серьезный опыт работ в ходе боев за освобождение Западной Украины. На Ханко перед батальоном была поставлена задача — соорудить железнодорожную ветку по южному и восточному контуру полуострова для размещения батареи из трех 208-миллиметровых пушек.

Полукольцо железнодорожной колеи опоясало полуостров; в местах огневых позиций орудий было уложено по четыре нитки пути. Как и остальные строители, с начала военных действий железнодорожники работали под огнем противника. Район их работ обстреливался особенно интенсивно.

Инженерные сооружения и укрепления были возведены не только на перешейке, но и на восточной и северной группах островов, прилегающих к полуострову Ханко. Уже в ходе боев на полуострове были построены мощный, с 60 огневыми точками, рубеж обороны; 17 километров противотанковых рвов, 10 километров противотанковых надолб, дважды пересекавших полуостров поперек; около 2300 убежищ различного назначения (для людей, лошадей, машин, инвентаря и боеприпасов) и 50 командных пунктов, около 9 километров ходов сообщения, 60 километров проволочных заграждений, 7,5 тысячи погонных метров противотанковых барьеров, почти 400 пулеметных огневых точек.

Военная обстановка на Ханко требовала от инженерных частей не только строить оборонительные рубежи, но и нести боевое охранение, вступать в схватки с врагом.

В этих условиях стало необходимым объединить все инженерные и саперные формирования в единую войсковую [162] часть. 3 августа командование решило сформировать на базе 219-го и 296-го отдельных инженерно-строительных батальонов, 93-го и 94-го отдельных строительных батальонов и 42-го отдельного саперного батальона новую часть, получившую наименование 219-го стрелкового полка. Впоследствии полк пополнился еще несколькими инженерными подразделениями с ближайших островов военно-морской базы. Командиром полка был назначен майор Я. И. Кожевников, начальником штаба — старший лейтенант Н. Ф. Захаров, его помощником — старший лейтенант А. Т. Нехуров, секретарем партбюро полка — политрук М. В. Ногтев и секретарем бюро ВЛКСМ — младший политрук Н. Харченко (оба в 1943 году пали смертью храбрых в жестоких боях при прорыве блокады Ленинграда). Я был назначен комиссаром полка. Командирами и политработниками батальонов стали вчерашние строители и инженеры-фортификаторы.

Перед нами встала сложная задача: вчерашним строителям, мобилизованным из приписного состава, людям, в большинстве своем сугубо гражданским, надо было помочь овладеть оружием. «Учиться воюя!» — таким был лозунг полка с первых дней его формирования.

Большинство работ по строительству инженерных укреплений приходилось выполнять ночью, скрытно от неприятельских наблюдателей. Светлое время суток (когда позволяла боевая обстановка) использовалось для напряженных учений и строевых занятий. Особо тщательно отрабатывалось взаимодействие с артиллеристами, минометчиками, танкистами, специальными подразделениями. Ветераны полка, сражавшиеся с врагом в составе частей 24-й стрелковой дивизии, руководили учебой.

«Полк-труженик, полк-воин» — так называли наш 219-й, и в этом не было преувеличения.

С нас спрашивали вдвойне: 219-му полку приказали занять траншеи второго эшелона бригады на всю глубину ее обороны; в случае наступления противника полк должен был выйти на передний край. Одновременно мы должны были, не ослабляя боевой службы, неустанно крепить оборону, создавая новую оборонительную полосу в центре полуострова Ханко. В местах, куда враг мог выбросить парашютный десант, мы разместили малозаметные препятствия и колья с колючей проволокой, установили зенитные орудия и пулеметы и содержали их в полной боевой готовности. Одной из самых важных наших задач было укрепление переднего края обороны. Усиленно минировалась территория (на побережье устанавливали морские мины), землянки и окопы ограждались двойными стенками, между которыми засыпали камень, песок или землю. Перекрытия землянок укладывали из 6–7 слоев толстых бревен, засыпанных слоем земли и камней и сверху маскировали их дерном.

Коммунисты и комсомольцы полка всегда были впереди. И в труде и в боях они вели за собой личный состав, воодушевляли людей примером. В суровой обстановке непрерывных боев во вражеском кольце небывало усилился приток людей в Коммунистическую партию. Если при формировании полка в нашей партийной организации насчитывалось 39 коммунистов и 38 кандидатов в члены ВКП(б), то в октябре 1941 года членов партии было уже 112, а кандидатов — 238. Благодаря в первую очередь их самоотверженному ратному труду наш полк с честью прошел славный боевой путь строителя, сапера, фортификатора и минера, завоевав славу передового, он стал гвардейским.

Этот успех определяла целенаправленная боевая и политическая подготовка, глубокая партийно-воспитательная работа с людьми. Главное внимание мы уделяли пропаганде героической истории ленинской партии, воспитанию в бойцах полка советского патриотизма. Основным содержанием всей нашей пропаганды в трудные месяцы 1941 года являлось ленинское учение о справедливых и несправедливых войнах; ярким примером справедливого характера войны была Великая Отечественная война, которую была вынуждена вести наша страна. И мы знали — советский народ победит!

Постоянно изучали мы работы В. И. Ленина о воинской дисциплине и воспитании. Коммунисты полка показывали пример дисциплинированности, беседовали с солдатами о важности строгого исполнения воинского долга. [164]

Условия, в которых жили, воевали, трудились воины полка на всем протяжении обороны полуострова Ханко, были чрезвычайно трудными. Война не может не выбить человека из привычной обстановки. Жизнь в окопах и землянках приводит к тому, что иной боец «забывает» умыться, побриться, пришить чистый подворотничок. И безобидная, на первый взгляд, небрежность может привести к падению дисциплины... Разумеется, командиры и политработники полка не проходили мимо подобных случаев «окопной болезни». Правильной работой коммунистов и комсомольцев во всех подразделениях удалось полностью извести эту «болезнь».

Партийные и комсомольские организации полка постоянно направляли усилия всех бойцов и командиров на неукоснительное и точное выполнение всех заданий командования, будь это просто суточный наряд, боевое охранение пли разведка боем.

Ежедневно во всех подразделениях проводились политические информации и беседы о международных событиях, положении на фронтах, работе тружеников тыла. На этих беседах обязательно приводились примеры образцового несения службы солдатами и командирами полка, подвергались критике отдельные случаи нерадивости. Эту же задачу успешно решала и военная печать — от гарнизонной газеты до боевых листков, которые регулярно выпускались во всех наших подразделениях. Пропагандистов 219-го полка политотдел базы не раз направлял в другие части гарнизона для проведения бесед с личным составом.

И не случайно, когда решался вопрос о прикрытии отходивших с Ханко войск, именно 219-му стрелковому полку доверили ответственную роль основной силы арьергарда: командование было уверено в том, что люди полка с честью выполнят трудную боевую задачу...

В ходе боев бойцы инженерных войск — недавние мирные труженики — не уступали кадровым военным. Вот один из множества боевых эпизодов. 93-му строительному батальону после окончания работ по строительству аэродрома было приказано выбить противника с ближайшего острова и закрепиться на нем. На выполнение боевого задания отправился отряд добровольцев. Противник открыл по ним ураганный огонь, прижав [165] бойцов к земле и не дав возможности сопровождавшим отряд минометчикам занять позицию. Однако минометчики не растерялись. Красноармеец Иван При-ходько держал миномет на плечах, а политрук Яков Берлин опускал мины в ствол. Эта движущаяся огневая точка вела столь интенсивный огонь, что враг был ошеломлен; высадка отряда на остров завершилась успешно.

Люди росли и мужали в ходе войны. Г. С. Чернявский, инженер-проектировщик одного из московских строительных трестов, был призван в армию, в 1939 году. В звании младшего техника-лейтенанта, проходя службу в 46-м строительном отдельном батальоне Краснознаменного Балтийского флота, строил объекты береговой обороны в Прибалтике. На Ханко Г. С. Чернявский стал командиром взвода, оборонявшегося на ближайших к полуострову островах. И здесь в полную силу проявился талант инженера, командира. Войну Г. С. Чернявский закончил в звании полковника, командуя нашим полком...

В тяжелых условиях работали и воевали подразделения, которыми командовали воентехники и техники-лейтенанты Михалев, Сахаров, Лукашевич, Бецлер, Подколюжный, Шевелев, Михайлов, Шихов, Лившиц и другие. И хотя орудиями труда вначале были лишь кирка и лопата, носилки и тачка, солдаты и командиры день за днем вгрызались в камень. Каждый взвод ежедневно выбрасывал из котлованов до 240 кубометров щебня.

Как-то в порт пришло крупное судно со строительными материалами. Из-за непогоды и слабости причалов оно не могло ошвартоваться и бросило якорь на рейде. Личный состав подразделений Семенова и Федосова разгрузил судно в море и доставил материалы к берегу на плотах.

Когда шло бетонирование площадок, шофер грузовой машины красноармеец Шабрицкий за одну смену совершал до 40 рейсов, доставляя бетон к месту работ. Когда сильно похолодало и бетон стал быстро застывать, красноармейцы Г. А. Вдовий и М. А. Збаровский укрывали его своими шинелями, оставаясь на ледяном ветру в гимнастерках. [166]

Вновь и вновь приходилось строителям браться за оружие. Когда десант противника пытался высадиться на остров Крокан, взвод младшего лейтенанта Орешина уничтожил вражеские шлюпки огнем гранатометов. На острове Гроэн находилось отделение сержанта Забелы, которое также подверглось нападению вражеских солдат. И эта вылазка дорого обошлась противнику. В этой схватке мы потеряли одного бойца — Якова Желудева, который был смертельно ранен; его на спине вынес с поля боя под огнем красноармеец Тяжельников.

Пример трудового героизма показали люди техника-лейтенанта Лившица, которые ежедневно трудились по две смены. Офицеры штаба старший техник-лейтенант Я. Бондарев, лейтенант Н. Герасимов и многие другие стали сменными инженерами и руководителями работ.

Активная оборона полуострова продолжалась до октября 1941 года. В сложившейся к тому времени обстановке военно-морская база Ханко теряла свое значение.

Перед командованием базы встал вопрос: как довести гарнизон в Ленинград с наименьшими потерями? Не исключалась возможность прорыва с боями по тылам врага в сторону Ленинграда через Эстонию или Финляндию. Нужны были лыжи. И в 219-м полку... построили лыжную фабрику. Организатором и руководителем производства лыж был начальник инженерной службы полка X. М. Эдельштейн. Отработали технологию производства — от заготовки древесины, сушки, гнутья до оснащения готовых лыж креплениями — и за короткий срок изготовили более 10 тысяч пар лыж! Весь личный состав бригады получил их и готовился к боевому маршу.

Но марш не состоялся. Было принято решение эвакуировать гарнизон на кораблях ВМФ. Первыми ушли подразделения 270-го и 335-го стрелковых полков. Нашему полку была оказана высокая честь: прикрыть отход гарнизона.

2 и 3 ноября мы заняли передовые позиции. Прикрытие отхода войск с Ханко в основном поручалось второму батальону, которым командовал майор А. Г. Афанасьев (вчерашний инженер-фортификатор и будущий командир полка, Герой Советского Союза). [167]

Эвакуацию надлежало совершить скрытно, с соблюдением строжайшей маскировки. Гарнизон Ханко ежедневно таял. Все новые части покидали полуостров, уходили на Большую землю, на защиту города Ленина. Нужно было придумать новые средства и приемы, чтобы дезориентировать врага, ввести его в заблуждение относительно численности гарнизона. Командир базы генерал С. И. Кабанов говорил: «Нужно заставить противника не верить нам, не верить в то, что мы ушли». Был отдан приказ не подавать признаков жизни — прекратить боевые действия, перестать топить землянки, убежища, кухни, перейти на довольствие сухим пайком, соблюдать мертвую тишину... Так начались «мертвые дни». На несколько суток на Ханко все замерло. Создавалось впечатление, что войска покинули полуостров.

Ночью разведчики противника пытались прощупать обстановку на Ханко, подползали к нашим траншеям, испытывали прочность наших укреплений. Мы не выдавали своего присутствия.

На рассвете 19 ноября три большие шлюпки, наполненные вражескими солдатами, подошли к острову Крокан. Огнем наших минометов и пулеметов одна шлюпка была потоплена. Две другие поспешно ретировались. И снова наступила мертвая тишина, ни выстрела, ни звука.

После нескольких «мертвых» дней противник, видимо, решил, что мы ушли. Несколько его подразделений рано утром подошли к нашим проволочным заграждениям и стали резать проволоку одновременно в нескольких местах. В момент, когда враг оказался вблизи наших позиций, отсечным огнем артиллерии и минометов ему был прегражден путь к отходу, а затем кинжальным огнем всех огневых средств линии обороны вражеские солдаты были полностью истреблены.

Противник вел активную разведку боем, посылая вперед разведчиков группа за группой. Навесным огнем нашей артиллерии эти группы уничтожались еще на подступах к переднему краю. У нас потерь в эти «мертвые» дни не было.

...Оставались считанные часы нашего пребывания на Ханко. Задача теперь состояла в том, чтобы уничтожить все, что невозможно взять с собой, а самим уйти [168] незамеченными. Чтобы исключить возможность преследования наших подразделений, саперами и подрывниками полка под руководством X. М. Эдельштейна была создана густая сеть минных полей, различных ловушек, «волчьих ям» и других тщательно замаскированных заграждений.

На 50 огневых точках были оставлены по два солдата, между огневыми точками протянули провода с подвешенными на них касками, пустыми банками из-под консервов. Провода дергали утром, в обед и в часы ужина. Банки и каски имитировали звуки ударов ложек о котелки; создавалось впечатление раздачи пищи солдатам — значит гарнизон продолжает жить нормальной жизнью.

Последней нашей хитростью были пулеметы-самострелы. Изобретение это предложили и осуществили начальник штаба полка майор Н. Захаров и заместитель командира 2-го батальона капитан В. Ананян.

Перед уходом последних бойцов в некоторых местах оставляемых позиций установили патефоны. На больших пластинках в конце звуковой дорожки были закреплены металлические клеммы, а к адаптеру и реле на пулемете подведено напряжение. Иголка, касаясь клеммы, замыкала электрическую цепь, пулемет давал очередь. Патронные ленты были соединены таким образом, что пулемет, работая без наводчика, выпускал до 1500 патронов. К гашеткам других пулеметов привязали собак, на некотором отдалении поставили миски с едой. Собаки рвались к мискам, и каждый рывок вызывал короткую пулеметную очередь...

«Мертвые дни» и пулеметы-самострелы сделали свое дело. Враг был дезориентирован. И когда мы покинули Ханко, противник решился занять полуостров лишь через трое суток.

Поздно вечером 2 декабря последние подразделения нашего полка погрузились на поджидавший нас военный корабль. Горели здания, пылал прекрасный лес Ханко...

164 дня воевали герои-гангутцы на Ханко и вместе с ними 219-й стрелковый полк — полк-труженик, полк-воин. Уходя с полуострова, наш гангутский поэт Михаил Дудин писал: [169]

Не взяли нас ни сталью, ни огнем,
Ни с воздуха, ни с суши и ни с моря.
Мы по земле растоптанной пройдем,
С другим врагом в других местах поспоря.
Такие не боятся и не гнутся.
Так снова в бой и снова так держись,
Чтоб слово, нас связавшее, — гангутцы
На всех фронтах нам было как девиз.

219-й стрелковый полк уже в составе 63-й гвардейской дивизии сыграл славную роль в прорыве блокады города Ленина. Он с честью прошагал по всем дорогам войны, а некоторые солдаты и офицеры полка дошли до Берлина, оставив на стенах рейхстага победный автограф: «Мы с Гангута!»

Пасмурной ночью на 16 августа 1941 года две наши саперные роты минировали рубеж западнее Аувере, прикрывая позиции артполка, оставленного в арьергарде 268-й стрелковой дивизии. Только неделю назад дивизия остановила врага у города Раквере, а теперь отходила за Нарву, к старой эстонской границе. «Дальше врага не пустим», — говорили бойцы. Мы не знали еще, что противник занял Кингисепп...

За лесом полыхали зарницы пожаров. Горели поселки Йыхви и Котла. Пахло гниющими листьями, тошноватым перегаром сланцевого бензина. Саперы торопились. Близился рассвет.

Неожиданно начался обстрел. Снаряды рвались у станции Аувере и на дороге к Нарве. Видимо, темнота не укрыла полковые колонны.

Шальной снаряд упал рядом с группой минеров, и сразу прогремели еще два взрыва. Это старшина Гусев и политбоец Буллит не успели установить противопехотные мины — они взорвались в руках.

Ранение минера ужасно: поражаются руки, лицо, грудь. Наш военфельдшер Анечка Биткина делала перевязку, [170] заливаясь слезами, а Буллит разбитыми губами шептал: «Товарищи, скажите, я буду в строю?» Аня успокаивала его: «Будешь, миленький. Будешь».

Минеры закончили работу; командиры повели людей к машинам, оставленным в лесу. Раненых взяли на носилки.

У машин нас встретил младший адъютант саперного батальона Сергей Пламеневский. Он привез приказ командира: обеспечить прикрытие позиций 799-го артполка и не пропустить противника через установленные минные поля. Командование сводным отрядом из двух саперных рот возлагалось на меня, командира технического взвода.

Уже рассвело. Усталые бойцы расположились под деревьями в ожидании завтрака. Политрук роты Евгений Федоров занялся отправкой раненых. Я же решил связаться с командиром артполка, чтобы уточнить обстановку.

Вместе с сержантом Николаем Антоновым отправились на поиски артиллеристов. По звуку выстрелов быстро нашли гаубичную батарею, оттуда нас провели к штабу, расположенному в отлично оборудованном блиндаже.

Начштаба полка А. Б. Скворцов пояснил обстановку, повторил известную мне задачу и показал на планшете систему огня. Полк прикрывал нас с фронта и с флангов заградительным и отсечным огнем. В мое распоряжение поступали артиллерист-разведчик и два телефониста.

Мы не прошли и половину обратного пути, когда над нами пролетел немецкий самолет-разведчик, а вскоре появилась девятка бомбардировщиков. Бомбы были сброшены на лес — на саперов. Политрук Федоров мрачно доложил: «Убито трое, раненых — пять».

Не много ли мы потеряли за одно утро? Ведь мы еще не вступали в бой? Как отразятся потери на боеспособности людей?

В первую очередь я приказал командирам рот вывести людей на позиции, окопаться возможно глубже. От поселка Аувере до железнодорожной станции Аувере-Яам около трех километров. Это и есть наш рубеж обороны. [171] Перед нами за минными полями железнодорожная насыпь. Ее дуга хорошо вписывалась в нашу оборону, песчаное полотно служило отличным бруствером для огневых точек. Захватив с собой командира батальонной разведки старшину Николая Карасева и сержанта Антонова, я поднялся на насыпь. Перед нами в лучах утреннего солнца мирно золотилось поле спелой пшеницы. Антонов сорвал несколько колосков, задумчиво произнес: «У нас под Воронежем зерно получше будет». Даже тут, на боевом рубеже, он думал о земле...

Немцы пойдут только здесь и по дороге. Значит, надо упредить противника, не дать захватить насыпь неожиданно. А для этого необходимо перенести заградительный огонь артиллерии вперед, на поле. И выдвинуть хотя бы взвод саперов в боевое охранение.

Артиллерийский разведчик (из балтийских моряков) облюбовал наблюдательный пункт на водонапорной башне. Отослав Карасева, я взобрался на башню. Отсюда были хорошо видны и поле, и железная дорога. Телефонная связь с полком уже действовала. Связавшись с начштаба, я попросил перенести огонь вперед, а ранее запланированный — по насыпи — оставить резервным. Скворцов обещал немедленно откорректировать схему огня без пристрелки.

Было уже десять утра. Распогодилось. Ярко светило солнце. На деревьях тысячами искр сверкали дождевые капли. Щебетали пичуги. Только дым на горизонте напоминал о войне.

Неожиданно послышались выстрелы на дороге, затем взрыв и автоматные очереди у минного поля. Мы поспешили на выстрелы. Подбегая к шоссе, увидели легковую машину, а возле нее группу бойцов. По зеленой пограничной фуражке я узнал комсорга батальона лейтенанта Евгения Санталина. Рядом с ним были старшина Карасев и разведчик Иванов. Все они стояли с оружием наперевес, а перед ними лежали трое в чужой форме. Карасев связывал одному из них руки.

Я послал сержанта Антонова к командиру роты Чу-гунову узнать, что там стряслось у минного поля, и, вызвав солдат для сопровождения пленных, выслушал рассказ Санталина. [172]

— Шли мы в первую роту, и вдруг летит на нас легковушка. Подумали — наша, из штаба дивизии. Потом разглядели — больно фасонистая, с брезентовым верхом, и номер ненашенский, белый. Карасев выстрелил в шофера, тут она и вильнула в канаву. Мы к ней, а фрицы драпать... Пришлось их по ногам, по-пограничному... Вот портфель офицера с документами.

Все это было необычно, ново. Мы впервые видели настоящих фашистов. Со знаками СС на петлицах. В куртках с расстегнутыми воротниками и засученными рукавами.

Вернулся запыхавшийся Антонов с тремя бойцами. Оказывается, саперы еще окапывались, когда по дороге мимо них проскочила легковая машина. Ее даже не заметили за работой. Как она не взорвалась на минах — уму непостижимо. Но когда раздались выстрелы в тылу, бойцы побросали лопаты и изготовились к бою. Тут на дорогу выехал транспортер и подорвался на первых же минах. Из кузова выскочило с десяток фрицев. Бойцы открыли по ним огонь из своих самозарядок. Два фашиста убиты, остальные скрылись в лесу.

Со стороны Нарвы показалась наша машина. Это мог быть только старшина Громов, с которым политрук Федоров отправил утром раненых. Выхлоп дымил и стрелял, как зенитка. С подножки соскочила Лариса Чернявская, начальник лаборатории медсанбата дивизии. Ее дело за качеством пищи смотреть да производить анализ крови, а она после гибели мужа рвется туда, где всего опаснее. Ее приезд обрадовал нас: Анечке нужна подмога.

Громов благополучно доставил раненых в медсанбат. Только пришлось на машине перепрыгивать канаву, спасаясь от самолетов в лесу. Вот и отломился глушитель да стекло разбилось. Нам он привез патроны, гранаты, четыре пулемета и горячий обед.

Надо немедленно раздать привезенное бойцам.

Я отправил машину к передовой и пошел в первую роту проверить, как изготовились бойцы к встрече противника.

Саперы даром времени не теряли. Индивидуальные ячейки отрыты почти в полный рост и кое-где уже замаскированы. Политрук Федоров заканчивал обход обороны, [173] беседовал с бойцами о допущенном промаха с немецкой машиной.

На железнодорожной насыпи окапывалось боевое охранение. «Два отделения коммунистов, — сказал Федоров. — Хорошие ребята, не подведут. Сегодня около тридцати заявлений получил о приеме в партию». Он показал пачку листков, исписанных карандашом. В трудные для Родины дни люди хотели быть в партии Ленина...

Неожиданно просвистела мина, за ней вторая и разорвались на опушке. К воющему звуку крупных мин прибавился короткий свист мелких. Значит, близко противник, раз бьет из ротных минометов. Заработала наша артиллерия.

Прибежал связной второй роты: большие потери, вышел из строя командир роты, команду принял старшина Громов (Дмитрий Громов так и остался командовать этой ротой. Он участвовал в боях на Ленинградском фронте, получил офицерское звание и погиб в августовском бою под Синявином в 1943 году.)

Показались вражеские бомбардировщики. Прошли над нами и повернули в тыл, откуда вскоре послышались далекие взрывы. Связной от корректировщика сообщил: бомбят артпозиции. Не успел связной вылезти из окопа, как затрещали авиационные пушки и пулеметы. На бреющем полете фашистские летчики обстреляли наши окопы. Выходит, опушка леса — хороший ориентир для врага. Надо сменить позицию — ближе к минному полю, там пока не упал ни один снаряд. Передав команду ротным о выдвижении, я с Федоровым и Антоновым устремился вперед. Мы тащили пулемет и патронные коробки. На второй или третьей перебежке автоматная очередь противника вынудила залечь. Стреляли с фланга.

Вскочив для очередного броска, я вдруг почувствовал острую боль в ноге. Сгоряча пробежал еще шагов пять и упал. Крови не видно — голенище плотно зажало рану, но боль усиливалась. Все же решил двигаться вперед.

Наконец-то достигли минного поля. Установили пулемет и тут обнаружили, что его кожух пробит и вода вытекла. Федоров выстругал пробки и заткнул пробоины, [174] а Антонов с котелками кинулся за водой к канаве, которую мы только что преодолели.

Опять послышались выстрелы с левого фланга. Неужели обходят? Но частая дробь самозарядок с насыпи и разрывы снарядов на пшеничном поле рассеяли заблуждение. Гитлеровцы шли в лоб на наше боевое охранение. Артиллерийский разведчик первым заметил движение противника и вызвал заградительный огонь перед железной дорогой. Спасибо артиллеристам!

По насыпи ударили мины, они рвались у самых окопчиков бойцов. Но ответный огонь боевого охранения не стихал. Второй залп артиллерии дал понять, что противник вновь поднялся в атаку. Загремели разрывы гранат, и наши выскочили из окопчиков. Завязалась рукопашная схватка. В пылу перестрелки я не заметил, как рядом оказался связной из охранения. «Командир приказал дать огонь по насыпи, если не удержим их», — прохрипел он. Рукав его гимнастерки был оторван и все плечо в крови. Неужели придется стрелять по своим?

И все же фашисты дрогнули. Поле боя осталось за нами, но настало время отвести боевое охранение на основную линию обороны...

Вскоре артиллерийский разведчик сообщил, что в пшенице появилась новая группа противника, видны автомашины и мотоциклы. Опять налетела авиация, завыли мины. Гитлеровцы появились на гребне насыпи и сразу открыли шквальный огонь. Тут же по полю и полотну железной дороги ударила наша артиллерия. Атака опять сорвана.

Но минометный огонь не прекращался, в тылу были слышны мощные разрывы. Это начался обстрел артиллерийских позиций. Значит, и артиллеристам достается. Почти час длилась дуэль. Наконец гитлеровская артиллерия замолчала. Однако затишье длилось недолго.

Последовал новый налет авиации, а когда он прекратился, я увидел, что гитлеровцы, не открывая огня, приближаются к нашему минному полю.

Нельзя показать, что у нас здесь мины, и Антонов полоснул по идущей цепи из пулемета. Заговорили и другие «максимы». Было видно, как падают и бегут фашисты, карабкаются вверх по насыпи, как офицеры, [175] размахивая пистолетами, пытаются вернуть солдат.

В разгар боя Женя Федоров ушел в первую роту, оборонявшую шоссе. Там было особенно жарко. Вернулся он невредимым и, казалось, повеселевшим:

— Хороший у нас народ! И Аня с Ларисой молодцы, устроили медпункт в подвале молокозавода. Раненые теперь в безопасности. Вывезти бы их поскорее.

Федоров пришел к нам в батальон еще когда формировалась дивизия и был назначен политруком роты. Коммунисты избрали его парторгом батальона. Хотя до войны он работал журналистом на Урале, своей подтянутостью и неизменным хладнокровием подавал пример кадровым командирам и бойцам. Я видел в нем настоящего коммуниста и по-хорошему завидовал ему — сам был еще беспартийным.

Артиллерийский разведчик передал по телефону, что в 19 часов прекратит наблюдение, так как полк с темнотой снимается с позиции. Таков приказ. Значит, остаемся одни. Опять прилетела осточертевшая девятка бомбардировщиков. Бомбы легли по кромке минного поля, недалеко от нас. Нащупывают, гады.

Налет кончился, но гитлеровцы не атаковали. Надо было позаботиться о раненых и о патронах. Да и ногу пора показать врачу — прошло более пяти часов, как я ранен.

В сопровождении связного первой роты пополз к Чугунову. У него осталось всего тридцать человек. Только последний налет вывел из строя более десятка бойцов, их переносили к молокозаводу.

Опираясь на палку, двинулся к медпункту, пробираясь между деревьями. У поворота дороги встретил Пламеновского. Он достал из планшета и протянул мне пакет, который я тут же вскрыл. На листке, вырванном из блокнота, твердым почерком было написано красным карандашом: «Именем партии приказываю держаться. Еншин».

Генерал Михаил Александрович Еншин формировал нашу 268-ю дивизию еще будучи полковником в июле 1941 года. До этого он командовал пограничным училищем, много лет провел на охране границ. Человек [176] необычайной смелости и твердости характера, он совсем не выглядел бравым военным, хотя и носил кавказскую бурку, шпоры и клинок. Ниже среднего роста, коренастый, с мягкими добрыми чертами лица, в пенсне, Еншин скорее напоминал врача или ученого. Но именно он не дал окружить нас в тяжелых боях в Эстонии и вывел дивизию к Ораниенбауму. Это он под Понырями, на Курской дуге, командовал героической 307-й дивизией.

Вот такой человек приказал мне 16 августа 19441 года держаться до конца.

...Сгущались сумерки. От пшеничного поля несло горелым зерном, запахом тола из воронок. Многие воронки были уже обжиты нашими бойцами. В одной из них я нашел Федорова, Санталина и Аню: обсуждали, как лучше отправить раненых в медсанбат. Боеспособных бойцов оставалось не более сотни.

Молча отдал я Федорову записку генерала и опустился на дно воронки. Нога разболелась сильно. Аня мгновенно распорола голенище, сделала укол и наложила повязку. Постепенно пришло облегчение, а с ним и тревога за судьбу людей.

Прошло часа полтора, и опять завыли вражеские мины. Минут через десять послышалась дробь автоматов, и на фоне неба, над насыпью, снова показались темные силуэты. Наши молчали, проявляя завидную выдержку. Не зря командиры рот и Федоров с Санталиным обходили днем бойцов. Фашисты уже совсем близко, но мы не стреляем.

Внезапно раздалось несколько взрывов. Это первая цепь противника напоролась на мины. Послышались стоны и лающие команды. Кто-то из наших не выдержал и полоснул длинной очередью по силуэтам. Эго послужило сигналом к общему открытию огня.

Атака отбита. Но минометный огонь не прекращается, К нему добавился артиллерийский обстрел шрапнелью. Вновь несем потери.

— Добить решили, сволочи, — выругался Антонов.

В перерыве между залпами Женя Федоров толкнул меня локтем:

— Скучно лежать без дела. Рассказал бы что-нибудь... [177]

Не до рассказов мне было. Грудь обжигала записка генерала. Как же так? Мне, беспартийному, старый чекист пишет приказ от имени партии. Я достал листок бумаги и написал: «Политруку Федорову. Если убьют, считайте меня коммунистом». Это был мой ответ на приказ генерала. Выполнить приказ партии, находясь вне ее рядов, я не мог.

— Вот этого я от тебя давно ожидаю. А рекомендации мы с Санталиным тебе дадим, — сказал Женя радостно. Он бережно разгладил мое заявление и положил в стопочку таких же листков, полученных днем от бойцов. Многих из них уже не было в живых. (Сутки спустя и сам Женя Федоров был убит в бою под Котлами.)

...Из боя мы вышли под утро, получив приказ комдива.

Роты выставили пулеметы в канаве вдоль дороги и меняли позиции, поочередно поддерживая друг друга огнем. Я с Антоновым и двумя связными из рот прикрывал отход.

К станции отходили под непрерывным минометным огнем.

Двигались по лесу осторожно, с потушенными фарами. В одной из машин Аня с Ларисой везли тяжелораненых. Впереди была Нарва...

Много лет спустя я узнал, что командование почти не питало надежды на наше возвращение. Нам же удалось не только обеспечить отход основных сил дивизии и оставленного в арьергарде артиллерийского полка, но и самим благополучно вернуться. Конечно, главную роль в этом сыграла артиллерия. Но и наши саперы не подвели.

...Светало, когда мы проезжали аэродром на окраине Котлов. У штабного блиндажа, накинув бурку, стоял генерал Еншин. Стараясь не хромать, я подошел к комдиву и доложил, что приказ выполнен. Все люди выведены за Нарву. Михаил Александрович подал мне руку и, помедлив, громко сказал: «Ну, здравствуй, герой!»

К началу войны 168-я стрелковая дивизия полковника А. П. Бондарева входила в 7-ю армию Ленинградского военного округа и дислоцировалась в районе Сортавалы. Личный состав был занят учебой и работами по инженерному укреплению границы. У нас уже был опыт боев 1939–1940 годов, и мы его учитывали. Большое значение придавалось саперному обучению всех родов войск.

Все это пригодилось в будущих боях. Дивизия заняла вдоль государственной границы оборонительный рубеж протяженностью 62 километра. Этот долговременный рубеж был в основном подготовлен заранее. Дополнительно было отрыто и построено около 50 километров окопов и ходов сообщения, противотанковых заграждений и препятствий.

Не хватало мин и взрывчатки. В качестве мин мы ставили артснаряды и минометные мины. Всего установили свыше 4,5 тысячи противопехотных мин и фугасов и свыше 3 тысяч противотанковых мин. Дивизионный инженер майор Гурьев и полковой инженер лейтенант Зотов проявили немало изобретательности в установке заграждений.

В упорных тяжелых боях дивизия держалась за каждый метр земли, и заслуга саперов в обеспечении жесткой обороны была немалой.

Отступая, мы подорвали в ходе боев 35 мостов и труб, заминировали и разрушили 12 километров железнодорожного полотна — обыденное, опасное и горькое дело рабочих войны...

Фашисты атаковали дивизию непрестанно, превосходящими силами, и потери не останавливали их. А потери, нанесенные врагу 168-й дивизией в боях от границы до Ладожского озера, были велики.

Эффективность обороны в этих боях достигалась тесным взаимодействием систем огня и инженерных сооружений и заграждений. Рота 402-го Краснознаменного стрелкового полка под командованием лейтенанта Бехтимирова во взаимодействии с минометчиками и саперами сутки вела бой в окружении двух батальонов вражеских [179] егерей и бой выиграла. Атакуя во фланг роту, один батальон попал на замаскированные электрозаграждения. Враги пытались рвать металлическую сетку гранатами, забрасывать хворостом и трупами своих солдат, но неизменно откатывались под огнем станковых пулеметов лейтенанта Журавлева и минометов младшего лейтенанта Павлова. До 300 трупов оставил на проволоке враг. И подобный пример — не единственный.

О ратном умении и мужестве дивизии Бондарева знал весь Ленинградский фронт. О нас писали «Ленинградская правда» и «На страже Родины», политуправление фронта выпустило брошюру «Бондаревцы».

27 августа дивизия сосредоточилась в районе Детское Село — Слуцк. Командующий фронтом К. Е. Ворошилов приказал контратаковать противника в направлении Ульянки. Дивизии удалось выбить фашистов из нескольких пунктов, и наши позиции под Колпином были улучшены.

Мы заняли оборону по левому берегу Ижоры. Работа саперов не прекращалась (пожалуй, никогда на войне не прекращается наша работа: ставишь минные поля и разминируешь их, взрываешь и наводишь переправы, строишь блиндажи и покидаешь их, чтобы строить новые на новом месте...). На Ижоре полковые и батальонные саперы немедленно приступили к минированию переднего края и дорог. Мосты подготовили к взрыву.

Здесь полегли в одном бою почти все саперы 402-го полка со своим командиром, полковым инженером лейтенантом Зотовым. Они находились впереди наших позиций, минировали передний край, когда фашисты перешли в атаку... До последнего дыхания сражались герои с превосходящими силами врага.

Вражеские атаки не прекращались. Дивизия выдержала их бесчисленное количество. Бойцы переходили в штыки и отбрасывали врага контратаками, держались под Колпином насмерть. За нами были Ленинград, Ижорский завод, рабочие которого изготовили 300 бронеточек и бронещитков. На этом рубеже мы остановили в сентябре немецко-фашистское наступление.

Сейчас здесь стоит монумент «Непокоренные». [150] ...В октябре мы были под Невской Дубровкой.

Дивизия получила приказ переправиться на левый берег Невы и с Невского «пятачка» наступать на Синявино. Мы должны были соединиться с частями, наступавшими от Волхова, и прорвать блокаду. Саперы принялись за подготовку переправ и подходов к ним.

Обстановка сложилась тяжелая. Переправы просматривались противником. Не прекращался интенсивный артиллерийский и минометный обстрел. Фланкирующим огнем били по нам пулеметы. Переправы то и дело выходили из строя. Дивизия несла потери, и потери большие. Нева начала покрываться тонким льдом, пошла шуга. Переправочные средства с трудом поддавались управлению...

На левом берегу в конце ноября мы перешли к обороне и начали закрепляться на достигнутых рубежах. Земля схватилась морозом, звенела под ломами и топорами, зарываться в нее было трудно. Саперы применяли взрывчатку. Мы находились вплотную к противнику, огонь его был губителен.

В историю героической защиты Ленинграда Невский «пятачок» вошел немеркнущей страницей славы...

В конце декабря новый приказ: передислоцироваться на Ораниенбаумский плацдарм. Дивизия переходила в Приморскую оперативную группу. Нужно было переправляться обратно на правый берег Невы и через Финский залив от Лисьего Носа — в Ораниенбаум.

Пехоту и артиллерию решили пустить по льду залива. Дивизионный инженер срочно разведывал трассу. Проложили и обозначили несколько маршрутов. Толщина льда вызывала опасения — 15–18 сантиметров.

Марш совершили в два этапа: в Кронштадте сутки отдыхали. Люди были измучены прошедшими боями и голодом. По льду двигались медленно, с частыми привалами. Тягачи тянули отдельно лафеты орудий и стволы. Лед мог провалиться каждую минуту...

На Ораниенбаумском плацдарме дивизия поначалу находилась во втором эшелоне. Занимались боевой подготовкой и строительством оборонительных рубежей. [181] Снова боевые дни начались для нас в октябре 1942 года, когда мы сменили на переднем крае 48-ю стрелковую дивизию, заняв оборону на участке Порожки — побережье залива.

Передний край гитлеровцев был сильно укреплен. Многочисленные мощные огневые точки, развитая система траншей и ходов сообщения, разнообразные противопехотные и противотанковые заграждения, завалы, заборы, звуковая и световая сигнализация, минные поля, на линии завалов — дзоты, дальше — траншеи...

Саперы-разведчики долго прикидывали, как преодолеть заграждения без лишних потерь. Целыми днями вели наблюдение и, наконец, засекли, как группа фашистов вышла за забор ставить мины. В предутреннем тумане разведчики лейтенанта Трунова воспользовались этим проходом и захватили из траншеи «языка». Так же действовали на другом участке разведчики младшего лейтенанта Токарева.

Саперы обеспечивали вылазки разведчиков и прикрывали их огнем. В любых условиях ползли они впереди, делая проходы в минных полях и заграждениях. Сотни фугасов, «сюрпризов»-мин обезвредили наши саперы Ржанов, Медведев, Петров, Воробьев. Получив смертельное ранение, выполнил боевое задание сапер Л. Т. Карманов (посмертно он был награжден орденом Красной Звезды). В разведке вынес из-под огня четырех раненых Харьковский.

Проделав проходы в заграждениях и бесшумно сняв часовых, взорвали вражеский дот саперы старшего лейтенанта С. Н. Бондаренко.

И когда в победных боях 1944 года дивизия громила и гнала врага, впереди пехоты, как всегда и везде, шли саперы, герои самой будничной и негромкой из военных профессий.

Четверть века спустя, в августе 1970-го, «Ленинградская правда» писала: «Бондаревцы сыграли в обороне Ленинграда роль подобную той, которую под Москвой сыграли панфиловцы».

.Что ж, и к саперам это относится в полной мере. [182]

Наш ополченческий отдельный саперный батальон принимал участие в обороне Красногвардейска. Несмотря на потери, мы сумели сохранить организованность настолько, что командование решило на базе нашего подразделения сформировать батальон по армейским штатам. Назначая меня комбатом, командование, вероятно, учитывало мой военный опыт. (В 1916 году, когда шла первая мировая, я закончил Николаевское инженерное училище, в чине прапорщика был направлен на юго-западный фронт, в Карпаты, совершенствовался в военно-инженерном деле под руководством талантливого фортификатора подполковника Дмитрия Михайловича Карбышева. В гражданскую войну командовал бронепоездом в дивизии Н. А. Щорса.) Комиссаром батальона стал старший политрук В. В. Осипов, начальником штаба — лейтенант А. В. Лапшин, командирами рот — старший лейтенант Б. П. Коробкин, лейтенанты А. А. Любош и К. А. Титов, начмедом — капитан медицинской службы А. И. Козик.

Замечательные люди были в нашем батальоне. Ведь многие из них, по велению сердца вступивших в ополчение, имели за плечами большой жизненный опыт.

Грузчиком в порту работал Георгий Гулевский. Имея тридцать лет от роду, он обладал большой физической силой, а вот зрение подкачало. В военкомате сказали: не годен. Огорченный он пошел бродить по городу и вышел на Марсово поле, где формировалось ополчение. Это решило его судьбу.

Поглядели мы с комиссаром на Гулевского, поговорили с ним и решили назначить командиром отделения.

— У меня ж всего четыре класса, а бойцами — ученые, профессора, — взмолился новоиспеченный сапер.

Мы успокоили его, обещали помощь. Но и без особых усилий с нашей стороны из Гулевского вышел отличный младший командир, пользовавшийся авторитетом даже среди «профессоров». А потом Георгий стал лучшим в батальоне старшиной роты.

Был освобожден от призыва в армию тридцатидвухлетний [183] гидрогеолог Владимир Федоров, научные работы которого печатались в трудах Академии наук. Участник многих экспедиций, в которых со своими гидрологическими приборами взбирался по кручам Памира, проходил без передышки десятки километров, он не мог оставаться в тылу. Федоров отказался от брони и вступил в ополчение. Вскоре его назначили командиром отделения, а затем командиром взвода. Он был одним из самых любимых младших командиров в батальоне.

Однажды наши части получили боевой приказ овладеть правым берегом реки Тосно неподалеку от устья. Это была возвышенная и сильно укрепленная врагом местность. При попытке подтащить лодки к берегу саперов прижал к земле плотный огонь противника. Казалось, голову поднять невозможно. Но Владимир Федоров, командовавший бойцами, сумел найти нужные слова, которые сняли напряжение, сковавшее людей, придали им мужества. Используя незначительные складки местности, саперы выполнили боевую задачу — своевременно подготовили плавсредства для пехотинцев.

До старшего лейтенанта, командира роты, вырос в батальоне бывший кузнец Кировского завода Капитон Александрович Титов. Немногословный, деловитый, он быстро овладел саперной специальностью. Личным примером, который действовал зачастую сильнее приказа, обучал он военному делу подчиненных.

Как-то командующий 55-й армией генерал-майор В. П. Свиридов приказал подобрать в батальоне знающего, отважного и сильного сапера для группы, которую должны были забросить в расположение врага. При этом генерал предупредил, что желает видеть только добровольца.

Мы наметили Титова. Когда вызвали его, комиссар В. В. Осипов сказал:

— Задание опасное. Можете отказаться, упрека не будет.

— От такой чести не отказываются, — ответил Титов.

И он не только выполнил задание, но и вместе с другими бойцами группы вернулся живым и невредимым. Докладывая мне об этом, Титов доверительно шепнул: [184]

— Генерал Свиридов обедом накормил да еще и коньячку поднес...

Мне частенько приходилось выкликать на задания добровольцев. Помню, ночью в большой землянке собрали комсомольцев. Я объяснил им, что для ночной операции требуются саперы, способные рискнуть жизнью. В горле у меня встал соленый комок, когда я увидел лес дружно поднятых рук, красивые лица ребят, загоревшиеся решимостью. И как всегда были среди них комсорг батальона Матвей Якерсон, член комсомольского бюро и редактор стенгазеты «Динамит» Иван Виноградов, начхим батальона Аркадий Болотников, сандружинница и снайпер Саша Днепровская.

Неутомимым на выдумку человеком был начштаба батальона лейтенант Александр Васильевич Лапшин. Однажды он показал мне искусно изготовленные им из папье-маше начиненные взрывчаткой муляжи, имитирующие булыжник, кирпич, кусок каменного угля.

Я вспомнил, что до войны Лапшин был декоратором на Лспфильмс. Поди ж ты, пригодилось мирное искусство.

Мне и комиссару муляжи понравились. Прихватив их, мы с Лапшиным поехали в штаб армии к начальнику политотдела Кулику. На Кулика «коробочки» Лапшина произвели большое впечатление, и он вскоре продемонстрировал их на Военном совете фронта.

И вот в одном из холодных помещений безлюдного, омертвевшего Ленфильма затеплился огонек, затрещали дрова в печке. Лапшин, получивший в помощь несколько бойцов батальона, занялся изготовлением муляжей по заданию командования. Кроме своих коробочек он придумал новый пластмассовый взрыватель для нетабельных мин, который был полностью безопасен для устанавливающего мину бойца и неизвлекаем — для врага...

В июле 1942 года после тяжелого ранения в бою Александр Лапшин был эвакуирован из Ленинграда и навсегда расстался с родным батальоном. В экспозиции артиллерийского музея в Ленинграде и сейчас можно увидеть муляжи и взрыватели Лапшина.

Выходя на боевое задание, ни одна рота, ни один взвод не могли обойтись без девушек-сандружинниц. [185] С тяжелой сумкой за плечами, они всюду следовали за саперами и были готовы всегда оказать помощь раненому, вынести его с поля боя. Бойцы батальона платили им братской привязанностью, берегли от вражеского огня.

Маленькая, хрупкая на вид Аня Калинина вынесла из зоны обстрела около полусотни наших солдат, за что была награждена орденом Ленина. Орденами и медалями был отмечен ратный труд Галины Дубовицкой, Нины Чебан, Марии Смирновой и Ольги Ивановой. Спасая бойцов, отдали свои жизни Нина Крылова и Зина Елагина.

Добрым наставником наших сандружинниц была батальонный врач капитан Анна Марковна Козик, чьи организаторские способности, чуткость снискали любовь и уважение солдат. Зимой 1941/42 года в непосредственной близости к линии фронта она организовала стационарный пункт медпомощи, который возвратил в строй около 300 бойцов.

...До самой Победы воевал наш батальон, немало славных дел на его боевом счету. Отважно сражались саперы, вчерашние ученые, рабочие, писатели города Ленина — ополченцы, добровольцы. А душой батальона был наш комиссар, замполит, старый партиец, участник гражданской войны В. В. Осипов. Это он сложил боевую песню батальона, которую с удовольствием распевали саперы. Символично, что именно Осипов, работая инженером-строителем, возводил после войны новые прекрасные здания на Московском проспекте, где ныне стоит памятник героическим защитникам Ленинграда.

На вооружение нашей армии электрозаграждения были приняты задолго до Великой Отечественной войны. Они нашли применение на границах Советского Союза, где создавались особые укрепленные районы. Такой же укрепрайон был создан и под [186] Ленинградом. Здесь впервые электроснабжение долговременных сооружений и электризуемых заграждений осуществлялось от местной энергетической системы.

С первых дней Великой Отечественной началось широкое использование электризуемых заграждений, которые применялись для прикрытия боевых порядков наших войск в обороне и наших флангов в наступлении.

В самом начале войны из состава 12-го отдельного инженерного полка Ленинградского военного округа была сформирована наша отдельная электротехническая рота. Комплектовалась она по штатам военного времени. Бойцы, прибывшие к нам на пополнение, были рабочими и служащими ленинградских предприятий. Многие из них участвовали в боях 1939–1940 годов.

7 июля роту направили на выполнение боевой задачи в район приграничной железнодорожной станции Вяртсиля, где занимала оборону 168-я стрелковая дивизия. Здесь отличился личный состав взвода лейтенанта И. З. Чирейкина, развернувший малозаметные электризуемые заграждения. На них противник потерял более двух десятков солдат. Но общая обстановка складывалась не в нашу пользу. Под натиском превосходящих сил противника дивизия вынуждена была отойти к Ладожскому озеру. Вместе с ней отступали с боями и наши саперы. Бойцы подорвали свою электростанцию и действовали как стрелки. В этой тяжелой обстановке взвод лейтенанта Чирейкина с двумя пулеметами в течение месяца мужественно бился с врагом и вывел из строя около 200 солдат противника. Об участии взвода в этих боях рассказала газета «На страже Родины». Там писалось, что горстка военных электротехников четверо суток сдерживала натиск вражеского батальона...

Тем временем второй и третий взводы устанавливали водные электризуемые заграждения протяженностью 8 километров на реке Тохма-йоки. Затем рота была срочно переброшена на Лужскую оборонительную позицию, где нам поручили установить электризуемые заграждения на участке Жильцы — Толмачево — линии обороны двух стрелковых дивизий. Мы применяли заграждения различных конструкций. Стационарные (электризуемый проволочный забор) устанавливались на кольях, деревьях, эскарпах. Подвижные заграждения [187] (сетки П-5 шириной 4 метра с ячейками 25 на 25 сантиметров) размещались на флангах позиции и хорошо зарекомендовали себя. В числе специальных были почвенные и водные заграждения. В основном применялся «корытный» способ электризации почвы: саперы отрывали ровик шириной не менее шага, дно и стенки которого выстилались изоляционным материалом, затем ровик засыпался землей и маскировался дерном. Под дерн укладывался оголенный кабель к источнику электроэнергии. Солдаты противника, неминуемо ступавшие на дерн, получали сильный удар током.

Так же действуют и водные электрозаграждения (в них только требуются меньшие потенциалы на электроде).

К концу августа задание командования было выполнено. Однако наш рубеж находился под постоянным артиллерийским и минометным огнем противника. Поэтому приходилось регулярно проверять состояние заграждений; группы электриков под обстрелом восстанавливали поврежденные линии. Смело и решительно действовали младший сержант Сергеев, красноармейцы Бакшеев, Бидюк, Сиркин, Грошев, комиссар электророты младший политрук М. В. Кутышев.

...Сентябрь 1941 года. В дни, когда решалась судьба Ленинграда, мы укрепляли оборону 42-й армии. Берег Финского залива, Лигово, мясокомбинат, Рыбацкое — здесь устанавливали заграждения электрики 30-й и 19-й рот. Впервые питание заграждений осуществлялось от станции с низковольтными генераторами. Агрегаты, установленные на двухосных прицепах, были укрыты в убежищах в насыпи внутренней Окружной железной дороги. Полностью установка заграждений была завершена в октябре. Лейтенанты Чирейкин, Ипатов, воентехник Аутко, младший лейтенант Тевеленок изучали с новым пополнением материальную часть, проводили тренировки расчетов, поддерживали заграждения в полной боевой готовности.

В это время на Ленинградском фронте широко развернулось движение истребителей. По инициативе комсомольской организации в него включились и бойцы нашей роты. Каждую ночь уходили бойцы со снайперскими винтовками на нейтральную полосу. Более 300 гитлеровцев [188] уничтожили истребители роты. 13 февраля 1942 года в газете «На страже Родины» мы с гордостью прочли имена наших бойцов, получивших высокие награды. Это были награжденный орденом Красного Знамени красноармеец Сивков, кавалеры Красной Звезды Чирейкин, Денисов, Изонов, Плахин, Семенов, награжденный медалью «За отвагу» красноармеец Фридман.

В декабре 1942 года, когда вновь заработала Ладожская ледовая трасса, мы получили срочное задание — установить на льду Ладожского озера между деревней Ганнибаловкой и маяком Бугровским электризуемые заграждения протяженностью в 10 километров. Диверсионные группы врага не должны были приблизиться к Дороге жизни. Работу поручили третьей роте 13-го электробатальона, которым я командовал в то время.

Нам еще не приходилось устанавливать заграждения на льду. Задача осложнялась тем, что кабель должен был проходить по поверхности льда. Решено было для безопасности эксплуатации установить две передвижные электростанции на западном и восточном берегах озера. Это обеспечивало их надежное укрытие и маскировку, исключало возможность затопления станций.

На льду одного из водоемов провели испытания различных вариантов заграждения. Остановились на комбинации спирали Бруно и сетки П-5. Спираль Бруно изготовили сами. Трассу разбили на шесть участков. Заградительная сетка подвешивалась на колышках, за ней была уложена спираль Бруно, заземленная спущенными в озеро трубами.

Электрозащиту ледовой трассы успешно осуществляли красноармейцы роты старшего лейтенанта Дементьева, политрук роты Дитрих, командиры взводов Курочкин и Астраханский, старшина роты Заернюк.

Командиры стрелковых подразделений связывались с электриками по телефону. Управление заграждениями осуществлялось шифром и действовало безотказно. Врагу не удалось нарушить работу Дороги жизни. В этом заслуга и наших заграждений.

В июне сорок четвертого батальон получил приказ установить электрозаграждения протяженностью 31 километр у переднего края обороны частей 17-го укрепленного района — от Ладожского озера до устья реки [189] Вуоксы. Здесь мы снова разбили заграждения на участки, в нужных местах оставили проходы. На каждый участок напряжение подавалось отдельно, и мы простым переключением могли обеспечивать как непроходимую оборону, так и простор для маневра наших стрелковых подразделений.

В этом отношении электрозаграждения очень удобны, они заслужили признание войсковых командиров. Но, в отличие от других видов инженерных заграждений, электрические цепи требуют постоянного контроля, осмотров. Бойцы электротехнических подразделений проявляли много мужества и отваги, поддерживая заграждения в боевой готовности. При обходах мы несли потери...

Замечательно работали взводы офицеров Христюка, Моторного и погибшего на Вуоксе лейтенанта Денисова. Его заменил другой отважный офицер — лейтенант Гелин.

На Ленинградском фронте электризуемые заграждения сыграли немалую роль, стали мощным средством поражения живой силы противника в обороне и в наступлении, способствовали эффективному инженерному укреплению местности.

«Немцы теперь не забудут некоторых слов: например, Туйполово или Верхнее Кузьмине», — писал в декабре сорок первого Илья Эренбург. А много позднее мой боевой друг В. Н. Зотов вспоминал минувшее так: «Впервые после отступленья вперед немного мы прошли, стал целью долгого сраженья пологий холм родной земли... И я с тех пор, хоть шел неровно, вставая, падая опять, считал вершиной безусловной высотку ту — «один и пять».

Их тогда не было ни на одной топографической карте: ни Туйполова, ни тем более «высоты 1,5» — чуть приметного возвышения, примерно с километр юго-западнее того места, где массивные пилоны обозначили [190] сейчас бывший здесь передний край нашей обороны. Однако для тех, кто, подобно саперам нашего батальона, исползал весь этот передний край на собственном животе, тут знакома каждая кочка. 366-й отдельный саперный батальон 6-й дивизии народного ополчения (затем 189-й Кингисеппской Краснознаменной стрелковой) участвовал в обороне этих рубежей с ноября 1941 и до самого января 1943 года.

...Молодой и нахрапистый командир стрелкового полка размахивал передо мной пистолетом.

— Я-ть тебя!.. Ты понимаешь, что пехота не пойдет на минное поле?! Нет там проходов! Лично приказываю убедиться...

Проходы были. Ночью по требованию тех же самых стрелков проверить проходы в немецких заграждениях на ровной как стол равнине я посылал самых лучших своих ребят: разведотделение роты во главе с сержантом по фамилии Мокрый. Отделение попало под плотный прицельный минометный налет. Вернулся один боец Алферов. Он был почти невменяем от пережитого. Но все же сумел рассказать, что саперы задание выполнили: проделанные ночь назад нами проходы в целости, и немцы их, похоже, не обнаружили.

Мне ли было обижаться на этого взвинченного обстановкой и не научившегося еще держать себя в руках командира полка? Нет, не в том дело, что подобные стычки между общевойсковыми начальниками и приданными им (равно как и артиллерийскими, авиационными и т. п.) командирами вовсе не новость. Другие, куда более весомые обстоятельства уравновешивали нас. Я ведь сам — и всего лишь неделю назад — имел ту же самую неимоверной сложности задачу, какую он сейчас ставил тем командирам и бойцам, которых собирался вести в бой за мало приметное под слепящим январским солнцем возвышение, кем-то (еще до нас) окрещенное «высотой 1,5».

Тяжкий крест несет командир, так и не сумевший объяснить тем, кто позже пал в бою, зачем, ради каких высших военных целей он повел их в почти безнадежную атаку.

Кто-кто, а саперы моей 3-й роты, лучше собственных траншей знавшие передний край гитлеровцев, хорошо [191] понимали: бой предстоит неравный. На штурмовке Верхнего Кузьмине, а затем хутора Туйполово было обескровлено уже не одно стрелковое подразделение. Наш батальон — 2-ю роту М. П. Старовойтова и мою — пустили тогда, когда все возможности пехоты были посчитаны исчерпанными. Старовойтов шел первым, и ему повезло: гитлеровцы не ожидали удара. Сработала и придуманная в нашем батальоне хитрость. Саперы 2-й роты двинулись по снежной целине на рассвете без единого выстрела, прикрываясь изготовленными на Кировском заводе бронещитками, поставленными на лыжи. Как показывали потом пленные, немцы приняли их за «бесшумные русские танкетки». А бойцы Старовойтова, шустро отталкиваясь руками и ногами, споро проскользнули за этими «танкетками» до самых передних неприятельских траншей и, пока враг не очухался, забросали его гранатами, быстро и почти без потерь заняли этот рубеж.

Нашей роте предстояло развить успех: взять Туйполово и еще два приподнятых над ним дзота. И конечно же, все — и наш сверхопытнейший комбат капитан Каргузалов, сапер еще первой мировой войны, и симпатичный рассудительный комиссар Панов, и бойцы — понимали: на внезапность рассчитывать больше нечего, выделенные нам по лимиту по два снаряда и восемь мин на 2–3 имевшихся ствола, да еще по такому глубокому снегу, — это не артподготовка и даже не слезы — это ничто, знали, что идти придется под кинжальным и под косоприцельным...

А вот почему так, чем оправдывались столь большие жертвы при маловероятном успехе, те, кто остался в живых, узнали через долгое время. Лишь много месяцев спустя стало ясно, что наши исключительно кровавые бои «местного значения» зимы 1941/42 года отвлекали силы немецко-фашистской армии от сражения на тихвинском направлении, где решалась судьба второго кольца блокады и, в конечном итоге, судьба Ленинграда, войск Ленинградского фронта и КБФ.

Двое суток мы провели на «исходных позициях» — в низком (от пола до потолка меньше метра), промерзлом и ужасно захламленном подвале главного здания Пулковской обсерватории. Больше всего мы страдали [192] тут от холода. Бойцы собирали раскиданные по всему подвалу обрывки звездных каталогов, каких-то астрономических схем и таблиц и устраивали костры. Бумага горела плохо, и ее растапливали битуминированными щепками от потолочного подбора. Черный асфальтный дым застилал помещение. Утром поступил приказ подготовиться к выдвижению. В затишье, за главным зданием, я построил роту. Восемьдесят пять человек смотрели на меня хмуро и напряженно. Хуже всех — горящие мучительной тоской глаза на иссиня бледном лице, полная отрешенность — вид у командира первого взвода.

— Ты что, Горбунов? — шепнул я ему. — Возьми себя в руки...

— Все. Не вернусь я из этого боя. Сердце чует. Возьми вот пакет, перешли жене...

Ему достался первый же шальной осколок от мины. Еще до рубежа атаки алой кровью окрасился рукав командира второго взвода А. А. Грушке, выбыли из строя многие другие бойцы и командиры... Но Туйполово мы взяли (все-таки был элемент неожиданности: не думали они, что пойдем днем, напролом) и двинулись дальше.

Ну, а дальше... Дальше они нас положили в снег. Перед самой проволокой заграждений. Из белевших за ними куполов двух дзотов секли таким непрерывным настильным пулеметным огнем, что никто не мог поднять головы.

Мы пролежали здесь с одиннадцати утра и до часу ночи. Из восьмидесяти пяти саперов живыми и невредимыми довелось остаться мне и 19 бойцам.

И вот теперь последующую задачу (Туйполово мы укрепили, и оно надолго стало бельмом на глазах у фашистов) поручили изрядно потрепанному стрелковому полку. С той же «огневой поддержкой» — по два снаряда и восемь мин на ствол — и нами как приданным подразделением.

Вечером, как было приказано, «в полном боевом» — маскхалат, две гранаты за поясом и пистолет в кармане, я побывал в совхозе Бадаева (сейчас отделение «Шушары»), в штабе батальона. Доложил дивизионному инженеру Мальцеву о полученном задании взорвать [193] дзоты, схему разведанной в ходе боя вражеской обороны, о потерях. Комбату Каргузалову этой информации не требовалось: он сам побывал у нас ночью под немецкими дзотами.

— Что же, иди, — сказал Мальцев. — Бери нестроевых, раз больше у тебя никого нет: и обозников, и сапожников...

— Эх, такое разведотделение сгинуло ни за грош... Такой сержант... — сокрушался Каргузалов.

...Сержанта Мокрого мы нашли у проделанного прохода. Он лежал навзничь, и голубоватые тени от луны и немецких осветительных ракет плясали вокруг его застывшего тела. Над всем полем висела полнейшая тишина, прерываемая лишь слабым шорохом вспыхивающих ракет и сухим отрывистым «кашлем» напеременку стрелявших из дзотов немецких «станкачей».

Опытные саперы знают: ночью на переднем крае, в нейтральной полосе, у чужих траншей и окопов страшно только наделать шуму. Я знал здесь все вражеские огневые точки. Знал, что прежде стрельбы высунется из дзота черная рука и пальнет ракету. Что строчить будут тогда из другого, парного дзота. И стрелять наугад, ни черта не видя и даже не слыша. Когда знаешь режим огня, что враг может, а чего не может, — все становится просто. Не случайно наш многоопытный комбат пришел к нам, зарывшимся в снег, прошлую ночь даже без маскхалата — в сапогах и шинели. А вот в атаке куда страшнее...

Я полз, не спеша выполняя ставшую уже привычной работу.

Саперы все сделали на совесть. Проходы были на месте. Смысла в них только не было: снег лежал высоко и плотно, под самую верхнюю нитку проволочных заграждений, почти скрывая редкие пеньки кольев. Через такие заграждения и перешагнуть не трудно. В павшей после очередной вспышки ракет темноте я легко перевалил через двухрядную колючку, сунул в снег руки, проверяя, что может ждать пехоту за заграждением, и сразу нащупал тонкую проволочку. «К минам», мелькнула тревожная мысль...

И тут произошло непонятное. Кто-то тяжелый и снежный навалился на меня со спины, жарко задышал [«54] в щеку: «Парень, что ты делаешь? Ты же нас всех подорвешь! Не трогай ее! Слышишь?..»

Страшное — черт бы его побрал — сапожник. «Что ты, шепчу, и командира не узнаешь? Лежать здесь! Не мешать! Не двигаться...»

Нестроевые... Что с них возьмешь на самом виду у немцев?

А вообще народ в нашем батальоне был замечательный. И тот же Страшнов сделался потом хорошим бойцом.

Выдающейся фигурой не только в роте, а во всей части, был сержант Середа. Этот лихой, никогда неунывающий сапер стал сержантом в феврале 1942 года в боях все за ту же высоту «1,5». В тот день отделение старшего сержанта Тропашко, проведя стрелков через минное поле, вместе с ними пошло в атаку. И когда старший сержант Тропашко пал смертью храбрых, в бой отделение повел Середа. Саперы первыми ворвались в немецкие траншеи, захватили и тут же использовали по прямому назначению вражеские автоматы и два ручных пулемета. Они участвовали в закреплении позиции, в отражении контратаки. А сверх того — сапер во всех ситуациях признавал себя за разведчика — Середа, Богдашев и Сейц деловито проверили окопы, землянки: нет ли мин и чего полезного... И нашли. Середа принес к нам в штаб (я был уже начальником штаба, или, как тогда говорили, «старшим адъютантом» батальона) походную сумку гитлеровского офицера с секретными картами и другими служебными документами. Его и Богдашева наградили медалью «За отвагу».

Не раз потом отличался этот чудный, истинно саперной храбрости человек. Не случайно именно на нем остановил свой выбор наш новый комбат Хаев, подыскивая лихую и вместе с тем расчетливую голову взводу батальонной разведки.

А ротный санинструктор Дмитрий Семенович Фаддеев! Сколько раз выручал нас, сколько саперных душ спас этот скромный, очень сердечный и добросовестный человек. В том самом бою за Туйполово, когда намертво вжал нас враг пулеметным огнем в снег, когда многие бойцы и пошевелиться-то боялись под свинцовой поземкой, он вытаскивал раненых. Шестьдесят четыре [195] души из нашей второй роты выволок он на своих плечах и на специальной «волокуше» из-под огня. И, кстати говоря, тоже не забывая по-саперному все видеть и примечать, дополнил мою разведсхему ценными данными. Мне же лично вручил неожиданный подарок: мои сорванные взрывом часы — подарок от мамы в день окончания института. Он заметил, где в бою рядом со мной шарахнула мина, и в очередном своем «рейсе» по полю страдания не забыл хоть чем-то отвлечь и приободрить вконец расстроенного командира.

...Есть в нашем городе, в Октябрьском районе, где в сентябре сорок первого формировались наша 6-я дивизия народного ополчения и наш батальон, отходящая от Лермонтовского проспекта улица Лабутина. Есть в 256-й школе на проспекте Майорова пионерская дружина имени Петра Лабутина. Петр Лабутин был бойцом нашей 3-й саперной роты.

Не знаю почему, но именно этого бойца (лишь за полтора года войны из-за потерь в роте трижды почти нацело менялся личный состав) я хорошо запомнил. Мне, 24-летнему комроты, несмотря на мой инженерный диплом и некоторый опыт участия еще в финской войне, Лабутин представлялся уже пожилым человеком. Еще бы: рабочий, за 35 лет, обстоятельный, неторопливый. Кажется, из-за производственной травмы у него на руке недоставало двух пальцев, и мобилизации он не подлежал. Настоял сам. И меня тоже, спустя какое-то время, тихо, вежливо, но непреклонно вынудил перевести его из хозяйственного отделения в строй. Бойцы любят таких спокойных и рассудительных солдат, с ними как-то уютнее чувствуешь себя в ночном поиске между своими и чужими окопами.

Где-то в конце первой декады сентября 1942 года мы со сменившим меня на командовании 3-й ротой В. Н. Зотовым вызвали Лабутина в штабную землянку. Дивизионной разведке для поиска в ближнем фашистском тылу и захвата «языка» нужен был опытный и со всеми качествами разведчика сапер. Такое задание часто получали отдельные наши бойцы и даже взводы.

Бывалым участникам действий войсковой разведки особых профессиональных разъяснений не требуется. Показали Лабутину на карте: [196]

А дальше не столько мы ему, сколько он нам рассказывал: где лучше сделать проходы в минных полях и заграждениях, какое сооружение противника обойти стороной, какую проволоку перешагнуть, ступить на какую тропку... О прочем скажут ему давно ставшие его друзьями бойцы из разведроты.

Собрав нужную экипировку и сдав документы начальнику штаба, получив обязательное напутствие комиссара батальона, Лабутин ушел в дивизию. Все остальное мы узнали уже донельзя взволнованные подвигом нашего товарища от бойцов разведроты.

Лабутин четко провел их через все хитросплетения заграждений противника В ночь на 13 сентября они вышли к развилке Варшавской железной дороги. Здесь, ошеломив гитлеровцев внезапным налетом, выполнили задание и взяли ценные трофеи. Стали отходить. И попали под прицельный пулеметный огонь из фашистского дзота.

Петр Лабутин по собственной воле пополз на прикрытие товарищей: он лучше других знал эти места. Бросил гранаты, и пулемет замолчал. А потом ожил снова. И тогда боец 3-й роты 366-го отдельного саперного батальона Петр Иванович Лабутин своим телом закрыл амбразуру вражеского дзота. Разведчики видели, как и смертельно раненный он еще успел гранатой уничтожить весь пулеметный расчет гитлеровцев.

Через линию фронта его вынесли на плащ-палатке. И похоронили на северном скате Пулковской высоты, где овеянные глубокой людской благодарностью вот уже больше 35 лет спят вечным сном сотни павших в борьбе наших незабвенных товарищей.

А жизнь фронтовая шла своим чередом. Саперы жили как все. Ну, может быть, в чем-то лучше других, а в чем-то и хуже. Совсем тяжело стало, когда нас, инженерные войска, перевели на «2-ю военную» норму продовольственного снабжения. «Вторая» — это 350 граммов блокадного хлеба в сутки. (Стрелкам и другим категориям передовой полагалось 500.) В батальоне началась дистрофия. Из моей роты двоих снесли на кладбище. Не лучше было и в других ротах. [197]

А мы тогда часто выходили на минирование. Идешь, бывало, траншеей, сидит в ней боец: две тяжелые мины к одному боку прижимает, две — к другому. И не встать ему с 32 килограммами груза. Ветром шатает. Семь километров от складов в Шушарах до переднего края у Пушкина преодолевали мы за 4, а то и за 5 часов.

Одного из наших хозяйственников я застал за плетением сетей.

— А это он на воробьев ставить будет, — смеется батальонный писарь Пивоваров. — Взял, понимаешь, су-тодачу сухим пайком (из этого подобия крупы нам варили горячую баланду), раскрошил и сеть натянул над крошками на прутики. Говорит: как рябчики жареные, только горчат немного...

— Ну уж, «воробьи»... — обижается смышленый хозяйственник. И мне: — Хочешь вечером попробовать? Приду в твою знаменитую землянку...

Наша землянка была знаменита тем, что освещалась не чадным фитильком на трансформаторном масле, как у всех, а самым «настоящим» электричеством. После одной из разведок у Пулкова я нашел на дороге основательно подсевшие, но еще действующие сухие «элементы». Свет держали они недолго, но, подсохнув, упорно восстанавливали свою таинственную «электродвижущую силу».

Обитали мы в землянке вдвоем с политруком роты Василием Смирновым. Парень он был покладистый и деловитый, но в эту страшную зиму сорок первого — сорок второго сильно сдал: подкосила его дистрофия. Несмотря на все хвойные экстракты (с отвращением пили эту гадость, но куда денешься?), у него вот-вот могла начаться цинга.

Весь батальон — и моего политрука тоже, — как всегда, выручила вездесущая инженерная разведка.

...Передовую позицию мы пересекали, подчиняясь строжайшим контрольным правилам. Чтобы попасть на нейтральную полосу («ходили» туда, понятно, только ползком, ночью) или к немецким траншеям, надо было предварительно получить разрешение и пропуску командира стрелковой роты. Потом — у командира стрелкового [198] взвода, где намечался переход. Наконец, представиться часовому, чтобы он знал, сколько и каких из себя саперов ушли в этот час за наши траншеи и сколько должно вернуться.

Уходили саперы, как правило, с мешками мин и с мешками же, но пустыми, следовало им возвращаться.

И вот стали как-то примечать стрелки, что «ночных прикопных дел мастера» и туда ползут с полным грузом, и обратно — то же самое. Шепоток пошел, подозрения. И однажды случилось то, что, конечно же, должно было случиться: возвращавшихся после очередной работы саперов задержали и без всяких церемоний потребовали показать, что в мешках. Те отказали даже всемогущему ротному, но их попросту арестовали и без труда выяснили, что в мешках... мороженая капуста. Продукт, который и не снился осевшей в обороне пехоте.

Так раскрылась тщательно оберегавшаяся «тайна» 366-го саперного батальона.

Неубранную капусту и большую «плантацию» кочерыжек наши разведчики обнаружили под снегом вблизи вражеских траншей, у бывшей деревни Большое Кузьмине. Капуста оказалась великолепным противоцинготным средством и большим подспорьем к котловому довольствию (хорошо помню ликование бойцов, когда 12 марта 1942 года — в мой день рождения — мы получили по пястке сушеной картошки, прибывшей по Дороге жизни). И, конечно же, это были только наши, сугубо саперные, кочаны и кочерыжки, поскольку лишь мы, саперы, могли добраться за ними через минные поля и всюду натыканные заграждения. Однако делись, раз есть чем...

Да, саперы знали передний край, а многие и любили тихую и незаметную работу на нем: по минированию и разминированию, по инженерной разведке... Ну, если не любили, то предпочитали некоторым другим видам саперной деятельности.

Что же касается инженерной разведки, то поначалу, как мне казалось, она не носила в полосе нашей армии сколько-нибудь систематизированного и целенаправленного характера. [199]

Конечно же, в ближайшей тактической глубине обороны противника она велась всегда, упорно и непрерывно. Без этого просто невозможно было бы воевать. Мы всеми доступными средствами (систематическими наблюдениями, поисками, опросами пленных, изучением трофейных документов, сопоставлением, проверкой и перепроверкой всех поступающих данных и т. д.) выявляли степень, виды, завершенность оборудования противником местности в инженерном отношении: все его доты, дзоты, траншеи, заграждения, опорные пункты... Я, например, в период с 13 по 16 августа 1943 года по заданию командования обрабатывал сфотографированную капитаном Поповым панораму всего переднего края противника перед фронтом наших 189-й и 56-й стрелковых дивизий. От Пулкова и почти к Ям-Ижоре. Но все это было направлено прежде всего на ближайшую тактическую глубину неприятельских позиций.

И вот пришел 1943 год — преддверие нашей радости и наших больших побед на ленинградской земле. Потребовались иные пределы инженерной дальнозоркости. В октябре я стал помощником начальника штаба инженерных войск 42-й армии по инженерной разведке.

Помог мне большой опыт работы на самом переднем крае и опыт работы с минами.

Еще в сорок первом я «мудрил» со случайно обнаруженной кем-то из бойцов 3-й роты противотанковой миной ТМi-41, почему-то не попавшей потом даже в справочники (там осталась лишь однотипная — ТМi-42, хотя разница есть, и существенная).

ТМi-41 была первой немецкой миной, которую мы увидели. Приволокли ее прямо в траншею. Долго и с любопытством разглядывали. Потом передали мне. Я уже слышал об этой штуке, и очень меня смущали ходившие по нашей армии байки о какой-то ее таинственной способности срабатывать уже после того, как мина была, казалось бы, полностью обезврежена. Назывались конкретные фамилии жертв, описывались обстоятельства, при которых происходили взрывы...

В темной своей землянке, освещаемой лишь подрагивающим светом коптилки, я положил мину на грубо сколоченный из неструганых досок стол и стал внимательно осматривать. [200]

Кто встречал эту восьмикилограммовую противотанковую «тарелку» во время войны, наверное, помнит, что в центре ее, сверху, торчит круглый (Т-образный в разрезе) взрыватель с массивной нависающей над корпусом латунной чекой. На взрывателе — надписи: «scharf» (взрыв) и «siner» (безопасно). Сбоку — в дне либо у дна — есть отверстие для еще одного взрывателя, натяжного действия, чтобы обеспечить неизвлекаемость мины. Если этого второго взрывателя нет, то мина обезвреживается элементарно: простым поворотом чеки из положения «взрыв» в положение «безопасно».

Наши неумудренные в иностранных языках бойцы игнорировали все эти надписи и предпочитали просто-напросто выкручивать взрыватель. Способ, вроде бы, предельно радикальный. Почему же тогда ползут упорные слухи о подрывах на «обезвреженных» минах?

Долго крутил я перед колеблющимся язычком огонька коптилки тяжелую противотанковую мину. Потом из куска чурки и двух гвоздей принялся мастерить «торцевой ключ»: в днище мины виднелась какая-то гайка-заглушка — может, она прикрывает тайну гитлеровских конструкторов? И не ошибся.

Выкручивая, как им думалось, взрыватель, бойцы удаляли лишь его механическую часть, а капсюли, детонаторы, начиненные чувствительнейшими взрывчатыми веществами, оставались вместе с толом в «железной тарелке». Но раз мины считались обезвреженными, то обращались с ними соответствующим образом: как попало швыряли, раскупоривали... Капсюли же и детонаторы такого бесцеремонного отношения к себе не выдерживают. Остальное понятно.

Все это — только, разумеется, в более строгом стиле — я описал и с приложением схем отправил по начальству. Вот тогда-то, помнится, я и попал в разряд тех странных людей, которые даже в такое тяжелое время, «в окопах», позволяют себе роскошь технического мудрствования. Говорилось все это, конечно, в очень благожелательном тоне. Сами же рекомендации мои по обезвреживанию данного, а потом и других типов мин противника были встречены с максимальным вниманием и по-деловому: в форме приказов и инструкций их разослали по всем частям и подразделениям нашей армии. [201] С собранной мною небольшой коллекцией вражеских мин я прошелся тогда почти по всему переднему краю, выступая перед солдатами и офицерами.

Похвалили наш батальон и за внедрение метода минирования по так называемому «шаблону». Мы его, честно сказать, не выдумывали, а переняли у противника. Но переняли, похоже, первыми на Ленинградском фронте, сохранив этим десятки жизней.

Дело в том, что к середине 1943 года, когда мы впервые опробовали этот метод, состояние минных полей на нашем переднем крае можно было охарактеризовать одной фразой: сам черт на них ногу сломит. И мы, и немцы кидали мины где и как попало. Да так, что сами боялись ходить: случаев подрывов на собственных минах было сколько угодно. Хотя и поздновато, но порядок следовало навести.

И вот в мае 1943 года наш дивизионный инженер Глейбман поставил перед батальоном задачу: срочно (ожидалась очередная попытка фашистов взять Ленинград) увеличить глубину минных полей. Действовать предстояло в период белых ночей, когда и так больше часа-двух не поработаешь, не рискуя вызвать на себя шквал прицельного огня. Нам же вдобавок достались участки в полосе, где от наших траншей до вражеских всего каких-нибудь 50–70 метров. Минировать надо было споро, качественно и так, чтобы в случае чего мы свое поле могли немедленно снять. Вот тут нам и пригодился опыт противника с «шаблонами».

...Ползут два бойца и натягивают в заданном направлении «шаблон» — шнур с привязанными к нему через ровные промежутки определенной длины «усами» с петельками на концах. «Усатая» веревка распяливается на колышках. Ничего теперь минеру вымерять не надо: маскируй мину с той стороны колышка, с которой приказано, — и все дела. Сняли «шаблон» — пойди теперь, догадайся, в каком порядке установлены здесь наши смертоносные «гостинцы» (сами на каждое минное поле стали заводить «формуляр»). А раньше немцы догадывались, потому что минировали мы по примитивным прямолинейным схемам.

Конечно, в жизни все это было очень сложно. Но все-таки, установив в самый пик белых ночей — с 23 мая [202] по 10 июня 1943 года, в непосредственной близости к противнику 4085 погонных метров минных полей (1261 противотанковую и 2043 противопехотные мины), мы с честью справились с заданием, не потеряв при этом ни одного человека.

За руководство этими работами я был представлен к ордену Отечественной войны II степени и, пожалуй, именно тогда стал кандидатом в «главные инженерные разведчики» нашей армии.

Период подготовки к снятию блокады и окончательный разгром гитлеровских полчищ под стенами нашего города — это, несомненно, самые яркие страницы в истории Ленинградского фронта, включая и его инженерные войска. Основательно поработала здесь и инженерная разведка. Сотни саперов вместе со стрелками, артиллеристами, представителями других родов оружия круглые сутки дежурили на специально созданных задолго до наступления наблюдательных постах, уходили в ближние и дальние поиски, ночи напролет копошились среди минных полей и заграждений нейтральной полосы. Десятки командиров-инженеров и специалистов вплотную занимались анализом, сопоставлением, уточнением поступающих со всех сторон данных об укреплениях противника и конкретных географических деталях района будущих жестоких сражений. Участвовал в этой работе и я, однако рассказать мне хочется об эпизодах, связанных с более, поздним периодом нашего наступления. Они, мне кажется, более емко вобрали в себя весь смысл инженерной разведки и ее значение.

Было это в марте 1944 года на псковском направлении. На свой КП — в домик лесника, в каком-то красивом, даже войной не обезображенном бору — меня вызвал командующий 42-й армией генерал Масленников.

— Иди сюда, — он подвел меня к личной своей оперативной карте. — Знаешь рубеж, который немцы под Псковом соорудили? Знаешь. Так вот, хочу поделиться с тобой по секрету одной задумкой: не хочу лить русскую кровь на этом рубеже. А ты мне в этом должен помочь... [203]

Он внимательно и очень серьезно оглядел меня и, помолчав, сказал:

— Хочу обойти Псков по льду Чудского и Псковского озер. С тыла. Так вот, мне надо знать, что представляет из себя этот лед.

— Это не помеха. Вот тебе координаты партизанской бригады; они помогут. Понял задачу? Выполняй.

Мой друг, командир 585-го инженерного батальона М. И. Одинов, подобрал мне 12 добровольцев, «битых-перебитых» саперов. Каждому выдали по два комплекта нового маскировочного обмундирования (включая марлевую «чадру» на лицо), выкрашенные в белое автоматы, белые ремни, сухой паек... К группе нашей присоединили лейтенанта Игоря Попова из гидрометеослужбы армии.

Партизаны провели нас к деревне Самолва, на самый берег Псковского озера. Отсюда начинался маршрут. Чащоба чутких, промерзших за зиму камышей скрыла наше здесь появление. Впрочем, гитлеровцы шлялись в основном лишь по самому озеру: подходить в одиночку или небольшими группами к партизанскому краю они опасались, даже редких рыбаков на подледном лове не беспокоили. Под работу рыболовов маскировались и энергичные удары пешней, с помощью которых мы выявляли толщину и прочность льда на прикинутых мною будущих трассах в направлении на Талабские острова и Эстонию.

Пять ночей мы выходили на лед, днем прячась в снегу и камышах. Засекли все ледовые дороги противника, продумали, где проложить свои, нанесли все на карту. Лед должен был выдержать наступающие войска.

А у Самолвы, там, где должен был встретить нас партизанский проводник, разведгруппу неожиданно обстреляли. «Сто-ой!» — закричал кто-то истошным голосом и из пулемета нас, из пулемета... Бухнулись в снег. Бывалый разведчик, саперный старшина, попытался воспользоваться не раз испытанным «паролем» — «трехэтажным» непечатным набором. Примерно то же самое раздалось в ответ. Свои!

Разобрались. Оказывается, наши войска уже дошли до этого озера. [204] И вот, как был — в валенках, грязном и продранном маскхалате, с недельной щетиной — снова стою перед командармом. Он взглянул на поданную ему карту разведки, кивнул.

— Хорошо. Молодец, капитан, можешь идти отдыхать.

Карта моя не понадобилась: главные силы армии пошли по другому направлению.

Впрочем... Несколько лет назад на одном из торжественных собраний, посвященных очередному юбилею Советской Армии, я рассказал всю эту «ледовую историю» доценту нашего института А. С. Лобовикову, бывшему начинжу 2-й ударной армии.

— Подождите, — насторожился он. — Когда это было?.. В марте сорок четвертого, говорите? Так мы же использовали ваши данные!

Между армиями тоже шел обмен разведывательной информацией. Так мое донесение попало к Лобовикову, а через него к командарму Второй, и целый стрелковый корпус отправился по проложенным нами маршрутам через лед в Эстонию. Говорили, что он вызвал большой переполох в высшем штабе гитлеровцев: они решили, что именно здесь предприняло советское Верховное Главнокомандование генеральное наступление...

Сам я в то время вплотную занимался тем самым рубежом гитлеровцев под Псковом, который так хотел обойти генерал Масленников. Я не знаю причин, по которым Масленникову все лее пришлось пойти на эти рубежи, но хорошо помню, что передовые части армии, включая 2-ю инженерную штурмовую бригаду под командованием полковника Шубина, уперлись в них, как в скалу. Бригада несла колоссальные потери... на ровном месте: никаких внешне видимых заграждений у противника здесь не было. Но ни мощная артиллерийская подготовка, ни массированные налеты авиации не обеспечивали стрелкам безопасного движения вперед. Только поднимутся — их снова встречает море огня.

Не часто беседует командарм с простыми сотрудниками своего штаба, но тут вызвал. Не поздоровавшись, хмуро сказал:

— Я должен знать, что делается на этом рубеже. Сейчас пойдут танки. Садись на любую машину. Ясно? [205]

...Пройти мы не могли потому, что в совсем мало приметных высотках этого рубежа немцы понаделали узкие бетонированные норы с бункерами на целое отделение. На наиболее уязвимых участках — бронеколпаки со сдвигающимися «языками» на амбразурах, железобетон, тяжелые известняковые плиты перед огневыми позициями, плотные бревенчатые туры — надолбы между высотами, замаскированные ямы-ловушки, противотанковый дерево-земляной забор — черта их возьмешь! Здесь нужны специальные штурмовые дивизии...

Наше командование не стало их создавать. В Восточную Пруссию мы пошли другим путем, и гитлеровцы сами, перед более чем реальной перспективой крупного «котла», вынуждены были оставить столь подготовленные позиции.

Я рад, что инженерная разведка внесла в обоснование решения нашего командования и свой существенный вклад.

В июле 1942 года меня, офицера оперативного отдела штаба Приморской оперативной группы, вызвали к кадровикам. В частях плацдарма ощущалась острая нехватка инженерно-технических специалистов. «Куда пойдешь? — спросил начальник отдела кадров. — Вот тебе — морская пехота, а вот — 402-й полк: выбирай...»

Отдельная бригада морской пехоты — это, считан, соединение. И моряки — народ что надо, и выбирать нашему брату давали не часто...

И все же я выбрал полк: в 168-й дивизии, которой он принадлежал, у меня было много боевых друзей, соратников по тяжелейшим боям под Кингисеппом и Волосово, по нашему 3-му отдельному ударному коммунистическому полку, что сражался на Невском «пятачке». Да и в штаб группы я пришел все из той же 168-й, только из другого полка. [206]

Дивизия находилась тогда во втором эшелоне и, не жалея, как говорится, солдатского пота, форсированно строила рубежи обороны, готовясь одновременно к прорыву сильно укрепленных, глубоко эшелонированных позиций противника. Я должен был организовать постройку опорного пункта по образцу имевшихся перед нами вражеских сооружений для показательных учений войск в присутствии всех командиров частей и соединений Приморской оперативной группы.

Не стану рассказывать здесь, как все это было сделано, как прошло учение, скажу только, что нами, саперами, командующий группой генерал А. Н. Астанин остался недоволен.

— Вы чего это тут понатыкали? — спросил он, кивая на рогатки, ежи и прочие плоды нашего высокого инженерного искусства.

Командир саперной роты старший лейтенант Мазлов вытащил из планшета наставление по инженерной службе.

— Вы мне не наставление показывайте, — сказал генерал. — Я сам этих рогаток еще в империалистическую и гражданскую тысячи переделал. Устарело это ваше наставление. Не так надо строить, товарищи саперы. И немец не так строит. Он теперь так загораживается, что и заяц не проскочит. Понятно?

Прошел всего месяц, и я на себе почувствовал весь грозный смысл предупреждения старого солдата.

В октябре дивизию поставили в первый эшелон на участок Порожки — Большие Илики — побережье Финского залива. Мы здесь вели так называемые беспокоящие действия. Понятно, что и фашисты нас в покое не оставляли. И особенно досаждал нам один дот на развилке дорог Старый Петергоф — Большие Илики. Стоял он на взгорке небольшой котловины и господствовал над довольно широким участком нашей обороны. Пушки и пулеметы этого дота, бывало, проходу нам не давали даже на сравнительно приличном расстоянии, в глубине полковых позиций.

— Бондаренко, — сказал мне однажды командир полка Богданов, — надо саперам прихлопнуть этот колпак: артиллерия его не берет. Готовься. [207]

Саперам во все времена приходилось выполнять такие вот деликатные и опасные задания. Не случайно ведь еще Петр I в воинском уставе своем о саперах написал: «Инженерные зело потребны... при атаке или обороне... и надлежит таких иметь, которые не только фортификацию разумели и в том уже служили, но чтобы мужественны были, понеже сей чин паче других страху подвержен есть».

Саперы нашего полка за прошедшие полтора года войны тоже не одну лишь «фортификацию разумели». Пожилой обстоятельный сержант В. Л. Воробьев был со мной в памятные ноябрьские дни сорок первого в ударном штурмовом отряде на Невском «пятачке», командовал специальной блокгруппой, подорвавшей мощный вражеский дзот в деревне Арбузово. Наш силач и умелец Топчий (любил он возиться с минами) вместе с Нестеровым и другими бойцами прокладывал у знаменитой рощи «Фигурная» под Синявино путь роте коммунистического полка: делал под огнем проходы в минных полях, уничтожал огневые точки. Опытнейшим фронтовиком был и скромный, застенчивый красноармеец Вызов... Со многими из них я и встретился впервые на Невской Дубровке, когда совершенно неожиданно получил от командира 3-го коммунистического полка генерал-майора П. А. Зайцева разрешение подбирать в формируемую мною саперную роту всех, кого сочту нужным...

Старшим штурмовой группы, предназначенной для ликвидации дота, мы с заместителем командира полка А. М. Митиным, отвечавшим вместе со мной за выполнение задания, единодушно выбрали сержанта Л. Ф. Ржанова — самого лихого, пожалуй, из виденных мною на войне саперов. Он уже тогда имел два боевых ордена и несколько медалей. Красивый, статный, никогда не унывающий парень, настоящий атлет, он даже на фронте недалеко от переднего края умудрялся заниматься гимнастикой: соорудил около землянки турник и крутил по утрам «солнышко». Любил попариться в баньке, срубленной нашими саперами, песни попеть со взводом в дни отдыха (саперам после каждого задания давали дня два-три отдохнуть в ближайшем тылу). Весь полк обожал нашего сержанта, а особенно — тыловики и разведчики. [203]

Хозяйственников он «на год вперед» обеспечил шикарной мебелью, которую натаскал из разрушенных зданий в нейтральной полосе. Разведка же — и полковая и дивизионная — без нашего Ржанова ни на одно серьезное дело не ходила. Все знали, что Ржанов не только отчаянной храбрости боец, но и образцово дисциплинированный, расчетливый, зря на рожон не полезет и товарища не пустит.

Именно такой командир нужен был штурмовой группе для выполнения столь сложного задания. Трудностей же было с лихвой.

Дот себе гитлеровцы соорудили из бывшего когда-то здесь овощехранилища прочной каменной кладки, укрепив его дополнительными накатами и засыпкой землей. Гарнизон этого опорного пункта (больше взвода солдат с пушками и пулеметами) денно и нощно охранялся часовыми. Подступы к укреплению перекрывались теми самыми заграждениями, через которые «и заяц не проскочит». Главным из них был плотный деревоземляной завал, примыкавший почти к самому сооружению.

Долгие часы провели мы с Александром Михайловичем Митиным в специально для этого случая оборудованных под вершинами сосен наблюдательных пунктах, просидели в землянке над схемами, прикидывая, как взорвать этот проклятый дот, и не находили решения. Подсказал его все тот же Ржанов: сделать под преграждающим путь к доту завалом подкопы.

Дальше пошла работа. В тылах полка была сооружена близкая к «оригиналу» копия опорного пункта гитлеровцев. Особые наблюдатели минута за минутой фиксировали весь уклад жизни вражеского гарнизона: обеды, ужины, приезды начальства, маршруты и порядок смены часовых у дота. Параллельно шли усиленные тренировки всех групп, привлекаемых к участию в операции.

В ночь за трое суток до основного дела саперы проделали проходы в минных полях и там, где было можно, не рискуя раскрыть наши замыслы, в заграждениях противника прорыли подкопы.

Трое суток мы выжидали. Во все глаза следили: не наделали ли наши саперы шуму, не заметили ли немцы [209] нашей работы, не готовят ли какой-либо пакости. Но все было спокойно.

Неслышно выползла за переднюю траншею и заняла давно обговоренные позиции рота автоматчиков, чтобы прикрыть, в случае чего, наших ребят в момент отхода. Нагруженные тяжелыми мешками с гранулированным толом (с мешками куда удобнее возиться, чем с шашками да ящиками), уползли старший сержант П. Петров, красноармейцы В. Медведев, М. Ушков, Вызов. Потянулся за ними с бикфордовым и детонирующим шнуром молчаливый Воробьев. Растаяли во тьме главные исполнители дела Ржанов и Топчий. Ушел за ними выделенный для связи мой ординарец А. М. Нестеров...

Минут сорок только негромкий треск немецких осветительных ракет нарушал тишину переднего края. Митин стал нервничать. И в этот момент на бруствере перед нами тенью мелькнул Нестеров. «Все на местах, — шепнул он, — у завала».

Ржанов с Топчим сняли часового так, что он и не пикнул. И тут же началась лихорадочная работа. Саперы по одному подползали к доту, плотно прикладывали под стенку мешки со взрывчаткой, протягивали детонирующий шнур и отползали. Последними, проверив могучий заряд и проложив от него плети огнепроводной трубки, исчезли в темноте Ржанов и Воробьев. Уже за завалом, удобно устроившись в облюбованной за множество ночных экспедиций воронке, Воробьев чиркнул острым ножом по концу шнура, обнажив пороховую мякоть, и поднес спичку.

Восемьдесят килограммов тола сработали в один звук, в одно пламя...

— Сковырнули, товарищ старший лейтенант, дотец, — победно ухмыляясь, доложил Ржанов. — Потерь нет.

Что-что, а доложить с небрежной значительностью о труднейших делах он умел...

Он погиб в разведке, в ночь перед тем, как сам командир дивизии в торжественной обстановке должен был вручить ему орден Красного Знамени за уничтожение вражеского дота на развилке дорог Старый Петергоф — Большие Илики. [210] А дот фашисты так и не восстановили.

Командир полка приказал артиллеристам: долбить их так, чтобы они туда и сунуться не могли. Теперь пушкарям нашим проще простого было выполнить этот приказ.

И. И. Соломахин, полковник в отставке. Командир 106-го отдельного моторизованного инженерного батальона.

Штурм «Чертовой высоты»

Говорят, что на войне всякое бывает... Но среди этого «всякого» могут быть явления редкие и выходящие из привычного ряда. К таким можно отнести один из боевых эпизодов на Ленинградском фронте: в ночь на 12 августа 1943 года отдельный инженерный батальон штурмовал одну из самых грозных Синявинских высот.

Бои за Синявинские высоты не прекращались с января, когда была прорвана блокада. Но все попытки наших частей овладеть ими не имели успеха. Главной причиной неудач были трудные условия местности и сильно укрепленные позиции гитлеровцев на высотах.

Наши войска занимали оборону на болотах, изрезанных глубокими канавами и торфяными выработками, где нельзя было отрыть даже мелкие траншеи — они тотчас заполнялись водой. Все участки местности хорошо просматривались противником с высот и подвергались непрерывному обстрелу.

В то же время Синявинские высоты были хорошо подготовлены к обороне, фашисты считали их неприступными. Они возвышались над болотами на 25–30 метров и были обращены к нам обрывистыми скатами, изрезанными оврагами, где сквозь топкие трясины пробивались струйки ключей и ручейков. Значительная часть немецких траншей и ходов сообщения имела перекрытия. Кроме глубоко зарытых в землю блиндажей, в траншеях были в изобилии устроены подбрустверные ниши и «лисьи норы», перекрытые рифленой оцинкованной сталью. Они защищали гитлеровцев при налетах наших самолетов и обстрелах. Многочисленные огневые [211] сооружения из сборных железобетонных элементов в сочетании с броней, а также сооружения из дерева и камня надежно прикрывали огнем скаты высот и подступы к ним.

Ключевыми в системе обороны противника были два особенно прочных опорных пункта. Один из них седлал разветвление железной дороги, пересеченное шоссе («треугольник дорог»), другой располагался на высоком холме. Эту высоту называли по разному — 45,0, Безымянная, Бараний лоб, но чаще всего «Чертова высота». На ней располагались основные наблюдательные пункты врага. Отсюда были отлично видны не только болота, но и просторы Ладоги и часть Невы; отсюда враг корректировал огонь артиллерии по позициям наших войск и путям, связывавшим Ленинград с Большой землей.

В боях за Синявинские высоты стрелковые части усиливались штурмовыми инженерными подразделениями. В ходе артиллерийской подготовки саперы проделывали проходы в минных полях, затем блокировали огневые сооружения, прикрывали фланги атакующих. Особенно доставалось саперам, если атаки наших частей срывались в самом начале: выдвинутые вперед штурмовые группы несли большие потери.

В таких тяжелых условиях предстояло действовать и нашему 106-му мотоинженерному батальону. Мне уже приходилось бывать на Синявинских болотах. Возвращаясь из района Синявина в батальон, который готовился форсировать Неву в районе Павлова, я подробно рассказывал о своих впечатлениях, отвечал на многочисленные вопросы. Мне трудно было скрыть свою озабоченность, а большие потери наших войск на болотах, естественно, не внушали оптимизма офицерам батальона.

Однажды за ужином заместитель командира батальона по политчасти капитан Г. А. Тарасов рассказал, что среди офицеров обсуждаются предложения о том, чтобы силами батальона овладеть каким-нибудь неподдающимся «орешком» и передать его затем пехоте. Такие разговоры слышали также первый заместитель командира батальона капитан И. А. Ханов и начальник штаба батальона капитан Н. С. Харенкин. Оказалось, что и [212] сами они разделяют такое мнение. Командиры же рот, когда их пригласили в штаб, прямо заявили, что предпочитают попытаться самостоятельно, силами батальона, штурмовать любой из вражеских опорных пунктов, чем разделить участь изрядно потрепанных саперных батальонов, которые действовали мелкими подразделениями, приданными пехоте.

— Надо действовать по-саперному, тихой сапой, — пошутил кто-то. (Ни тогда, ни теперь, спустя более чем тридцать лет, я так и не узнал, кому первому в голову пришла эта мысль. Да и неважно это...) Наиболее предпочтительным был вариант внезапной ночной атаки без артиллерийской подготовки...

На другой день я был вызван к начальнику инженерных войск 67-й армии полковнику С. И. Лисовскому. Там был начинж фронта генерал-майор Б. В. Бычевский.

— Ввиду неудачи тридцатого гвардейского стрелкового корпуса, — сказал генерал, — наступление на этом участке отменяется. Все десантные лодки с берега убрать. Вашему батальону быть готовым к штурмовым действиям.

И тогда я доложил генералу о родившейся в батальоне идее самостоятельного штурма одного из опорных пунктов врага. Генерал довольно сурово прервал:

— Не время заниматься изобретательством.

— Товарищ генерал! — вновь начал я. — Разрешите доложить наши соображения...

Я изложил основные пункты организации внезапной ночной атаки без предварительной артиллерийской подготовки. Подчеркнул, что потребуется усилить батальон средствами связи, заменить винтовки автоматами. Потребуется также время на тренировки личного состава.

— Может быть, возьмете проклятую Чертову высоту? — не скрывая иронии, спросил полковник Лисовский.

— Если прикажут, возьмем!

— А что? Может быть, прикажем, — вдруг сказал генерал с каким-то теплым оттенком в голосе. И уже серьезно добавил: — Мне ваша идея и вариант ночной атаки нравятся. Можно, пожалуй, несколько дней выкроить батальону на подготовку. Поищи, майор, подходящую [213] высотку. Их много в районе Колтушей. Оборудуй ее и штурмуй. А вы, Станислав Игнатьевич, — обратился он к Лисовскому, — подготовьте последние аэрофотоснимки Синявинских высот и их дешифровки.

Я самым тщательным образом перенес на кальку паутину вражеских траншей, которые подобно рыбачьей сети покрывали всю гряду Синявинских высот. Особенно долго мы изучали дешифровку Чертовой высоты.

— Неужели вы, Иван Иванович, надеетесь добраться до скатов всем батальоном и не обнаружить себя? — спросил Лисовский. — Каждый сантиметр нейтралки пристрелян. Многослойный огонь пулеметов и автоматов и головы не даст поднять.

— Я твердо уверен, что мы не позволим себя обнаружить!

— Ладно. Не горячитесь, — улыбнулся Бычевский. — Готовьтесь! Посмотрим, как пройдут тренировки.

Подходящую горку нашли довольно скоро. Правда, скаты здесь были более пологие и без крутых обрывов. Но по размерам сопка оказалась пригодной.

Через три часа на сопке собрались почти все офицеры батальона. Перед ними была поставлена задача воспроизвести в натуре все траншеи согласно схеме и готовиться к тренировкам. Речь о штурме конкретной высоты не шла, но офицеры догадывались, что это будет одна из Синявинских высот.

После короткого совещания в штабе было принято решение построить боевой порядок батальона в две цепи с интервалами между людьми в цепи от 2 до 5 метров. В первой цепи — первая и вторая роты; во второй цепи на расстоянии 15–20 метров — третья рота и другие подразделения батальона. Конкретные узлы и участки траншей вражеской обороны были закреплены за отдельными бойцами, которые должны были быстро достичь намеченных рубежей и закрепиться на них. Каждый обязан был знать позицию соседей. Командиры отделений имели в резерве по одному солдату. По два бойца выделяли в резерв командиров взводов. Командиры рот имели в резерве отделение.

Первую тренировку провели на следующий день еще засветло. Сразу же возникло множество вопросов, и [214] командир второй роты старший лейтенант Н. Н. Богаев стал записывать их в тетрадь. К концу тренировок в тетради Богаева значилось 109 вопросов!

Сразу и твердо решили идти на штурм без шинелей и противогазов, но с плащпалатками. У каждого автомат, на ремне водолазный нож, три ручные гранаты и фляга с крепким чаем. В глубоких и тесных траншеях вести рукопашный бой ножами и автоматами трудно: ножом не достанешь, из автомата можно своих пострелять. О штыках и думать нечего — не развернуться. Кто-то предложил использовать для рукопашного боя малые саперные лопаты. Попробовали, и оказалось, что удара такой лопатой не выдерживает ни одна каска. Начальник подвижной авторемонтной мастерской техник-лейтенант Я. Шкловский предложил их заточить и сделал это мастерски. Так появилось эффективное оружие для рукопашных схваток.

На первой же ночной тренировке выяснилось, что при освещении ракетами блестят каски и заметны выгоревшие за лето гимнастерки. Попробовали каски мыть керосином, царапать краску, наклеивать песок. Вскоре один солдат принес каску, облепленную сухой травой, Это оказалось самым удачным. Выгоревшие гимнастерки удалось частично заменить новыми, остальные покрасить.

Как быть, если раненый будет стонать и тем самым выдаст всех остальных? Решили единодушно: «Если нестерпима боль — грызи землю!» А как в темноте узнать во вражеских траншеях, кто враг, а кто свой, особенно сзади? Предложили каждому повязать на шею марлевый бинт с бантом на затылке. Если банта, нет — руби!

Весь батальон «заболел» идеей ночного штурма. Во взводах появились боевые листки с карикатурами, изображающими бегущих и сдающихся в плен фашистов. Были там и дружеские шаржи на наших солдат. Парторги и комсорги рот вместе с командирами решали, как лучше расставить в боевых порядках коммунистов и комсомольцев.

С наступлением темноты роты занимали исходное положение и по сигналу начинали ползти к подножию учебной сопки, откуда должны были броситься по скатам [215] на высоту и быстро занять ее. Местность периодически освещалась ракетами. При малейшей демаскировке роты отводились в исходное положение, и все начиналось сначала. Весьма незавидным было положение бойца, допустившего оплошность. Доставалось ему и от командиров, и от товарищей. Рисковал он увидеть шарж на себя на странице боевого листка.

Каждое утро в батальон приезжал генерал Б. В. Бычевский, выслушивал подробные доклады об итогах очередной тренировки, давал советы, беседовал со многими солдатами и офицерами. Самый молодой и смелый из командиров рот Николай Богаев спросил:

— Товарищ генерал! Народ интересуется: позволят ли нам самостоятельно штурмовать Чертову горку или дело кончится тренировками?

Борис Владимирович давно знал Богаева. Тепло посмотрев сверху на низкорослого комроты, он сказал:

— Тренируетесь хорошо. Доложу командующему...

В тот же день меня вызвали к командующему фронтом. Генерал-полковник Л. А. Говоров с минуту осматривал меня, затем сказал:

— Генерал Бычевский доложил, что вы собираетесь батальоном штурмовать высоту. Предполагаемая ночная атака серьезно продумана или просто горячая затея? Вы изучили эту высоту? Знаете, какими силами на ней располагают немцы?

Отвечая на эти вопросы, я старался быть предельно кратким и доложил, что подразделения батальона с начала войны действуют больше всего по ночам. В непосредственном соприкосновении с противником они выполняли задачи по минированию, проделывали проходы в заграждениях, прикрывали фланги, оборудовали переправы. Поэтому в успехе ночной атаки уверены. Она хорошо продумана и серьезно готовится. Тренируемся уже четыре ночи. Нам известно, что на объекте атаки находится около двух рот хорошо вооруженных и опытных солдат 61-й пехотной дивизии противника. Разложив перед командующим схему, я кратко охарактеризовал позиции вражеской обороны, последовательность действий подразделений батальона, а также оснащение и вооружение бойцов. Когда я упомянул о применении [216] остро отточенных саперных лопаток, командующий улыбнулся. Мне показалось, что он удовлетворен докладом. Но последовали новые вопросы.

— Вы, майор, пойдете с батальоном?

— Да, товарищ генерал, в атаку я пойду впереди.

— Целесообразно ли это? Как организуете управление движением и боем?

— О том, что мы с заместителем по политчасти о атаку пойдем первыми, объявлено всему личному составу батальона. Я с группой связных буду двигаться до рубежа атаки впереди первой цепи. Мой заместитель и начальник штаба пойдут со второй цепью. В ходе боя после броска связь с командирами рот по радио и че-рез посыльных.

— Сколько времени займет выдвижение на рубеж атаки?

— Судя по опыту тренировок, достаточно одного часа.

— Есть гарантия, что три сотни людей за час не будут обнаружены?

— Нет, товарищ генерал, такую гарантию дать трудно. Но есть твердая вера в людей. Надеемся не обнаружить себя до момента, когда ворвемся в траншеи врага. Весь план основывается на внезапности и смелости личного состава.

Говоров еще раз внимательно поглядел на схему.

— Хорошо. Я дам указания командующему армией. Подготовку батальона к штурму проверю сам.

Через два дня Л. А. Говоров вместе с генералом Б. В. Бычевским прибыл в батальон. Командующий обошел и тщательно осмотрел учебную сопку и все подступы к ней. Еще раз внимательно изучил схему и карту местности района Синявинских высот. С наступлением темноты он наблюдал за штурмом учебной высоты.

Когда роты батальона с криками «ура» заняли траншеи на сопке и расположились в них, командующий, поручив Бычевскому сделать разбор учения, уехал. Через день он дал разрешение батальону штурмовать Чертову высоту, обязав доложить о готовности 9 августа 1943 года. [217]

Нет необходимости говорить о том, с каким подъемом и радостью в батальоне было встречено разрешение командующего на штурмовые действия. Из всех подразделений в партийную организацию поступали заявления с просьбой принять в партию.

Интересные и ободряющие сведения сообщал командир отделения разведки старший сержант Сергей Ульянов. Его отделение все ночи находилось в «нейтралке», у подножья сопки, выискивая минные заграждения и изучая поведение противника.

— Фрицы выглядывают из траншей, — докладывал Ульянов, — а нас не видят. Смело можно действовать в нейтральной полосе, если не двигаться, когда светят ракеты. Правда, ракеты чуть ли не все время над головой, но паузы есть.

Он точно определил границы минированных участков и отыскал подходящие воронки под горой для размещения оперативной группы штаба и перевязочного пункта батальона. Для минирования подступов к позициям на захваченной Чертовой высоте батальону была придана рота минеров из 2-й инженерной бригады под командованием старшего лейтенанта Слесарчука. В ходе тренировок мы убедились, что минеры не подведут.

Наступил срок доклада командующему войсками фронта о готовности батальона к штурму Чертовой высоты. Генерал Л. А. Говоров выслушал мой доклад и, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Разрешаю штурмовать вражеский опорный пункт на высоте сорок пять ноль в соответствии с планом боя, отработанным на тренировках. Срок — до двенадцатого августа. Взаимодействие с войсками шестьдесят седьмой армии организуйте на месте.

Начальник штаба армии сообщил мне, что командующий приказал представить ему план боя батальона, согласованный с командиром 43-го стрелкового корпуса. Мне, командиру инженерного батальона, такие планы составлять не приходилось, да и уставная форма плана боя не подходит для батальона... План боя был составлен в срок и представлен в штаб армии. Командир 43-го стрелкового корпуса генерал-майор А. И. Андреев обстоятельно [213] рассмотрел все этапы предстоящего боя и сделал несколько важных замечаний.

Так, он настоятельно рекомендовал отвести на преодоление нейтральной полосы не менее трех часов. Хотя каждая минута пребывания в этой полосе сопряжена с риском быть обнаруженными, с доводами опытного генерала пришлось согласиться. На самом деле из-за интенсивного и непрерывного освещения местности и трех часов нам оказалось маловато.

Боевые действия предстояло вести в полосе обороны 128-й стрелковой дивизии. Ее командир полковник Потапов и особенно начальник штаба дивизии подполковник Данилов очень внимательно отнеслись к нуждам батальона. Для его усиления они выделили два взвода станковых пулеметов, взвод связи и батарею полковой артиллерии. К исходу 11 августа я смог доложить командующему 67-й армией генералу Духанову о полной готовности батальона к штурму и получил разрешение действовать.

Батальон уже передислоцировался в лес близ Рабочего поселка № 2. Во всех ротах проходила тщательная подгонка снаряжения и вооружения. Настроение у бойцов было приподнятое.

За последние три дня все офицеры и сержанты побывали в траншее переднего края и точно знали путь к переднему краю противника и ориентиры.

Подкрепившись отменным ужином, роты стали выдвигаться на исходный рубеж. До фашистов оставалось всего 400 метров изрытой снарядами нейтральной полосы. Воронки были наполнены вонючей торфяной жижей. Впереди на фоне неба четко выделялась самая высокая и грозная высота 45,0...

В полночь цепи покинули передний край и растворились в темноте. За ними двинулась и штабная группа. Ночную тишину нарушали редкие разрывы снарядов и мин да короткие очереди автоматов и пулеметов. Пули со свистом летели над ползущими саперами. То и дело местность освещалась ракетами. Для движения можно было использовать только паузы между их вспышками. Самыми неприятными были «фонари», как называли светильники, медленно спускавшиеся на парашютиках, — они давали яркий свет в течение нескольких минут. [219] Штабная группа, опередив цепи рот, к 2 часам достигла подножья высоты и расположилась в глубоких воронках, заранее выбранных разведчиками Сергея Ульянова.

Мы осмотрелись. Никаких признаков присутствия в «нейтралке» трех сотен людей не наблюдалось. В ночном небе трещали моторами наши знаменитые бипланы — «небесные тихоходы». Они действовали над грядой Синявинских высот в соответствии с планом боя, сбрасывая на позиции противника мелкие бомбы и отвлекая внимание сторожевых постов от нейтральной полосы. По высотам стреляли и полковые минометы.

Наконец стрелки часов приблизились к 3 часам, а над болотами появились признаки утренней зари. Поглядывая на часы, я с беспокойством прошептал:

— Где же люди? Они должны уже быть здесь.

— Я сейчас разведаю, — отозвался Тарасов.

Не успел я и слова сказать, как он выскочил из воронки... и был обнаружен. По склону горы посыпались ручные гранаты, над головами промчался рой трассирующих пуль. Я вынужден был подать сигнал к атаке — серию зеленых ракет.

— За Родину! За Ленинград! Вперед, братцы! Бей гадов!

Офицеры батальона первыми ворвались в траншеи. Не отставали от них и саперы.

Трудно описать панику, охватившую фашистов; с искаженными страхом лицами, многие в нижнем белье (даже на передовой захватчики спали с удобствами), они пытались спастись бегством. В траншеях их били лопатами, наверху косили автоматными очередями. Многие из них нашли свой конец в блиндажах и «лисьих норах». Даже в крайне невыгодной для них ситуации мелкие группы врага оборонялись отчаянно.

...На старшего сержанта Виктора Феофанова напали два здоровенных гитлеровца и пытались его задушить. Виктор успел одного сбить с ног ударом в живот, второго прикончил подоспевший ефрейтор Александр Мартьянов. Солдат первой роты Топорков был сбит с ног. Навалившийся на него фашист ударил Топоркова ножом — к счастью, нож скользнул по лопатке. Пробегавший мимо парторг роты старший сержант Л. Н. Соловьев [229] (ныне полковник) прикончил фрица, а Топоркова отправил на перевязку. Принятый перед боем в партию сапер Петр Форощенко заметил, как залегший за камнем фашист целится в идущего по траншее офицера. Он резко столкнул командира в приямок и швырнул в гитлеровца гранату...

Вражеский опорный пункт на Чертовой высоте был взят саперами всего за двенадцать минут. При этом была захвачена паутина траншей около 400 метров по фронту и 350 метров в глубину. Более 200 гитлеровцев было убито, 120 захвачено в плен. Инженерный батальон потерял 16 человек убитыми и 26 человек ранеными.

Обойдя занятые позиции и убедившись, что батальон готов к отражению контратак, я доложил по радио командиру 128-й стрелковой дивизии о выполнении поставленной задачи. На горизонте пробивались лучи восходящего солнца. Наступило утро 12 августа 1943 года.

Как стало известно позже, командир 61-й немецкой пехотной дивизии, оправдываясь перед командующим 18-й армией Лпндсмапом, доносил, что высоту атаковали два полка какой-то специальной «болотной дивизии» русских.

На высоту и все подступы к ней со стороны болот враг обрушил мощнейший шквал артиллерийского и минометного огня. За ним последовала первая контратака фашистов. Она была успешно отбита, но саперы понесли потери. Случилось то, чего больше всего мы боялись. Батальон оказался отрезанным от своих. Потерн в людях все возрастали и становились все более ощутимыми.

Еще в начале атаки осколками в голову был убит врач батальона капитан медслужбы Анатолий Шишов. Вскоре погибла замещавшая его старший лейтенант Нина Лосева. Главным медиком батальона стала санинструктор Валя Григорьева. В помощь ей дали писаря третьей роты Нину Ласкину, потом — писаря первой роты Веру Долбилкину. Эти отважные восемнадцатилетние девушки оказали первую медицинскую помощь десяткам раненых бойцов. В одну из контратак гитлеровцы по склону горы приблизились к перевязочному пункту. [221]

И Валя повела на них группу солдат и легкораненых... Атака была отбита. Нина Ласкина вынесла из-под огня 26 раненых бойцов вместе с оружием. Валя и Нина были ранены, но продолжали нести свою трудную вахту.

Контратаки фашистов следовали одна за другой. У нас кончались боеприпасы. На учете был каждый патрон и каждая граната. Однако главным оружием все же были беспредельная стойкость и мужество саперов. Многие раненые оставались в строю. Во время одной из контратак осколком вражеского снаряда командиру первой роты Николаю Федотову оторвало кисть левой руки. «На перевязку!» — приказали ему. Но Николай остался в строю. Вскоре он получил тяжелое осколочное ранение в живот и через двое суток скончался в полевом госпитале, поразив медиков своей стойкостью.

В ходе боя первую роту принял старший лейтенант Анатолий Максимов. Немецкие ручные гранаты взрывались через пять секунд после включения запала. Максимов, зная это, поймал такую гранату и успел отбросить ее в сторону врагов, где она и взорвалась над их головами. Примеру Максимова немедленно последовали саперы во всей передней траншее. Нельзя забыть хладнокровные сосредоточенные лица наших гранатометчиков Ивана Муравейникова, Михаила Нестеровича, старшины Бурова... В отражении вражеских контратак участвовали и минеры приданной нам роты. Ими умело руководил лейтенант Юрий Бирюков, заменивший раненого командира.

А потери в батальоне росли. Были ранены многие офицеры, в том числе заместитель командира батальона Илья Ханов. Я же отделался контузией, легкими ранениями в голову и ногу.

Находившийся на наблюдательном пункте командира 128-й стрелковой дивизии генерал Б. В. Бычевский по радио передал нам поздравления командующего фронтом и сообщил, что командир батальона награжден орденом Суворова III степени, а командиры рот орденами Красного Знамени.

К исходу дня к нам на помощь прорвался стрелковый батальон. Позиции, которые удерживали саперы, заняла пехота. [222] В конце сентября в результате упорных боев 30-му гвардейскому стрелковому корпусу удалось овладеть частью высот Синявинской гряды. Наш батальон был придан корпусу; прикрывал его фланги и действовал в составе штурмовых групп. Командир корпуса генерал-майор И. П. Симоняк тепло благодарил саперов за их смелые и успешные действия.

До середины октября батальон минировал подступы к захваченным рубежам, которые приняла у гвардейцев 11-я стрелковая дивизия.

Много дней и ночей провел наш батальон в тяжелых тренировках по сопровождению боевых порядков танков и артиллерии через преграды и заграждения условного противника. Все понимали: близится долгожданный день генерального наступления войск фронта — и сил не жалели.

В сумерках 22 декабря 1943 года саперы закончили восстановление разрушенных в ходе учений дорог и мостов и расположились в помещениях школы деревни Лупполово на отдых и ночлег. Предвкушали удовольствие от предстоявшего возвращения на базу в свои обжитые землянки, мечтали отмыться в сооруженной по всем правилам бане... Не успел я заснуть, как меня позвали к телефону. Звонил начальник штаба инженерных войск фронта С. Д. Юдин.

— В пять ноль-ноль прибыть на пирс в Лисьем Носу для встречи с генералом Бычевским. Подразделениям батальона быть там до рассвета.

— С легким паром, Иван Иванович, — сказал капитан Г. А. Тарасов, когда наша «эмка» выехала за ворота базы.

Мне было не. до шуток. Я от души жалел уставших бойцов; тревожила и неизвестность — что делать батальону в Лисьем Носу? Пирс и все связанное с ним принадлежали Балтфлоту. Я даже толком не знал, где находится этот злополучный пирс... Быть может, батальону придется участвовать в подготовке ледовой трассы на Кронштадт и Ораниенбаум? Но в заливе только плавающие [223] льдины... Или предстоит перебазироваться на Малую землю?.. — так называли тогда ленинградцы Ораниенбаумский плацдарм.

На пирсе меня встретил старший офицер штаба инженерных войск фронта инженер-майор А. Д. Тищенко и проводил в будку дневального, где сидел у печурки начальник инженерных войск фронта генерал Бычевский.

Прервав мой доклад о прибытии, генерал сказал:

— Пошли на пирс. Трудную задачку предстоит решить нам. В девятнадцать ноль-ноль к причалу этого пирса должны подойти корабли Балтфлота, на которые надлежит погрузить танки Т-34, самоходки и другие военные грузы. Первые партии танков уже находятся поблизости. Пирс построен осенью сорок первого года под грузы до пяти тонн. Он часто разрушался огнем артиллерии врага и ремонтировался зимой прошлого года. Глубина у оголовка не более двух с половиной метров. Так вот: усиление пирса, погрузка танков и других грузов, а также несение комендантской службы на пирсе с этой минуты возлагается на вверенный вам батальон. Вместе с майором Тищенко осмотрите пирс и через полчаса доложите ваши соображения о том, как будете выполнять задачу и что вам для этого нужно. Действуйте!

— Осенью я был здесь, — сказал Тищенко. — Мне кажется, он даже груженую трехтонку не выдержит, а самоходка — это почти сорок тонн. Впрочем, посмотрим...

Мы шли по заснеженному настилу, освещая путь карманными фонариками. Дул крепкий западный ветер, неся колючие снежинки и завывая в проводах. Хотя мороз был не более 15 градусов, но при таком ветре он казался лютым.

Пирс представлял собой деревянную эстакаду шириной около 6 метров. На ней были уложены легкие рельсы для тележек. Пролеты опирались на ряжи и рамы, установленные через 2–5 метров. Оголовок пирса был расположен в 527 метрах от берега. Причальным фронтом служили лишь две стороны оголовка длиной до 60 метров. Акватория залива, примыкающая к пирсу, [224] была покрыта неподвижным льдом толщиной от 10 до 20 сантиметров. Мористее плавали льдины разной величины.

Для решения задачи наиболее целесообразным было сократить пролеты установкой дополнительных рамных опор, слабые опоры дублировать, поверх настила проложить колеи из бревен, на оголовке уложить сплошной бревенчатый настил. Узкоколейку следовало переместить на край эстакады и использовать для транспортировки бревен и других строительных материалов. Прикинули и работы по возведению маскировочного забора вдоль всего пирса, установку дымовых завес: ведь работы будут проводиться днем на виду у противника. Если не будет ледоколов, придется взрывным способом проделывать канал в полосе ледяного припая.

Требовалось около 200 кубометров бревен, 20 кубометров жердей и кольев для маскировочного забора, 5 тонн скоб, штырей и прочих поковок.

К тому же, даже при наличии всех материалов, чтобы выполнить все работы за короткий зимний день, нужно было не менее 500 человек, а батальон насчитывал не более 300 человек, измотанных за два месяца учений.

Проводив генерала и с ним капитана Г. А. Тарасова, я остался на безлюдном берегу в обществе ординарца Димы Чепуркова, которому приказал дежурить у телефона, а сам пошел осматривать местность. Вскоре прибыл начальник штаба батальона капитан Н. С. Харен-кин. Кроме взвода управления, он по пути прихватил с собой командиров рот и квартирьеров. Доложил, что через час, то есть не позднее 8.00, с моим заместителем капитаном И. А. Хановым прибудут все подразделения батальона.

Минут через сорок в домик, где я занимался составлением эскизов, боком протиснулась мощная фигура капитана И. А. Ханова. Он кратко доложил, что все три роты без происшествий прибыли в Лисий Нос. Завтраком люди накормлены и готовы к выполнению задания. [225]

— А вот и салют в честь нашего прибытия, — усмехнулся он: несколько снарядов разорвалось недалеко от дежурки.

— Эти фрицы поздравляют нас с добрым утром, — ворчливо произнес матрос-дневальный.

— Да по нескольку раз на день. И в пирс частенько попадают, — сказал матрос, как о чем-то не заслуживающем внимания.

Когда времени мало, оно летит особенно быстро. Серели предрассветные сумерки. Позвонил мой замполит капитан Г. А. Тарасов.

— Нахожусь в штабе инжвойск, — сообщил он. — Рубить деревья и разбирать дома категорически запрещено. Несколько платформ с бревнами приказано доставить к пирсу со станции Мельничий Ручей. Не лишне послать туда наших «толкачей». Зубков (начальник метростроевцев) обещал сформировать команду из семидесяти пяти — восьмидесяти плотников. Их я подвезу, пришлите за людьми четыре трехтонки. Зубков и поковки обещал, за ними пару машин... Ледоколов, наверно, не будет, лед взрывать придется нам. Наряд на две тонны взрывчатки оформляю, шлите трехтонку. Забор вдоль пирса сделает маскировочная рота. Дымзавесы, сигнализацию и связь обеспечат моряки. Генерал у командующего. Жду машин!

Хорошо, когда инженерная часть моторизирована и машин достаточно. Но еще лучше, когда у тебя замполит — сапер. Все продумал. Молодец!

В организации помощи нам чувствовалась рука начинжа. Хорошо было служить под началом Бычевского. Он всегда отличался умением не только четко поставить инженерные задачи и потребовать их выполнения, но и оказать оперативную помощь. Всеобщее уважение в войсках фронта снискал этот с виду суровый генерал. Все саперы любили своего начальника и гордились им...

Для быстрейшей доставки к пирсу круглого леса я направил в Ленинград капитана Н. С. Харенкина с двумя отделениями разведчиков. Получив нужные документы, они «овладели» на станции Мельничий Ручей товарным составом из двадцати платформ, груженных [226] круглым лесом, и прихватили еще две платформы со шпалами. В 13.30 состав подошел прямо к пирсу и был разгружен за 20 минут. Лес с нетерпением ждали саперы и привезенная капитаном Г. А. Тарасовым команда плотников, которую возглавлял Герой Социалистического Труда Н. А. Ыаринян. Эта команда оказала нам огромную помощь.

Дружно взялись за наиболее трудоемкую работу — отеску бревен и подготовку элементов для рамных опор. Как муравьи, хватали отесанные бревна и тащили их на пирс подносчики — шоферы переправочного парка, которыми командовал старший техник-лейтенант Н. С. Меньшиков (до войны — доцент Политехнического института). Уже были вырыты щели для укрытия при обстрелах, оборудованы места обогрева, убран снег и лед с настила. Помощник командира батальона по технической части старший техник-лейтенант Н. Р. Романов быстро развернул электростанцию, компрессор, лесопильный станок. Командир первой роты старший лейтенант А. Н. Максимов получил задачу усилить пирс. Второй роте старшего лейтенанта Богаева были поручены взрывные работы по расчистке от льда «гавани» и прокладке во льду почти километрового канала для прохода судов. Третья рота должна была усилить оголовок пирса, подготовить причальный фронт и привести в рабочее состояние узкоколейку, переложив ее на правый край пирса. Этой ротой командовал капитан М. П. Ивановский, «Петрович», как мы его называли, при случае любил подчеркнуть свою принадлежность к саперам двадцатых годов. В июле сорок первого он был призван в армию с должности заведующего отделом пионерской газеты «Ленинские искры».

Много дел было у походной автомастерской. Ее начальник техник-лейтенант Я. Е. Шкловский, опытный инженер-механик и изобретатель, придумал и изготовил в полевой кузнице особые трехлапые «кошки» и установил на пирсе две ручные лебедки. С их помощью солдаты успешно растаскивали льдины.

На всех участках появились боевые листки. Благодаря стараниям ординарца замполита ефрейтора Ивана Друзина регулярно выходила батальонная «молния», оповещавшая об успехах отдельных подразделений и [227] людей. На площадке, где тесали бревна, парторг первой роты старший сержант П. Д. Иванов завел патефон. Его примеру последовал парторг третьей роты старшин сержант Л. Н. Соловьев, установивший патефон в блиндаже, приспособленном для обогрева.

От работы меня все чаще отвлекали нахлынувшие на пирс начальники и командиры различных служб и подразделений. В этот день я оказался на пирсе «главным начальником». В мое распоряжение прибыли маскировочная рота, команды сигнализации и связи...

Были и другие визитеры — командиры стрелковых, артиллерийских, танковых и других соединений и частей 2-й ударной армии, которые должны были переправляться на Малую землю. Среди них были старые знакомые по переправам через Неву, боям на Невском «пятачке», под Красным Бором и на Синявинских болотах: ведь 106-й инженерный батальон был участником всех значительных операций на Ленинградском фронте. И конечно же, всех моих знакомых интересовал один и тот же вопрос: когда их переправят?

...Вечерняя зимняя темень как-то внезапно поглотила все вокруг. Темп работ замедлился, чувствовалась усталость людей. Включили переноски, сняв с нескольких машин аккумуляторы. Лампочки, окрашенные чернилами в фиолетовый цвет, свет давали скудный, но кое-что можно было разглядеть. Неожиданно из темноты появилась высокая фигура генерала Бычевского. Опытным глазом он уже оценил состояние дел на пирсе.

— Так точно, — ответил я. — В девятнадцать ноль-ноль можно будет начать погрузку танков.

Генерал был доволен нашей работой; сказал, что еще не известно, какие корабли подадут под погрузку. Пока выделены два заградителя «Вятка» и «Онега», они могут принять только по четыре танка или самоходки. А надо переправить около двухсот. Ищут другие суда с осадкой не более двух метров. Сделав несколько замечаний, генерал уехал.

Около шести вечера, когда на оголовке завершались основные работы, в «гавани» появилась «Вятка». Ханов зычным голосом скомандовал:

— Не тумба, а пал, — с неповторимой интонацией произнес в мегафон командир «Вятки», капитан 3-го ранга, который, несмотря на мороз и ветер, щеголял в фуражке.

Пока Ханов с такелажной командой укладывал «трапы», изготовленные из шпал, я вызвал первые Т-34 на погрузку и, пятясь, медленно повел за собой по колеям пирса головной танк. Под тяжестью машины кое-где скрипел и потрескивал настил: «притирались» отдельные элементы. Все четыре танка без особых затруднений были погружены на стальную палубу «Вятки». Она плавно развернулась в полынье и растворилась в ночной тьме. А у входа в канал уже стояла «Онега». Обсудив с ее командиром погрузку, решили грузить пять танков вместо четырех. Эксперимент прошел успешно (во всех последующих рейсах на корабль грузили по пять танков или самоходок). На телефонный запрос Бычевского я бодро доложил: «Первые девять машин отправлены без происшествий».

К сожалению, кроме «Вятки» и «Онеги» других подходящих кораблей у моряков не оказалось. Они притащили к пирсу металлические беспалубные сухогрузные баржи. Пришлось придумывать деревянные конструкции и сооружать на этих баржах бревенчатые палубы, на которые грузили орудия и тягачи, а в трюмы — боеприпасы. В тесной гавани требовалось много усилий и сноровки при швартовке и погрузке таких судов. Слаженно действовали саперы и моряки на буксирных судах, которые любовно именовали «тральцами». Изрядно испортили нам настроение балтийцы, притащит? в тесную гавань сразу три огромные баржи-марины, борта которых на два метра возвышались над погрузочной площадкой. Решили установить их борт к борту (лагом), построив въездную аппарель и трапы между бортами. Весь день ушел на хлопоты вокруг этих громадин.

К счастью, день был пасмурный, и фашисты не стреляли по этому участку.

Сама погрузка танков представляла «аттракцион», щекотавший нервы зрителей: каждая баржа грозила перевернуться, когда на ее борт вползал громыхающий и ревущий танк. С редким спокойствием подавал [229] команды Илья Ханов, саперы-такелажники понимали каждый его жест.

На «маринах» удалось переправить пятнадцать танков. Вскоре они были заменены более малыми по габаритам баржами, которые стали принимать легкую технику и людей. А танки и самоходки продолжали таскать на своих палубах «Вятка» и «Онега»; их экипажи в некоторые ночи дважды становились под погрузку.

Чтобы расширить причальный фронт, генерал Б. В. Бычевский приказал построить на сваях легкую пешеходную эстакаду, удлинив пирс на 500 метров. Для этого на пирс прибыл 1-й гвардейский понтонно-мосто-вой батальон подполковника Е. П. Гуляницкого. Но эстакаду построить не удалось из-за россыпей валунов на дне. Тогда уложили деревянный настил прямо по льду до чистой воды. Здесь людей и легкую технику грузили на глубоко сидящие суда.

Морозы усиливались, ледовая обстановка с каждым днем усложнялась. Все труднее становилось водить среди льдин груженые баржи. В одну из ночей зажатую льдами «Вятку» отнесло к Лахте. Приближался рассвет. Саперы на автомашинах, груженных досками, поспешили к плененному льдами кораблю, эвакуировали на берег людей. Корабль и техника на его борту остались во льдах, рискуя быть расстрелянными вражескими батареями из Стрельны. К счастью, видимость была плохая, и «Вятку» враг не заметил.

Мы искали трассу для ледовой переправы в Кронштадт. Но группы разведчиков батальона ежедневно возвращались ни с чем. Лишь одной из них под командованием старшего сержанта Петра Котенко с трудом удалось пробраться в Кронштадт, преодолев несколько полос движущихся льдин. Когда саперы-смельчаки Котенко, Соловьев, Макаров и Сидорович прибыли с докладом к командующему Кронштадтским оборонительным районом вице-адмиралу Г. И. Левченко, он вначале не поверил, что эти люди пробрались из Лисьего Носа в Кронштадт по льду. С трудом Гордей Иванович согласился дать «добро» группе Котенко после ночного отдыха пешком отправиться обратно. Весь день пытались они обойти образовавшуюся за ночь широкую полынью, [230] но вынуждены были вернуться в Кронштадт. Так и не дождались мы возможности проложить дорогу по льду. Все подразделения и грузы отправлялись на плавсредствах.

На кораблях и судах КБФ на Ораниенбаумский плацдарм в состав 2-й ударной армии было переправлено несколько крупных войсковых соединений, сотни орудий, танков, многие тысячи тонн военных грузов. Все танки, самоходки, большинство орудий и автомашин прошли через руки саперов 106-го отдельного моторизованного инженерного батальона. За время переправы наши потери от ежедневных обстрелов врага составили два десятка раненых, многие из них остались в строю.

...Началось долгожданное наступление. Предполагалось, что батальон войдет в корпус генерала Н. П. Си-моняка, но нас ждало другое задание: быстро проложить путь в Ораниенбаум по трассе Петергофского шоссе, где было установлено множество мин, все мосты разрушены... Но это уже тема для другого рассказа.

В боях по окончательному разгрому гитлеровских армий под Ленинградом нашей дивизии предстояло действовать в первом эшелоне 122-го стрелкового корпуса в полосе Петровское — деревня Новая — совхоз «Красная Балтика». На участке у деревни Порожки бойцами 218-го отдельного саперного батальона и приданными армейскими саперами был оборудован оборонительный район с развитой системой траншей, дзотами и наблюдательными пунктами; некоторые из них укрывались в кронах сосен и елей. Здесь же, на горе Колокольной, находились и передовые наблюдательные пункты командующего фронтом генерала Л. А. Говорова и командующего 2-й ударной армией генерала И. И. Федюнинского.

К началу 1944 года исходные рубежи для наступления были подготовлены. Продолжалась активная разведка: в полосе наступления дивизии находился сильный [231] узел сопротивления противника. Войска тренировались на учебных рубежах, которые копировали оборонительные сооружения немцев. Нашу пехоту обучали преодолевать инженерные заграждения, обезвреживать вражеские мины и фугасы. Инженерные подразделения знали участки заграждений противника, где они должны были проделать проходы для атакующей пехоты и танков на всю глубину обороны врага.

Особая задача была поставлена перед группой саперов-разведчиков в составе старших сержантов Устича и Балана, младшего сержанта Алексеева и рядового Фадеева. Этим бывалым и смелым бойцам поручалось с началом атаки броском выйти к мосту через реку Черная и захватить его. Наблюдая долгое время за мостом, разведчики заметили метрах в ста пятидесяти от него блиндаж, к которому по нескольку раз на день проходили вражеские солдаты. А под аркой моста неясно виднелось какое-то сооружение. Блиндаж несомненно был связан с охраной моста, но что там было сооружено, мы не знали.

Приказ к наступлению был получен в ночь на 14 января. Командир саперов-разведчиков лейтенант Моисеев доложил, что группа готова к выполнению задания. Мы еще раз обговорили с разведчиками детали операции, и группа из расположения 593-го стрелкового полка ушла в темноту — на нейтралку...

Вернувшись на НП дивизии, я доложил комдиву полковнику Л. П. Романенко о ходе разградительных работ, мы еще раз уточнили действия саперов в предстоящем бою.

Медленно светало. Шел редкий снег, сгущался туман. Меня все больше беспокоила неизвестность... Наконец от полкового инженера лейтенанта О. Г. Голощапова прибыл связной: все в порядке. Группа скрытно добралась до намеченного рубежа и, судя по всему, не обнаружена противником. Зайдя к командующему дивизионной артиллерией полковнику Г. X. Багдасеряну, я попросил по возможности во время артподготовки прикрыть отсечным огнем разведгруппу.

...Час настал. Заговорили орудия прямой наводки, замаскированные на опушке, затем докатился рев тяжелых систем, покрыв все голоса и шумы. Ударили «катюши». [232] В небо взвились красные и зеленые ракеты. В атаку поднялась пехота... Через несколько минут мне передали приказ: срочно к комдиву. По опустевшим траншеям я поспешил на НП Романенко. Полковник говорил по телефону. Бросив трубку, он сердито закричал:

— Сделаны проходы, говоришь? Врут твои саперы! Танк там подорвался. Вот иди сам и обеспечь...

(Как выяснилось после, передовой танк свернул с указанного ему саперами направления и выехал на мины, взрывом ему перебило гусеницу.) Не медля, прихватив Моисеева, ординарца Ваню Кузнецова и двух разведчиков, я побежал к злополучному минному полю. И здесь, направляя танки через проход, сквозь пыль и дым, я вдруг увидел, что мост через реку цел.

У моста мы нашли четверых наших ребят. Устич, Балан, Алексеев и Фадеев сидели под насыпью и с наслаждением курили самокрутки. Рядом со скрученными руками лежал дюжий немец с подбитым глазом. Не успел он изорвать мост. Разведчики выбили из-под него подрывную машинку и заняли у блиндажа круговую оборону до подхода наших...

Устич был убит в разведке при высадке десанта на остров Саарема. В последних боях на Сырве погиб любимец батальона Миша Алексеев. Балан был ранен. Фадеев вернулся после войны в родной Ленинград и поныне работает на «Большевике» мастером модельного цеха.

...Теперь мы могли рассмотреть и «сооружение», давно замеченное разведчиками. Мост (который и сейчас стоит) построен был по принципу арочной конструкции. Достаточно разрушить замок моста, и вся арка обвалится. Под сводом немцы подвесили платформу со взрывчаткой, провода от ящиков вели в блиндаж. Саперы перерубили тросы, платформа рухнула вниз и, пробив лед, ушла на дно. Путь для танков был свободен.

Захват моста позволил нашей дивизии успешно выполнить боевую задачу дня. А вскоре в Русско-Высоцком наши части встретились с танкистами, наступавшими от Ленинграда. [231]

В конце марта 1944 года войска 54-й армии подошли к Псковско-Островскому рубежу противника, который являлся составной частью гитлеровской оборонительной линии «Пантера», проходившей по реке Нарве, Чудскому, Псковскому озерам и реке Великой. Более двух лет фашисты создавали здесь глубоко эшелонированную (до 8–10 километров в глубину) оборону. Прорыв такого мощного рубежа требовал тщательной подготовки. Успех наступления во многом зависел от нас, бойцов и командиров 12-й инженерно-саперной бригады Резерва Главного Командования.

В короткий срок нам предстояло провести инженерную разведку, отрыть траншеи и ходы сообщения на переднем крае, заготовить детали мостов, штурмовых мостиков и лестниц для форсирования реки Многа, проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях, проложить колонные пути для танков. Мы должны были действовать мелкими подразделениями — ротой, чаще — взводом.

Память хранит боевые эпизоды далеких дней...

25 марта. Бойцы 157-го инженерно-саперного батальона остановились у деревни Грнханика. Точнее, у того места, где была деревня: фашисты сожгли ее дотла. Враг рядом, нечего и думать о рытье траншей днем. Работы начинаются с наступлением темноты. Неосторожный удар ломом в мерзлую землю эхом разносится по нейтральной зоне. Фашисты открывают огонь. Мигающий свет ракет прижимает бойцов к земле. Резкая пулеметная очередь сливается с металлическим стуком кирок и лопат. Но саперы продвигаются все дальше, все шире по фронту, подгоняемые приближающимся рассветом. Вгрызаются в неподатливую землю бойцы отделения старшего сержанта Панюшкина. С воем проносятся над головой мины. Разрываются рядом, взметая мерзлые комья земли. Свистят осколки. Панюшкин подбадривает товарищей шуткой. «Сегодня фрицам не до меткости, их шестиствольные на грани ветхости...» И вот уже первая линия траншей готова и замаскирована снегом. [234] За отличную работу саперам старшего сержанта Панюшкина объявлена благодарность.

29 марта. Группа саперов второй роты во главе со старшим сержантом Колотаркиным отправляется в разведку. Необходимо буквально на глазах у противника разведать ширину и глубину реки Многи у деревни Гриханики, выяснить состояние дна, берегов, подходов. Здесь будет один из пятнадцати мостов, которые должны построить саперы бригады в ходе наступления. Командир взвода старший лейтенант Симкин еще раз объясняет разведчикам задачу, проверяет снаряжение, автоматы, гранаты, маскхалаты.

Около полуночи группа по траншее выходит в исходный пункт. Отсюда, соблюдая полнейшую осторожность, саперы ползут к реке — до нее метров двести. Тихо. Слышна немецкая речь, звук шагов. Разведчики приступают к работе. Колотаркин и боец Рулев, переползая по льду, измеряют ширину реки. Парторг роты сержант Андреев и ефрейтор Овчинников залегли с автоматами, готовые прикрыть товарищей огнем.

С помощью буров и финских ножей саперы проделывают отверстия во льду, опускают в лунки шнур с грузом. Справа взвивается в черное небо ракета, раздается пулеметная очередь. Саперы продолжают работу. Несмотря на мороз, пот с них льет градом. Просверлена последняя лунка. Глубина Многи измерена по всей ширине.

Колотаркин отдает команду к отходу. Стараясь не шуметь, бойцы ползут обратно. Достигнув своей траншеи, облегченно вздыхают: разведка прошла успешно.

А вот на соседнем участке саперам не повезло — гитлеровцы заметили их и обстреляли. Придется в следующую ночь снова ползти на лед, под пули...

30 марта. Девять саперов под командой лейтенанта Зимина с наступлением темноты приближаются к переднему краю в районе деревни Веска. Их снаряжение — миноискатели, щупы-»крошки», ножницы, автоматы, гранаты, саперные ножи.

Вот место, где нужно сделать проход. Противник ведет ружейно-пулеметный огонь. Первым из траншеи со щупом выполз боец Волков, следом Егоров и Иванов. [235] Встретили спираль Бруно — разрезали и растащили в стороны. За ней оказалось минное поле: противотанковые мины в три ряда. Быстро сделали проход и поползли дальше. На пути — усиленный проволочный забор. В ход пошли ножницы. Теперь смотри в оба... Через несколько метров наткнулись на бруствер вражеской траншеи, услышали чужую речь.

Комаров дернул сигнальный шнур: достигли траншеи. В ответ получил условный сигнал возвращаться. И тут вспыхнула ракета — противник обнаружил саперов. Гитлеровцы открыли беспорядочный огонь, пустили в ход гранаты, а затем выскочили из траншеи и стали обходить группу. Но отряженные в боевое охранение старший сержант Свистун и боец Екимов заставили вражеских автоматчиков залечь.

Саперы быстро отходят назад. Задание выполнено, но в перестрелке погиб Волков.

Завтра через этот проход пойдут в наступление наши войска.

31 марта. Солнце. Мороз. В восемь взвилась ракета, и тишину утра разорвала артиллерийская канонада. Над головой проносятся «илы». Вражеские позиции заволокло дымом разрывов.

Саперы моей роты под руководством командиров взводов Симкина, Киркалова и Карпова быстро прицепляют к танкам огромные сани с деталями моста и лесоматериалами, усаживаются на броне и санях.

Местность открытая, противник из глубины своей обороны ведет сильный артогонь. Танкисты вынуждены маневрировать. В результате к деревне Подсосемье подошел лишь танк с саперами Киркалова, другие ушли влево, скрылись за изгибом реки. Но раздумывать некогда, дорога каждая минута. Определяю точное место, где будет мост. Бойцы сноровисто разбирают детали, тащат к реке.

Взрываем лед. Саперы Кузьмин, Харитонов и Овчинников бросаются в ледяную воду, устанавливают на дно рамные опоры. Другая группа во главе с сержантами Бойцовым и Безруковым укладывает прогоны и настил, закрепляет их скобами.

Лесоматериала не хватает. Добыть его можно лишь на противоположном берегу, где наша пехота ведет бой. [236] Направляю туда Киркалова с его бойцами. Слышны треск автоматов, разрывы гранат, громкое «ура».

Бой стихает. Гитлеровцы оставили свою позицию. И саперы быстро разбирают накаты блиндажей, рубят лес, тащат бревна к реке.

...Переправа готова! По ней идут вперед на врага танки и артиллерия. Строя мост, мы потеряли саперов Зайцева и Белякова. Прибегает связной с донесением от старшего лейтенанта Симкина. Тот ранен; сообщает, что из оставшихся деталей моста его саперы совместно со взводом Карпова навели вторую переправу. Танки уже на вражеском берегу, взвод Карпова их сопровождает. Сейчас саперы там, где гремит бой.

...К концу дня оборона противника по реке Многа прорвана на 2–4 километра в глубину. Гитлеровцы закрепились на второй линии, их пехоту поддерживают тяжелые танки «тигр» и самоходные штурмовые орудия «фердинанд». Противник оказывает упорное сопротивление, вводит в бой резервы.

Предстоят бои по углублению и расширению прорыва.

4 апреля. Наступление на деревню Белява. Взвод саперов старшого лейтенанта Ильюшко включен в состав штурмовой группы.

Саперы дерутся храбро. Старший сержант Зинченко ворвался в траншею и очередью уложил двух фашистов. Ефрейтор Притулов ранен, но не покидает поля боя. В жаркой схватке ранен командир нашей стрелковой роты, выведены из строя и другие офицеры. Зинченко принимает командование ротой на себя. Рота выбила врага из траншей.

Взвод старшего лейтенанта Рыжкова участвовал в бою у деревни Староселье. Здесь нашими частями была перерезана дорога Остров — Псков, и противник обстреливает этот участок шквальным огнем.

После артподготовки раздается команда «по танкам». Саперы быстро размещаются на броне. Вперед! То и дело им приходится соскакивать с машин и под сильным огнем обеспечивать продвижение танков.

Отличаются бойцы отделения старшего сержанта Усачева: в 70 метрах от позиции противника саперы построили на заболоченном участке настил из бревен, по [237] которому прошли танки. Саперы Нецецкий и Золотое ведут разведку местности. Под пулями и снарядами врага они сняли 30 противотанковых мин.

В это время орудие «фердинанда» подбило нашу самоходку. С перебитой гусеницей она замерла на бруствере вражеской траншеи. Наводчик ранен, снаряды на исходе. Тогда саперы Стенчиков и Васильев вынесли наводчика в безопасное место и поднесли нашим артиллеристам боеприпасы. Коммунист сержант Стенчиков был ранен, но поля боя не покинул. И наши танкисты, снова вступив в поединок с «фердинандом», вышли победителями: фашистская машина горит...

К вечеру бой у Староселья утих, но бойцам взвода Рыжкова не пришлось отдыхать. Всю ночь они строили блиндаж и КП. Утром наступление возобновилось.

В течение нескольких дней противник при поддержке танков переходил в отчаянные контратаки. Чтобы усилить нашу оборону, сделать ее жесткой, командование приняло решение врыть танки и самоходки в землю на переднем крае. За одну ночь саперы отрыли аппарели. Утром боевые машины прямой наводкой расстреливали гитлеровские танки.

Ночью под деревней Ново-Уварово противник пытался скрытно подобраться и подорвать наши танки. Но саперы обнаружили гитлеровцев и, ударив из окопов дружным огнем автоматов и ручных пулеметов, сорвали их замысел.

В результате двухнедельных ожесточенных боев Псковско-Островский рубеж обороны противника «Пантера» на участке Веска — Овсяниково — Чирский — Гриханика — Подсосемье был прорван.

Наш батальон был сформирован в самом начале войны в Казани. Здесь мы усиленно изучали все, что положено знать будущим саперам: минно-подрывное дело, устройство всевозможных заграждений — проволочных и минных, наведение переправ через водные рубежи, постройку мостов и колонных путей и многое другое. [238] Едва закончили учебу, как ночью батальон был поднят по тревоге и погрузился в эшелоны...

Заняли наши воины позицию на реке Луге, где выполняли задание командования по созданию оборонительных сооружений. Именно под Лугой получили мы боевое крещение.

В первых числах сентября 1941 года батальон сосредоточился в лесу недалеко от населенного пункта Таменгонт. Здесь вскоре развернулись жестокие бои, в результате которых наш батальон оказался на Ораниенбаумском «пятачке» в Приморской отдельной группе войск Ленинградского фронта. Здесь нас ожидал тот же тяжелый боевой труд сапера: рытье бесконечных траншей полного профиля, устройство командных и наблюдательных пунктов, спешное создание всяких заграждений и минных полей. Кроме того, по ночам мы совершали вылазки в расположение противника с целью разведать его укрепления и взять «языка». В одной из таких вылазок меня ранило, попал в госпиталь. После излечения вернулся в родной батальон. Теперь им командовал капитан Г. Е. Жгун, начальником штаба был инженер-капитан Шапошников, комиссаром — батальонный комиссар Ф. П. Бакаминов. Бойцы батальона в то время занимались укреплением нашей обороны на Ораниенбаумском плацдарме. Мы строили дзоты и доты, минировали подступы к нашим позициям, сооружали мосты и дороги-лежневки. Наше отделение, которым командовал старший сержант М. М. Олейник, минировало танкоопасные направления перед нашим передним краем, берег Финского залива. Бывший командир разведвзвода батальона лейтенант А. И. Рудковский (позднее он стал начальником штаба батальона) подсчитал, что мы поставили в 1941–1943 годах более полумиллиона противотанковых и противопехотных мин! На них подорвалось немало гитлеровских вояк и боевых машин врага.

Особенно много ставили мы фугасных мин натяжного действия. Мин такого образца не хватало. Тут нас выручила саперная смекалка: раздобыли целый штабель толстых канализационных труб, порезали их на куски и сделали превосходные фугасы. [239]

Вместе с лейтенантом Кузьменко и бойцами батальона я не раз ходил в разведку, наблюдая за противником в районе Гостилицкого шоссе. Все, что обнаруживали в расположении врага, лейтенант передавал по рации в Кронштадт, а моряки «давали прикурить» фашистам: морская артиллерия точно накрывала обнаруженные нами цели. Часто ходили в разведку саперы Харитонов, Ильченко, Варясин, Носов... Всех нас наградили орденами и медалями.

...Мы знали, что гитлеровцы оборудовали в Новом Петергофе несколько мощных оборонительных рубежей. Один из них находился в районе старинной каменной церкви. Церковь была хорошим наблюдательным пунктом. С ее колокольни просматривался весь наш плацдарм и даже Ленинград, отсюда враг корректировал огонь своих артиллерийских батарей. Наблюдательный пункт требовалось уничтожить во что бы то ни стало. Но как? Добраться к нему не позволяла местность. Между передним краем нашей обороны и противника протекала речка; место открытое, просматривается хорошо и простреливается немцами так плотно, что преодолеть это небольшое пространство невозможно было даже ночью.

Весной 1943 года решили: взорвать церковь! И взорвать старинным способом, который с успехом применялся еще в незапамятные времена, — «тихой сапой». Не зря она зовется так. Сапа — узкий подземный ход, подкоп. Копать надо тихо, без шума, в глубокой тайне от врага, прямо под его позицию, потом натаскать в ход побольше взрывчатки и рвануть...

Стали хорошенько изучать местность. Пришел приказ — копать подземный ход от Ораниенбаумского спуска (то есть от нашей позиции) прямо под опорный пункт врага. Штаб разработал проект подкопа с учетом глубины речки. Подсчитали и количество взрывчатки, необходимой, чтобы поднять гитлеровцев на воздух.

Рыть сапу начали из подвала церкви в Мартышкино. Началась упорная, изнурительная работа. Действовали лопатами, кирками, мотыгами; копали осторожно — ведь над сапой было минное поле! Землю поднимали тачками и вагонетками наверх и складывали в церкви. Соблюдали строгую маскировку, чтобы немец [240] ничего не заметил. Работали круглосуточно, в три смены, повзводно.

Когда подземный ход вплотную приблизился к речке, сапу начало затоплять. Тут уж работали по-аварийному. Воду откачивали, отливали ведрами, укрепляли стенки туннеля. Несмотря на скудный паек и тяжелые условия работы, саперы проявляли настоящий героизм, много упорства... При выполнении этого боевого задания особенно отличился старшина Василий Польский.

Целых шесть месяцев копали мы сапу, все ближе и ближе подбираясь к врагу. Несмотря на большие трудности, все-таки прокопали 350 метров туннеля. Но подрывать опорный пункт немцев так и не пришлось: в январе 1944 года началось наше наступление, и гитлеровцы были выбиты из Нового Петергофа.

Наш 295-й батальон участвовал в этом наступлении. Бойцы-саперы (в том числе и я) были посажены на броню танков вместе с пехотой. Стрелки громили немецкую пехоту, моя же задача была ясна: попадется на пути танка минное поле — снять мины, расчистить путь «тридцатьчетверке». Едем мы на танке, бой вокруг идет сильный. Танк наш стреляет на ходу, ведут огонь и гитлеровцы. Вдруг в башню танка ударяет немецкий снаряд. Рикошет, грохот, взрывной волной меня сшибло с танка наземь; как жив остался — сам не знаю...

Потом мы строили мост через реку Нарву. Мороз ударил тридцатиградусный, фашист стреляет без передышки, но переправу наладили: войска, пушки, танки пошли на запад, а с ними, конечно, и мы, саперы.

Во время наводки моста я находился в качестве связного при командире батальона Г. Е. Жгуне. Надо было срочно передать донесение на другой берег. И я, выполняя приказ, опрометью кинулся бежать по льду. Разрывы снарядов стояли впереди сплошной стеной. Взрывной волной ударило меня, очнулся от лютого холода — угодил в ледяную майну. Силы мои иссякали, чувствую, пропал! Взглянул в сторону берега, а он уж совсем близко. Вижу, бегут на помощь товарищи. Старший сержант Михаил Олейник кричит: «Держись, Борис!» Кинули мне канат, а схватить его не могу — руки свело, окоченели. Тогда Олейник бросился в прорубь, схватил меня и вытащил на берег. Так я был спасен [241] товарищем. Когда принесли меня в штаб, майор Жгун велел влить в меня стакан спирту. Закутали в тулуп, положили у печки. Проснулся я через двенадцать часов и даже не заболел.

После освобождения Нарвы и Усть-Нарвы наступление несколько замедлилось: нашему продвижению сильно мешали укрепленные врагом высоты. Здесь гитлеровцы закопали в землю танки, превратив их в доты, минировали подходы. Взять лобовой атакой эту позицию не удалось. По приказу командования наш батальон бросили в обход высот, по так называемой «дороге смерти». Эта дорога была гитлеровцами хорошо пристреляна, даже заяц не пробежит — убьют. Рота попала под сильный огонь, многие полегли на этой проклятой дороге смерти, но задачу свою батальон выполнил: зашли-таки фашистам в тыл, ударили, враг бежал. В этом бою меня опять ранило...

За проявленную в боевых действиях под Ленинградом храбрость наш батальон получил наименование Ропшинского и был награжден орденом Красной Звезды.

В дальнейшем он воевал на тартуском направлении, после освобождения Эстонии нас перебросили под Гродно; участвовал 295-й батальон и в боях на Одере.

Саперная рота 7-й отдельной бригады морской пехоты формировалась из моряков в сентябре 1941 года. Учились в Волковой Деревне недолго — уже 24 октября бригада заняла оборону на участке Московская Славянка — Путролово. Через несколько дней роте приказали сделать проходы в проволочных заграждениях и минных полях для действий стрелкового батальона. Это было первое важное боевое задание саперам. Волновались... На передний край в район Ям-Ижоры рота вышла в полном составе под командованием лейтенанта [242] А. П. Бунеева. Ночь, мороз 18 градусов, немцы освещают передний край ракетами, ведут минометный и пулеметный огонь. Саперы взводов Смирнова и Галаджи вышли в нейтральную зону. Первыми начали разминирование коммунисты и комсомольцы... Взорвалась рядом мина: ранены командир роты и заместитель парторга мичман Н. Изотов, убиты комсомольцы Теняев и Мурашкин. Командование ротой принял секретарь партийной организации А. Ф. Егоров. Минное поле позади, остались проволочные заграждения противника. Здесь пулеметным огнем сражен помкомвзвода комсомолец Дубровкин. Но проходы сделаны. Батальон поднимается в атаку.

Саперы, увлекая своим бесстрашием стрелков, первыми ворвались в траншею, схватились с врагом врукопашную. Здесь смертью храбрых погибли командир саперного взвода Галаджи, коммунисты Флеров, Хоняк, Бирчиков, комсомольцы Задорин и Грязное, ранен секретарь комсомольской организации младший политрук И. Семин.

Враг выбит из опорного пункта. В эту ночь саперы получили боевое крещение. Мужественно действовали санитар И. Чистяков, санинструктор Н. Трофименко, военфельдшер Н. Свиридов, врач В. Кострулев,

В декабре 7-я бригада морской пехоты была переформирована в 72-ю стрелковую дивизию, а отдельная саперная рота — в 3-й отдельный саперный батальон. Командиром батальона стал старший политрук М. М. Однолетков. Вскоре командир дивизии приказал саперам проделать шесть проходов в проволочных заграждениях противника у совхоза Пушкинский для пропуска пехоты. Здесь проволочные заграждения-рогатки были расположены близко к немецким окопам, хорошо простреливались из пулеметов. На них подвешены побрякушки из консервных банок и натянуты сигнальные провода: работать саперными ножницами невозможно, враг обнаружит саперов раньше, чем они сделают проходы... Тогда мы решили делать проходы взрывным способом. Скомплектовали группы подрывников. Бойцы заготовили удлиненные заряды, соединили их детонирующим шнуром, подготовили зажигательные трубки.

Передний край хорошо освещен, гитлеровцы непрерывно [281] пускают осветительные ракеты, но сила огня заметно спала. Шесть лучших саперов — Сильное, Иванов, Щиров, Семкин, Захаров, Дектеренко — в белых халатах осторожно поползли к проволочному заграждению противника. Уложили заряды под стыки рогаток. По условленному сигналу подожгли трубки и так же медленно и осторожно стали ползком отходить. Пока горел бикфордов шнур, подрывники возвратились в свои траншеи. Шесть мощных взрывов проделывают проходы. Враг открывает неистовый огонь по заграждению и переднему краю, но уже поздно. Наутро, использовав проходы, подразделения дивизии успешно предприняли боевую операцию.

В конце апреля 1942 года 72-я дивизия вышла во второй эшелон, но саперный батальон боевую деятельность не прекращал. В ночь на 4 мая на передний кран вместе с дивизионной разведкой вышел сапер сержант Иванчук. Он обезвредил мины, перерезал колючую проволоку. До землянок врага оставалось 30–35 метров. Группа разведчиков уже готовилась сделать последний бросок. Но опытный глаз сапера различил в темноте деревянный колышек. «Неспроста он тут...» Осторожно пополз дальше. Вот второй колышек, третий... Линии колышков тянулась вдоль переднего края, на каждом из них была подвешена толовая шашка с взрывателем натяжного действия. Колышки соединены тонкой проволокой, находившейся в десяти сантиметрах от земли. Это была сигнальная линия. Иванчук осторожно перекусил ножницами проволоку. Разведчики бесшумно подобрались к брустверу окопа рядом с дзотом. Дверь в дзот была открыта, внутри горел свет, играл патефон... После короткой схватки, забросав гитлеровце» гранатами и захватив «языка», разведчики, не принимая боя, стали отходить.

Но, возвращаясь под огнем, Иванчук успел захватить образцы проволочного заграждения противника и сигнальный фугас. Он стал потом наглядным пособием при изучении немецких «сюрпризов». Понадеявшись на сигнальную линию, немцы ослабили бдительность, за что и поплатились.

Сопровождение разведчиков через «нейтралку» — обычное дело сапера. [244] «Сапер Дьяконов поставленную задачу выполнил отлично, показал себя как мужественный и смелый воин, провел группу разведчиков через минное поле противника и остался вместе с ней до конца операции». Так характеризовал нашего бойца командир разведроты капитан Иванов. Той ночью группа уже на пути к своим окопам попала под пулеметный огонь. Дьяконов пополз обратно к дзоту и бросил гранату в амбразуру... Группа вернулась без потерь.

«Саперы Юрков и Семкин, — писал Иванов, — быстро и искусно проделали проход в проволочном заграждении, не обращая внимания на огонь противника. После преодоления проволочного препятствия Юрков вместе с группой двинулся в направлении немецких траншей, при этом обнаружил противотанковое минное поле. Сержант Юрков храбро и самоотверженно, под огнем противника, проделал проход в минном поле, обезвредил 8 мни, из которых две принес с собой».

Летом 1942 года под Красным Бором гитлеровцы построили дерево-земляной вал и, прикрываясь им, обстреливали наш передний край.

Саперам было приказано разведать возведенные противником препятствия, выявить его огневую систему и сжечь завал. С наступлением темноты саперы, возглавляемые капитаном Суховеевым, старшим лейтенантом Загоскиным, лейтенантами Судаковым и Балахматовым, скрытно подползли к завалу, уложили под ним более десятка зарядов. Вскоре завал охватило пламя, в течение трех часов в разных местах возникали все новые очаги пожаров... Смело и решительно действовали в этой операции старший сержант Ярмаев, ефрейторы Ларионов и Зюба, красноармейцы Михалев, Чередниченко, Володин. Наутро участок переднего края противника пыл открыт, передовые позиции гитлеровцев, их огневые точки и подходы к переднему краю стали видны как на ладони.

В феврале сорок третьего дивизия готовила наступление с целью улучшить свои позиции, сковать силы врага и лишить его возможности перебросить свои части на другие участки фронта, где шли упорные бои. Батальону было приказано сделать проходы в минных полях. По мины вмерзли в грунт, обезвредить их можно было [245] только подрывным способом подвесными зарядами. Такой способ проделывания проходов в минных полях получил широкое распространение на Ленинградском фронте. За пять дней до операции саперы начали заготавливать материал для треног, подносили его к переднему краю.

Утром 10 февраля небо зарозовело, предвещая солнечный, морозный день. Тишина изредка нарушалась отдельными выстрелами. В нашей первой траншее стало тесно. Здесь совсем молодые и пожилые солдаты. У некоторых вид оживленный и веселый — шутят, а другие задумчивы неразговорчивы, ушли в себя. У всех на лицах — неумолимые следы блокады...

Артподготовка начинается залпом «катюш». Лучшие подрывники роты старший сержант В. Камендов, сержанты П. Кривоносое, А. Белетков, красноармейцы П. Юрченко, И. Путяйкин, В. Данилов, А. Олейников, А. Зорин, К. Назаров, О. Измайлов, И. Новоселов и другие выходят в нейтральную зону, устанавливают треноги с зарядами над минными полями, еще и еще раз проверяют готовность к подрыву. Старшие групп лейтенант М. Смирнов, старший лейтенант И. Семин, старшины С. Пиядин и С. Степанов докладывают о готовности. Командир саперной роты старший лейтенант А. Ф. Иванов дает сигнал. С артиллерийской канонадой сливается грохот страшной силы... Проходы для пехоты готовы! Войска ринулись вперед, ворвались в первую траншею противника. Штыковой бой... С ходу берут и вторую траншею... К вечеру наши войска взяли Старую Мызу. Потерь на минных полях не было. Боевая задача выполнена. Саперы приступили к укреплению занятых позиций...

В апреле 1944 года 72-ю стрелковую дивизию перебросили на Карельский перешеек, под Юкки. Наш батальон начал тренировки по форсированию водных преград. Впереди — река Сестра. Тренировались на озере Юкки. Затем командир саперной роты лейтенант М. Глотов с командирами взводов лейтенантами М. Клименко и Н. Андреевым намечают колонные пути в пункты «Пятачок» и «Котлован». Бойцы подвозят и подносят к переднему краю переправочные средства, хорошо их маскируют. Есть потери: убиты Парфенов и Карпухин, ранен [246] Супрунчук... В ночь на 9 июня саперная рота выходит на передний край для наведения переправ. Бойцы знают: от четкости их работы зависят успех форсирования реки и исход боя.

Рассвело. День обещает быть жарким во всех смыслах. Едва наша артиллерия обрушилась на передний край обороны противника, саперы приступили к наведению двух переправ. Отлично работали офицеры М. Клименко и Н. Андреев, старшины Ерышев, Иванов, сержанты Никонов, Кривоносое, Филимонов, младший сержант Останин, рядовые Леньков, Мироненко, Забо-лотный, Изевлин, Харченко, Щеняев, Хорьков, Теплов, Климашов, Заморев... К утру 10 июня переправы были готовы. В это время огонь артиллерии начал перемещаться с первой траншеи противника на вторую. Два полка быстро переправились на правый берег, с ними пошли вперед саперы, прокладывая колонные пути для артиллерии. На переправах остался взвод лейтенанта Клименко. Все повреждения от артогня противника быстро восстанавливали.

В районе Кутерселькя враг оказал нашим войскам сильное сопротивление. Этот опорный пункт был прикрыт минами и надолбами. Для пропуска танков наши саперы сняли около сотни мин, усиленных толовыми зарядами, и сразу использовали их для подрыва надолб. Смело и мужественно трудились под огнем сержант Кривоносов, рядовые Заболотный, Сметании, Филимонов. Пал смертью храбрых Харченко, ранен Щеняев. Наши танки прошли заграждения и вступили в бой... При выходе на северную окраину Кутерселькя противник предпринял танковую контратаку. На пути танков саперы Мироненко и Леньков установили мины. Три вражеских танка подорвались, контратака захлебнулась.

Отступая, противник минировал дороги и перекрестки, взрывал мосты и минировал объезды. Войсковые саперы опять впереди. Внимательно осматривают дороги, перекрестки и особенно объезды у взорванных инженерных сооружений.

Тяжелая обстановка сложилась 16 июня. В районе Манникал дивизия вступила в бой с противником, который оказывал упорное сопротивление. В этом районе у него был хорошо оборудованный опорный пункт. Наше [247] наступление приостановилось. Опять сосредоточение войск, артиллерийская подготовка, штурм...

Противник бьет из орудий и минометов, непрерывно контратакует, обрушивает на нас бомбовые удары с воздуха.

Наши танки, встретив минные поля и надолбы, остановились. Саперный взвод лейтенанта И. Ф.. Андреева получил задачу разминировать основную дорогу, подорвать надолбы.

Десять бойцов выползли на дорогу. Работу пришлось вести под огнем. Тяжело был ранен лейтенант Андреев, но задание было выполнено. Саперы очистили шоссе от мин. Взрывы смели надолбы.

За этот подвиг старшина Г. И. Иванов был награжден орденом Красного Знамени, остальные бойцы — орденом Красной Звезды. Лейтенанту Николаю Федоровичу Андрееву присвоено звание Героя Советского Союза.

В январе 1943 года командир 52-й отдельной инженерно-саперной бригады РВГК полковник А. П. Шубин был вызван к начинжу фронта. Приказ, который он получил, был краток: бригада придается 67-й армии для обеспечения подготовки прорыва на участке Московская Дубровка — Шлиссельбург; 5-й батальон направлялся под Пулково работать для дезориентации противника. Так сформированная в ноябре 1942 года бригада впервые вводилась в действие. Но не впервые шли на передовую ее бойцы — люди обстрелянные кто на этой, кто еще на финской, а кто и на гражданской войне.

Вместе с начинжем армии полковником С. И. Лисовским Шубин выехал на Неву. Миновали участок, где 11-я стрелковая бригада готовила исходный район для форсирования: колонные пути через болота для танков [248] и артиллерии, огневые позиции, батальонные и магистральные полковые ходы сообщения на главном направлении. Руководили работой бригадные саперы капитана С. К. Карамова. На берегу против деревни Марьино Лисовский поставил Шубину задачу: навести совместно с понтонерами Гультяева и Гуляницкого четыре танковые переправы.

— Задача непростая, — продолжал Лисовский. — Погода против нас — нет морозов, лед тонкий. Остается надеяться — окрепнет...

8-й и 10-й батальоны вместе с понтонерами встали на валку леса и заготовку бревенчатых колей. Саперы валили деревья, обрубали сучья и вытаскивали бревна на заготовительную площадку. Там работу продолжали понтонеры, собирали из бревен щиты и доставляли к исходному рубежу.

На невский лед щиты надо было подавать вручную. А как это сделать? И бойцы лейтенанта В. Н. Зверева, бывшие лесорубы К. Смирнов и В. Гусев, предложили сделать ледяную дорожку. Почти километровый ледяной путь значительно облегчил трелевку и позволил высвободить часть людей для других работ.

Утром 12 января, когда наши части зацепились за противоположный берег, переправа против Марьино начала действовать. Менее чем за сутки по ней были переправлены на левый берег все участвовавшие в прорыве танки. Потери саперов поначалу были невелики — подавленные артподготовкой гитлеровцы не могли организовать огонь по переправам. Но, оправившись, противник оборонялся упорно; батальоны редели. Особенно трудно пришлось 7-му батальону, который обеспечивал наступление 86-й стрелковой дивизии и 222-й танковой бригады, бравших Шлиссельбург.

После прорыва блокады бригаду вывели в резерв фронта, и для нее наступило непродолжительное затишье, продолжавшееся до весны, до Красноборской наступательной операции, в обеспечении которой участвовала 52-я отдельная бригада. Летом наши 6-й и 7-й батальоны работали в Синявинских болотах. Угольная гавань, [249] Средняя Рогатка, Купчино, Ново-Александровка, Муравьинка — на этих рубежах третьей оборонительной полосы трудились саперы бригады.

Определилась известная специализация батальонов. 6-й и 7-й в первую очередь использовались для инженерного обеспечения боевых действий стрелковых частей, 8-й сопровождал танки в бою, 9-й строил мосты, дороги, командные и наблюдательные пункты. Обобщали накопленный опыт, искали новые эффективные решения. В августе сорок третьего командир 9-го батальона Н. А. Чистяков продемонстрировал минный разградитель, сделанный его саперами.

Шубин и я приехали в батальон. У дома стоял необычно оборудованный трактор. Испытательная площадка была огорожена проволокой. Чистяков представил автора изобретения — командира взвода инженерной разведки лейтенанта Д. А. Беспрозванного (я хорошо знал Давида Абрамовича по Красноборской операции — он разминировал дороги под непрекращающимся минометным и артиллерийским огнем). На импровизированном полигоне поставили противопехотные мины. Пустили разградитель: трактор перед собой толкал каток, под тяжестью которого рвались мины, оставляя в катке небольшие вмятины... Разградитель был принят и применялся в боевых условиях.

Осенью 1943 года к нам из 2-й отдельной инженерно-саперной бригады прибыл новый начштаба — Иван Викентьевич Лазаревич, участник еще первой мировой и гражданской войн. С его приходом работа штаба заметно улучшилась. Командирами 6-го и 7-го батальонов стали капитаны Г. М. Хандыго и К. Я. Завьялов — боевые офицеры, инженеры, отличные специалисты, воевавшие с первых дней от самой границы.

С осени в порядке подготовки фронтовой операции по снятию блокады 6-й и 7-й батальоны участвовали в так называемой «саперной операции», когда саперы фронта почти каждую ночь обезвреживали и подрывали разведанные участки минных полей и растаскивали проволочные заграждения противника. Одновременно пехота всего южного участка фронта должна была приблизить передний край к противнику на предельно близкую, необходимую для атаки дистанцию. В районе Урицка [250] бойцы 7-го батальона выползали ночами на нейтральную полосу и бурили ряды шурфов в промерзшем грунте. Закладывали заряды и подрывали их, а образовавшуюся неглубокую канаву сразу занимали стрелки, доводившие ее до профиля траншеи. Тем же занимался и 6-й батальон на участке Пулково — Александровская.

«Найти способ ускорить работы в межтраншейном пространстве!» — поставил мне задачу Лазаревич. Побывав ночью в 7-м батальоне, я пришел к выводу, что взрывную сеть следует готовить заблаговременно, а заряды подрывать бескапсюльным способом. Следующей ночью проверили это в 9-м батальоне — результат подходящий. Сращивать сети детонирующего шнура решили алюминиевыми зажимами, а к месту подрыва доставлять все на санках, укрытых для защиты от обстрела стальными листами. Через несколько дней одна из рот 7-го батальона с наступлением темноты выдвинулась вперед. По новому методу работа пошла гораздо быстрее; задачу выполнили к середине ночи и вернулись обратно много раньше обычного. Таким образом мы значительно увеличили темп работ.

В середине декабря наша бригада была придана 42-й армии (ее начинжем был генерал Н. Ф. Кирчевский), которой предстояло прорвать немецкую оборону на участке Пулково — Красное Село. Здесь первой сложной задачей было оборудование шести проходов через противотанковый ров между первой и второй траншеями противника. Это поручили 8-му батальону. Решили проделывать проходы взрывом, а с подходом танков усиливать их бревнами, которые будут привезены танками на броне.

15 января 1944 года я был с 8-м батальоном в полосе наступления 260-го танкового полка на Верхнее Койрово — Венерязи. Пройдя с передовой цепью пехоты первую траншею противника, мы совместно с саперами 64-й стрелковой дивизии проделали четыре прохода в немецких минных полях. В проходы пошли КВ. Мы пытались остановить их... но танки обогнали нас и выкатились на минные поля. Подорвались шесть из них. Танкисты костерили разминеров. Но тот, кто послал эти танки, должен был знать о минах между первой и второй траншеями, а вторая траншея еще не была взята... [251]

Январская земля промерзла, шурфы бурились с трудом. Саперы лейтенанта Н. П. Загорского действовали четко, и проходы через противотанковый ров за Пулковом были сделаны в срок. У Красного Села сопротивление противника возросло. Отступая, гитлеровцы разрушали все, и нашим саперам приходилось жарко. Был взорван мост у деревни Ускюля. Саперы лейтенантов И. И. Кривцова и В. С. Булкина разведали объезд и обеспечили продвижение танков, а за остаток ночи восстановили мост, по которому двинулись артиллерия и транспорт.

21 января 6-й и 7-й батальоны были приданы 117-му стрелковому корпусу, вступившему с Дудергофских высот в сражение за Гатчину. 8-й батальон действовал с введенным в этом же направлении 31-м танковым полком.

В этот день Кирчевский, прибыв в штаб бригады, приказал срочно выделить людей из 6-го и 7-го батальонов для комплектования штурмовых групп 120-й стрелковой дивизии. Ей предстояло захватить предмостные укрепления противника перед рекой Ижора, форсировать ее и овладеть Гатчиной.

Комбат-7 Завьялов с замполитом капитаном А. П. Клепцовым выделили в штурмовые группы самых надежных и умелых саперов. Лейтенанты Ф. П. Шаманский, Г. М. Муджири, Д. М. Остапенко, старшие сержанты В. Т. Сенюшкин и Г. В. Рябыкин, сержанты К. С. Сербии и И. Е. Чекалов, младший сержант Н. И. Соловьев, рядовые М. С. Орлов, И. С. Харламов и другие составляли костяк батальона. Со сводной ротой послали опытных санинструкторов, в их числе сержанта А. И. Серову и рядового В. П. Рассолова. К вечеру в районе Тайцрота вошла в подчинение 538-го стрелкового полка 120-й дивизии и была включена повзводно в три штурмовые группы. Каждая группа имела стрелковый взвод, 1–2 тяжелых танка и 1–2 орудия.

24 января после мощной артподготовки полк пошел вперед. Штурмовая группа, в состав которой был включен взвод Шаманского, подорвала два дота, а затем огнем и гранатами отражала вражеские контратаки. Самоотверженно бились с врагом парторг роты Рябыкин и рядовой Харламов. Взводу Остапенко, чтобы добраться [252] до дота, пришлось под огнем проделать проходы в минных полях.

Взвод Муджири под кинжальным огнем доставил к блокированному двухамбразурному доту 200 килограммов взрывчатки и после взрыва вступил в рукопашную схватку с его гарнизоном... Бойцы 8-го батальона сержант А. С. Кибитченко и рядовой К. С. Мельников под прицельным пулеметным огнем разведали и обозначили брод через реку в районе поселка Новая Пудость, и танки вышли в тыл врага. При установке рамных опор моста через Ижору рядовой 6-го батальона И. П. Иванов 40 минут пробыл в январской воде... Победа досталась дорого. И здесь нельзя не вспомнить санинструктора Серову, — многие спасенные на поле боя обязаны ей жизнью.

Гатчина была взята! В числе других соединений и частей 42-й армии Гатчинской стала именоваться 52-я отдельная инженерно-саперная бригада.

...42-я армия, преследуя противника, развернула наступление в юго-западном направлении, на Псков.

Первая половина февраля. Теми наступления достиг 25–30 километров в сутки. Батальон капитана Хандыго придан 118-му стрелковому корпусу, саперы едва поспевают прокладывать колонные пути для танков и артиллерии. Впереди — река Плюсса, ширина ее свыше 100 метров. Штаб инженерных войск фронта приказывает дать корпусу и 9-й батальон. Для руководства батальонами в корпус направляется начальник штаба бригады И. В. Лазаревич.

Утром 10 февраля батальоны выходят к реке. Пехота с трудом удерживает плацдарм на левом берегу; танки и самоходки застряли на правом. Этот берег — с широкой заболоченной поймой. Тот — крутой. Инженерная разведка докладывает: лед не толще 12–14 сантиметров. Ближний лес — тонкомер, подходящий остался километрах в пятнадцати. И машин не хватает. Левее плацдарма торчат остатки железнодорожного моста.

— Что делать будем, комбаты? — торопит Лазаревич. — Как насчет железнодорожного?..

— За него еще бой идет, — отвечает комбат-9 Чистяков. — Доставать надо лес для прогонов, а пока ставить опоры из тонкомера. [233]

— С обоих берегов наводить, — предлагает Хандыго. — А транспорт достанем у артиллерии...

Свист мин и разрывы. Все падают в ближнюю канаву.

— Дополнительная вводная. Привет от немцев. — Капитан Н. А. Вахрамеев вылезает из канавы и счищает с шинели грязь.

— Шутки шутишь? — злится Хандыго. — Бери разведчиков, и чтоб материал для прогонов был!

Валят и подвозят лес для опор. В мастерской старшего лейтенанта Бросалина спешно рубят, гнут, заостряют стальной прут для скоб. Возвращается Вахрамеев:

— Нашел прогоны! Тут, в двух километрах, двутавровые балки, немцы готовили для восстановления железнодорожного... Давайте живо транспорт и людей! За несколько часов привезу вам прогоны на весь мост.

Работа пошла. Противник это понял — артиллерийско-минометный огонь усилился. Несколько человек убито, с десяток ранено. Начинается укладка прогонов, и снаряды ложатся все чаще. Люди продолжают выполнять задачу. Остаются в строю раненые замполит 6-го батальона майор Ф. А. Зварич, сержанты Соболев и Никитин, рядовые Зайцев, Колчанов и Чесноков. Вместе со всеми работает воспитанник 6-го батальона 16-летний Костя Костин.

Темп строительства доходит до 8 погонных метров в час — очень неплохо для таких условий. Обстановка накаляется до предела, артиллерия бьет по мосту непрерывно, лед разбит снарядами... Но к утру мост готов! И долгожданные танки прорываются на плацдарм.

...Рота инженерной разведки проводила операции в тылу врага. После взятия Гдова надо было выяснить инженерное оборудование острова Пириссар на Чудском озере и установить толщину льда на подходах к нему. На разведку с лейтенантом Виктором Гусевым пошли 12 человек. Ф. Е. Литвиненко, В. В. Медин, В. Кудряшов, Б. Н. Коваль — опытные разведчики, не раз ходили за линию фронта. Шли на юг ночь и весь следующий день. К вечеру, пройдя больше 40 километров, решили переночевать в деревне. Литвиненко и Медин двинулись к крайнему дому. Осмотревшись, вошли. Хозяйка обернулась на скрип двери и обмерла от неожиданности; [254] «Свои...» От нее узнали, что на другом краю деревни немцы.

Хозяин взялся проводить разведчиков к партизанам. Встретились с партизанами. После взаимной проверки Гусев, Литвиненко и Медин с одним из партизан отправились к Чудскому озеру. Берег был загроможден торосами. Дымились разводья. Сквозь дымку смутно обозначался остров Пириссар...

Возвращаясь, наткнулись на фашистов, трех в перестрелке убили и взяли пленного. Вечером же, разделившись на прикрытие и инженерную разведку, пошли по льду к Пириссару. Торопились — успеть бы вернуться до света. На берег острова выходили с крайними предосторожностями — и не напрасно: обнаружили прыгающие мины. Дальше были окопы с пулеметными гнездами.

На обратном пути, радостные и возбужденные, обнаружили неизвестные раньше подледные мины. С превеликим трудом Литвиненко и Коваль извлекли две как образцы. Данные разведки передали по рации партизан.

Остров Пириссар через несколько дней был занят нашими подразделениями.

8 марте наша бригада была выведена в резерв фронта. За наступательные бои она была награждена орденом Красного Знамени. Два месяца спустя бригада вошла в состав 21-й армии, где начинжем был полковник А. Т. Громцев. Готовилось наступление на Карельском перешейке. Темп предполагался очень высоким, и дорожному обеспечению войск значение придавали немалое. Громцев знал о прошлом бригады и ее специализации: 6-й, 7-й и 9-й батальоны поставили на оборудование дорожных маршрутов, 8-му поручили сопровождать танки в бою.

9 июня 1944 года артиллерия открыла огонь по вражеским позициям, который продолжался почти сутки. На другой день после мощного артиллерийского и авиационного удара началось наступление.

Сразу после захвата первой траншеи наши саперы начали наводить мосты через реку Сестра. В районе Белоострова 6-й и 7-й батальоны справились с этой задачей успешно. Хуже было под Сестрорецком — противник не был подавлен артиллерией, и переправа через Ржавую канаву задержалась на несколько часов. Подготовка [255] здесь была проведена основательная. В мае разведка 9-го батальона обследовала место переправы. Рота капитана Федотова подготовила элементы моста и провела несколько тренировок на речке между Дибуна-ми и Песочной. В начале июня, используя непогоду, в самое темное время суток (ночи стояли белые) саперы на руках доставили части моста и замаскировали их метрах в ста от водной преграды.

Ржавая канава тянулась к заливу левее основной дороги. Ширина ее 14–16 метров, глубина — до полутора метров. Противоположный берег обрывистый, поросший молодым лесом.

10 июня с началом артподготовки первый расчет занял щели рядом с элементами моста. Огонь перенесли в глубину, и саперы начали подносить и устанавливать рамные опоры. Противник открыл огонь. Федотов рассчитывал на поддержку пехоты, но пехота не поднималась. Потери саперов росли. Половина первого расчета была выбита в несколько минут. Попытки продолжать работу были обречены.

Спустя какое-то время наша артиллерия вновь ударила по переднему краю противника; пехота поднялась в атаку и на левом фланге ворвалась в первую траншею. Напрашивалось решение о наводке переправы именно там — левее. Но рамные опоры остались лежать под огнем и вытащить их не удавалось. А танкисты требовали мост. Все понимали, что с появлением танков на той стороне противник не удержится.

В этом тяжелом положении сержант Борис Федоров предложил вместо сборки моста завалить канаву его составными частями и скрепить их скобами. Иного выхода не было. Кто остался в живых, вскинули бревна на плечи и во главе с командиром поспешили, пригнувшись, к канаве под прицельным огнем пулеметов.

Пехота прикрыла их огнем. Пехота пошла в атаку, форсировала канаву и выбила противника из траншей. Теперь по переправе били только минометы, но их саперы уже не принимали в расчет. Подносили бревна, укладывали и закрепляли скобами... Танки пошли по переправе через полчаса.

За этот подвиг был награжден весь личный состав роты. [256]

...К исходу 12 июня на Приморском шоссе части армии вышли на реку Ваммельсун-йоки (Черная). 6-й и 9-й батальоны бригады с ходу приступили к разведке моста переправы и заготовке леса. Однако Громцев приказал направить 7-й и 9-й батальоны для инженерного обеспечения маневра 3-го артиллерийского корпуса прорыва, а на переправе остался один 6-й батальон. 14 июня наступление возобновилось, реку форсировали во многих местах. Наши войска развивали успех, продвигаясь на Райвола (Рощино) и стремительно обтекая отдельные очаги сопротивления. Такие действия нашей пехоты были бесспорно верны, но вражеские солдаты, оставшиеся на высотке правее переправы, вели огонь по саперам. Комбат Хандыго принял решение уничтожить врага своими силами. Бойцы взвода старшего сержанта И. П. Иванова, переправившись через реку, с тыла атаковали противника, сам Иванов забросал гранатами пулеметное гнездо. Взяли четырех пленных, и через час уже снова работали на постройке моста...

Так действовали саперы бригады в Выборгской наступательной операции. За умелое обеспечение действий 21-й армии 52-я отдельная инженерно-саперная бригада РВГК была награждена вторым орденом Красного Знамени.

...На рассвете 5 сентября 1944 года майор Хандыго и капитаны Шадрин и Бубликов вышли к берегу Сайменского канала.

Поражала непривычная тишина. Офицеры всмотрелись в противоположный берег.

По всему переднему краю противника была выброшена белая ткань. Она лежала на брустверах и валунах, висела на ветвях и на шестах.

Это было прекращение военных действий. На этом участке огромного фронта наступил мир.

Задачи неимоверной сложности приходилось решать инженерным войскам Ленинградского фронта. В тяжелейших условиях блокады, когда город-фронт мог рассчитывать только на собственные резервы, инженерные войска с помощью сотен тысяч тружеников Ленинграда сумели возвести вокруг города неприступные линии обороны, а затем, в трудную и радостную пору наступления, обеспечили прорыв вражеской обороны и успешное продвижение наших войск.

В наступлении саперы шли впереди пехоты и танков, проделывая проходы в минных полях и заграждениях, блокируя огневые точки...

Этот снимок сделан в январе сорок третьего в районе Синявина. Саперы сержант М. В. Каменский и красноармеец А. Г. Зубакин закладывают заряд под проволочные заграждения. Через несколько минут в проделанный взрывом проход пойдет в атаку пехота.

Вверху — в освобожденном Пушкине, начальник штаба 2-й инженерной бригады Н. П. Базанов. Одиннадцать таких бомб обезвредили и вытащили из горящего Екатерининского дворца саперы бригады.

Нижний снимок сделан после войны, в канун 28-й годовщины Великого Октября. Всю войну командовал инженерными войсками фронта талантливый инженер и руководитель генерал Б. В. Бычевский. Справа от него — полковник Ф. М. Грачев.

Через огонь и воду

Ф. Г. Бурак, гвардии полковник в отставке. Комиссар 41-го отдельного понтонно-мостового батальона.

Гвардии понтонеры

История 1-го гвардейского отдельного Краснознаменного ордена Александра Невского Кингисеппского понтонно-мостового батальона восходит к давним временам — к 1712 году, когда по указу Петра I была создана первая в России понтонная рота на реке Неве в 25 верстах от Петербурга. Здесь и ныне есть поселок Понтонный. В нем до войны размещались воинские понтонные части. В 1939–1941 годах я служил в 6-м понтонном батальоне вначале рядовым, а затем ответственным секретарем комсомольской организации. Во время войны с белофиннами понтонеры проявили мужество и отвагу при форсировании Вуоксы, за что батальон был награжден орденом Красного Знамени. В начале 1941 года 6-й понтонный батальон переформировали в 6-й отдельный понтонный полк, командиром которого стал подполковник С. И. Лисовский.

С началом Великой Отечественной войны на базе 6-го понтонного полка было сформировано несколько [258] понтонных подразделений, в том числе и 41-й отдельный понтонно-мостовой батальон под командованием капитана И. В. Манкевича.

Боевое крещение батальон получил в августе 1941 года при наведении мостовой переправы через Вуоксу. Рота под командованием старшего лейтенанта А. А. Смирнова занималась переправой, остальные подразделения минировали дороги, мосты, лесные просеки, сдерживая наступавшего противника. Обеспечивая отход наших войск, сама рота Смирнова попала в окружение, из которого вышла в конце августа. Остальные подразделения батальона под командованием капитана И. В. Манкевича мужественно сражались на Карельском перешейке и были вывезены в Ленинград на кораблях Ладожской флотилии. В начале сентября весь батальон был собран в деревне Малое Манушкино на правом берегу Невы.

Обстановка продолжала ухудшаться. Перед понтонерами была поставлена задача переправить часть наших войск на левый берег Невы. 41-й и 42-й понтонные батальоны сосредоточились в Невской Дубровке, а 21-й понтонный батальон и одна рота 2-го запасного понтонного батальона — несколько ниже, близ деревни Островки.

Форсирование началось у Островков под сильным огнем артиллерии противника. Но это была лишь отвлекающая демонстрация. Ночью наши войска форсировали Неву у Невской Дубровки и захватили плацдарм в районе Арбузове — Московская Дубровка, знаменитый Невский «пятачок». При переправе танков погибли командир 41-го понтонного батальона капитан И. В. Манкевич и политрук роты X. А. Хан. За обеспечение этой операции 41-й понтонно-мостовой батальон был награжден орденом Красного Знамени.

В начале 1942 года батальон вывели к Ново-Саратовской колонии. Командиром его стал майор И. А. Гультяев, опытный понтонер, командовавший перед войной 6-м понтонным батальоном. Требовательный к себе и к подчиненным, он за короткое время завоевал большой авторитет среди бойцов и командиров.

Большую помощь в партийно-политической работе в батальоне оказывал нам политотдел спецвойск Ленинградского [259] фронта, начальником которого был полковник В. В. Богданов. Политработники В. М. Игнатов, Б. С. Фадеев, Н. Ф. Тенешев часто бывали в батальоне. Хорошей опорой командира была партийная организация. Наш парторг политрук С. В. Горбачев и секретарь комсомольской организации Олег Рудаков всегда находились в подразделениях...

В начале сентября 1942 года в батальон прибыли начинж фронта генерал Б. В. Бычевский и комиссар Инженерного управления подполковник М. А. Король.

— Пришло время прервать боевую подготовку, — сказал Бычевский. — Будем вторично форсировать Неву. Вчера разведчики доложили, что на Невском участке появилась одиннадцатая немецкая армия Манштейна с задачей штурмом захватить Ленинград. Мы должны в районе Невской Дубровки переправить на левый берег Невы две дивизии и одну бригаду, которые должны измотать армию Манштейна, заставить его отказаться от штурма Ленинграда, а в случае удачи прорвать блокаду и соединиться с войсками Волховского фронта. С вами будут обеспечивать форсирование сорок второй и двадцать первый понтонные батальоны.

Буквально за несколько дней в районе Невской Дубровки было сосредоточено большое количество лодок и понтонов. 9 сентября в 16.00 началась артподготовка. Форсирование не удалось: противник, видимо, знал о готовящемся наступлении и после нашей артподготовки массированным огневым налетом вывел из строя большое количество лодок и часть понтонов. Через две недели, ночью, войска форсировали Неву и захватили плацдарм, на котором разгорелись ожесточенные бои.

Мы понесли большие потери. Погибли командир 21-го батальона капитан Назаров, заместитель командира нашего батальона капитан Цветков, погиб лейтенант Борис Волков. При форсировании особо отличились командиры рот Королев, Смирнов, Журавлев, Рощин, политруки Иванов, Левин, Кущ, Дауров, командиры взводов Евтушенко, Зубков, Макаренко, Васенин, Барзман, Фаттахов, сержанты и красноармейцы Тетерюков, Лушников, Жуков, Жабин, Варавин, Сорокин, Высоцкий, Новиков, Петров и многие другие. [260] В этих боях вражеский план штурма Ленинграда был сорван.

Вскоре пришел приказ: понтонерам 42-го, 41-го и 21-го понтонных батальонов переправить на левый берег две бригады танков Т-34 и КВ. Восемьсот метров по неокрепшему невскому льду! Работники технического отдела Инженерного управления предложили армировать лед тросами — вморозить их в лед. Это было и заманчиво, и рискованно: достаточно одному снаряду попасть в трассу, и она полностью выйдет из строя. К тому же подобную трассу на новое место не перенесешь. От этого варианта пришлось отказаться, как и от другого предложения: прорубить через всю Неву полынью и перевозить танки на паромах. Зимой подо льдом обычно идет мелкий лед — шуга, которая быстро заполнит полынью и сорвет переправу.

Тогда-то в техническом отделе и родилась смелая идея: проложить по льду поперечины в виде шпал, а по ним колейный настил из трех брусьев-пакетов, свинченных между собой. Всю эту систему крепить ко льду сквозными трубчатыми штырями. Штыри вмерзнут в лед и стянут его с настилом.

В начале декабря 41-й батальон, которым командовал уже капитан Е. П. Гуляницкий (майор И. А. Гуль-тяев стал заместителем командира 52-й инженерной бригады), построил на Неве у Ново-Саратовской колонии пробный участок переправы. Настил выдержал тягач весом около 30 тонн, прогиб льда был небольшим. Теперь нужно было испытать переправу «тридцатьчетверки» с полным боекомплектом. 16 декабря к нам прибыли Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, командующий фронтом генерал-полковник Л. А. Говоров, член Военного совета генерал А. А. Кузнецов, Б. В. Бычевский, М. А. Король, танкисты во главе с командиром бригады И. Б. Шпиллером, все командиры понтонных частей. Бычевский доложил Ворошилову о готовности. Майор Гуляницкий дал водителю танка Михаилу Иванову последние наставления: идти плавно, без рывков, на минимальной скорости. Танк, урча, взошел на колею... На берегу абсолютная тишина. Ворошилов обращается к Говорову: «Здорово придумали. Молодцы, понтонеры!» Танк проходит двадцать, тридцать, [261] пятьдесят метров... И вдруг брусья вздыбились, и танк пошел ко дну... Над льдинами показались руки и голова танкиста. Понтонеры подхватили его, вынесли на берег... Подозвав командиров, К. Е. Ворошилов сказал:

— Пробная переправа откладывается. Но затея ваша хорошая. Вам, товарищи инженеры, придется придумать, как еще усилить лед, а с вами, Бычевский, будет особый разговор.

Маршал приказал начинжу разобраться в причинах неудачи, доложить новый вариант усиления льда. Инженеры и командиры частей вместе с Бычевским и М. А. Королем подошли к полынье и быстро определили: поспешили с испытанием. Штыри еще не успели смерзнуться со льдом и настилом. Через несколько дней было проведено повторное испытание. Т-34 четыре раза прошел по настилу.

За несколько дней до начала боевых действий все инженерные и понтонные части твердо знали свою задачу. 52-я инженерная бригада полковника А. П. Шубина и 106-й инженерный батальон майора И. И. Соло-махина должны были расчищать лед от торосов и пропускать по нему легкие танки и артиллерию на колесной и гусеничной тяге. 21-й понтонный батальон под командованием капитана Л. Е. Труппа получил участок для переправы танков в районе против 8-й ГЭС. Несколько выше по течению, в четырех километрах от него, действовал 41-й батальон. Еще тремя километрами выше — между Марьино и Шлиссельбургом — находилась переправа 42-го батальона майора Г. М. Прохорова. Начальником всех переправ назначен подполковник И. А. Гультяев. Все переправочные средства сосредоточены вблизи будущих переправ и тщательно замаскированы. В эти дни во всех подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания, на которых было зачитано обращение Военного совета фронта к солдатам, сержантам и офицерам 67-й армии и приданных ей частей: «Смело идите в бой, товарищи! Помните, вам вверены жизнь и свобода города Ленина. Вам предстоит разгромить Синявинскую группировку врага, соединиться с войсками Волховского фронта и прорвать вражеское кольцо блокады. В бой, в беспощадный бой с врагом!..» [262]

Утро 12 января 1943 года. Встали раньше обычного. В 8 часов батальон построен с развернутым знаменем части. Начальник штаба капитан В. В. Воронов отдает рапорт командиру. Проводим митинг. Командиры и бойцы клянутся выполнить поставленную перед батальоном задачу. Многие солдаты и сержанты подают секретарю партбюро С. В. Горбачеву заявления с просьбой принять их в партию. Рассвело. Стрелка часов приближается к 9 часам 30 минутам...

Первыми начали «катюши». Выходим к Неве, всматриваемся в противоположный берег. Там ничего не видно, сплошной дым, сквозь который часто мелькают вспышки огня от разрывов снарядов и мин. Снег становится черным.

11.40. В небо взвивается серия зеленых ракет, артиллерия переносит огонь в глубину. Первыми выходят на лед минеры Петра Евстифеева, чтобы проделать проходы в минных полях врага. Вслед за ними пошла пехота. Понтонеры подтаскивают к месту переправы брусья, щиты. Наступление началось! Одна за другой оживают уцелевшие огневые точки врага. Но бойцы уже у левого берега, слышно их «ура!». Над передним краем гитлеровцев — наши штурмовики. Через реку идут противотанковые орудия, легкие танки. От раненых узнаем, что наши овладели первой линией траншей, ведут бой за вторую...

К середине дня наши войска захватили плацдарм в 8–10 километров по фронту и 500–800 метров в глубину, нужны тяжелые танки. Колейная дорога растет. Бойцы технической роты капитана Квактуна развернули электростанцию, сверлят отверстия, забивают штыри. Работаем всю ночь. Под утро 13 января мороз усилился, понтонеры довольны: лед крепчает. Все делается «понтонным шагом» — бегом. Несмотря на сильный мороз, бойцы сбрасывают шинели — жарко.

Утром темп работ замедлился. Все устали, да и противник начал обстреливать переправы. Военфельдшеры Люся Ганджа и Костя Ибрагимов перевязывают раненых, и они возвращаются к работе. Заместитель командира батальона капитан В. Т. Баев тщательно проверяет качество укладки колеи. Слева понтонеры 42-го батальона обогнали нас. Солдаты начинают спешить. Политруки [263] П. А. Левин, Н. И. Кущ успокаивают воинов: танков много, хватит на все переправы, главное — качество! Уже затемно, в седьмом часу вечера, переправа закончена. Ровно в 19.00 по ней пошел первый танк. Его сопровождают Бычевский, инженеры и командиры-танкисты. Танк благополучно вышел на берег, за ним пошел второй, третий, десятый... Понтонеры, несмотря на страшную усталость, торжествуют. Работа не пропала даром!

Пехота получит огневую поддержку.

Пропустив 40 танков, настилу дали отдохнуть. В 3 часа ночи переправу продолжили. Было принято решение — все 96 танков пропустить через нашу переправу. К вечеру 15 января 93 танка уже были на левом берегу. Но девяносто четвертый танк утонул: переправа не выдержала. Понтонеры 42-го батальона стали переправлять тяжелые КВ, а к нам подошел начинж фронта Бычевский.

— Потеря танка — это ЧП. Пойду доложу Жданову...

Связист быстро устанавливает связь, и Бычевский докладывает:

— Андрей Александрович, на участке Гуляницкого переправили девяносто три танка, девяносто четвертый утонул. Танкиста спасли.

Жданов с присущей ему рассудительностью и спокойствием отвечает:

— Что же вы, Борис Владимирович, хотите сотню танков переправить и ни одного не утопить? Переправляйте дальше, пехота ждет танки, а понтонерам передайте мою благодарность.

За пять дней на левый берег 41-м батальоном было переправлено около сотни танков Т-34 и более 15 КВ.

...Блокада была прорвана!

Через несколько дней пришла радостная весть — приказом Верховного Главнокомандующего нашему батальону было присвоено звание гвардейского. Батальон получил новое наименование: 1-й гвардейский отдельный Краснознаменный... Гвардейское знамя нам вручали член Военного совета Ленинградского фронта генерал А. А. Кузнецов, генерал-майор Б. В. Бычевский, подполковник М. А. Король. [254]

В последующих боях понтонеры оправдали гвардейское звание. Батальону было присвоено наименование Кингисеппского, он был награжден орденом Александра Невского.

В середине марта 1943 года Военный совет Ленинградского фронта приказал нашей бригаде навести и содержать паромные переправы через Неву в районе Шлиссельбурга. Значение этих переправ было чрезвычайно велико, ведь связь Ленинграда с Большой землей и войсками фронта на левом берегу осуществлялась только по льду. Пригласили в штаб начальников разведывательного и оперативного отделений, комбатов, политработников во главе с заместителем командира по политической части подполковником Л. А. Гуревичем. Среди командного состава было немало людей, имевших богатый опыт наведения переправ. Подполковник Егоров еще в 1930 году участвовал в наводке мостов через Неву. Правда, не было тогда ледохода, и минных заграждений по берегам, и артиллерийских обстрелов...

Сейчас же лед трещал и с шумом двигался сплошным фронтом.

Выбрав места паромных переправ и пристаней, сразу же перебросили на берег необходимое количество понтонных парков. Но лед шел с такой силой, что наши катера с трудом могли маневрировать возле берега.

Паромная переправа № 1 начала работать 22 марта. Два тридцатитонных парома буксировались катерами. Рейс вместо 30–40 минут по норме продолжался полтора-два часа. Специально обученные команды подрывников круглосуточно взрывали лед, выходивший из Шлиссельбургской губы. Ветром от ладожских ледовых [261] полей отрывало большие льдины, и они сбивали паромы с курса. Взрывчатка помогала не всегда, на помощь парому приходилось посылать дополнительный катер.

На берегу был оборудован удобный командный пункт. Установили железную печку, и теперь здесь могли отогреваться и обсушиваться упавшие в воду понтонеры.

24 марта вступила в строй и вторая переправа. Потоки грузов на машинах и войска направлялись к пристани. К. 10 апреля мы переправили на левый берег свыше двух тысяч автомобилей и повозок, около 9 тысяч пехотинцев... Но обеспечить потребности фронта мы уже не могли. Нужен был мост.

Батальоны начали тренировки по паводке моста в условиях ледохода. На правом берегу подготовили спуски — въезды на мост. К 26 марта было собрано 45 мостовых паромов. Когда мы доложили о готовности бригады к наводке моста через Неву, начинж фронта генерал Бычевский усомнился в возможности такой операции. Начальник штаба инженерных войск полковник Пилипец прямо сказал: мост будет снесен льдом. Другое мнение высказал полковник Лисовский.

— Я старый понтонер, — сказал он, — понтонеры должны дерзать, пусть пробуют и закаляются. Ну, а если не получится, ничего не поделаешь. Нужно усилить паромные переправы, а затем, когда движение льда ослабнет, повторить наводку.

Бычевский согласился с ним, и 27 марта была дана команда: к наводке моста приступить!

В линию моста с большими трудностями были введены 42 парома, на фарватере они крепились тяжелыми якорями. В 9 часов вечера мост был сомкнут. Но радость наша была преждевременной. Не успели мы начать переправу повозок и машин, как у моста возникли заторы сплошного льда. Несмотря на самоотверженную работу подрывников, мост начал трещать. Борьба со льдом продолжалась несколько часов, все катера, упершись форштевнями в низовую сторону моста, непрерывно работали винтами... А из Ладоги в Неву несло все более крупные льдины. Гремели взрывы, но подрывники явно не поспевали разрушать лед; под его напором якоря поползли... [266]

Все командиры были на мосту. Комбаты Воронов, Вележев, Куракин, Форин надорвали голоса... Мост был сорван с якорей и разбит на четыре части. Паромы вместе со льдом понесло вниз по течению. Катера сумели снять всех понтонеров.

На рассвете принялись вызволять из ледяного плена уцелевшие паромы и к вечеру сосредоточили их все в исходном положении. К утру 30 марта ветер стих. Понтонеры учли печальный опыт, усилили якорную линию, удвоили количество подрывников на брандвахте, обеспечив их катерами и большим количеством взрывчатки. Руководить подрывом льда назначили инженера, начальника штаба батальона капитана Варгасова и замполита батальона капитана Кашина. А на каждом пароме усилили боевой расчет. Вновь загремели взрывы...

Наводка моста шла с обоих берегов, катера работали безотказно. Когда замыкающий паром лейтенанта Бурдеева вошел в ось моста и замкнул его, понтонеры ликовали — они вторично победили ледовую стихию. Непрерывным потоком началась переправа войск. Борьба со льдом продолжалась еще несколько дней, пока река не очистилась полностью.

В начале апреля нам было приказано навести и содержать понтонный мост через Неву в районе поселка Марьино. Для выполнения приказа необходимо было опустить понтонные парки вниз по Неве и на руках перетащить каждый понтон через полотно только что построенного низководного железнодорожного моста. 12-й и 14-й батальоны выполнили эту работу за три дня. Одновременно они разработали спуски, оборудовали подъезды к новому мосту, построили береговые части моста на обоих берегах. К полудню 9 апреля мост грузоподъемностью 16 тонн и длиной 507 метров был наведен. И снова успокаиваться было рано: разыгрался шторм, и мост оказался под угрозой. Понтонеры по команде дежурного по мосту капитана С. И. Махина бросились к якорным канатам, перезакрепили их, забросили еще несколько якорей и удержали мост. Переправа продолжалась...

И вся эта огромная работа шла под непрерывным артобстрелом противника. [267] С 9 апреля по 12 августа мы пропустили через мост 170 тысяч грузовиков и повозок, сотни тракторов, мотоциклов, бронемашин, свыше двух тысяч орудий, около 700 тысяч пехоты.

В мае бригада, навела еще один мост — резервный — в районе Шлиссельбурга. Ширина реки в этом месте была 470 метров, скорость течения — более двух метров в секунду. Но для понтонеров эта задача не казалась грудной. Штаб бригады подготовил документацию, были внесены поправки в способ наводки моста и крепление паромов на якорях. Мост работал всего 10 дней и был перенесен на полкилометра ниже для обеспечения строительства шоссейного моста через Неву.

Одновременно со строительством переправ батальоны бригады вели разминирование берегов Невы от Ладожского озера до платформы Теплобетон (8,5 километра). Особенно велика была плотность минирования от уреза воды до первой линии траншей и по западным скатам оврагов и балок. Работать было трудно и оттого, что никакой документации по минным полям мы не получили. В марте, апреле, мае было снято и обезврежено более трех тысяч мин. Были места, где мины, установленные еще в сорок первом, занесло грунтом, а поверху эти участки минировались еще раз.

Летом 18-й и 8-й батальоны строили колонные пути для войск 67-й армии в болотах Синявинских торфоразработок. Бойцы бригады укрепляли оборонительные рубежи на переднем крае нашей обороны в районе Арбузова и треугольника дорог. Понтонеры показали хорошую саперную подготовку. В начале августа понтонеры проложили дорогу для танков и автотранспорта от Рабочего поселка № 5 к станции Подгорная и высоте 43,3. Работа была выполнена отлично. Военный совет армии наградил многих офицеров и рядовых бригады высокими правительственными наградами. Это было последнее задание, выполненное нами на Ленинградском фронте.

...Там, где в трудные весенние дни сорок третьего паромные переправы и мосты связали Ленинград с Большой землей, близ поселка имени Морозова сейчас стоит обелиск в честь мужества понтонеров. Ежегодно здесь встречаются ветераны бригады. [268]

В строй встали ленинградки

Н. Ф. Филиппов, полковник-инженер запаса. Командир роты 126-го военно-строительного отряда 32-го управления военно-полевого строительства.

Массовый подвиг

Женские военно-строительные отряды существовали только на Ленинградском фронте. Они были созданы весной 1942 года, когда по призыву партийных и советских органов более 15000 ленинградок добровольно взялись за тяжелую мужскую работу, чтобы помочь фронту, помочь родному городу выстоять в схватке с врагом. Они пришли из школ и вузов, с фабрик и заводов истощенные голодом, но сильные духом. Большинство из них никогда не имели дела с топором и лопатой, не имели строительных специальностей. Для обучения и эффективного использования этих подразделений управлением оборонительного строительства № 1 были направлены лучшие инженеры-фортификаторы: Ф. М. Грачев, А. С. Савельев, А. К. Петров, В. А. Бутковский, X. М. Эдельштейн и многие другие.

Женщины были переведены «на положение состоящих в рядах Красной Армии» и оформлены через райвоенкоматы. [272] В 1942 году из них были созданы строительные колонны, переформированные позднее в военно-строительные отряды. Их бойцов называли стройармейцами. Без воинских званий и формы одежды, без красноармейского пайка, они жили по уставам Красной Армии, соблюдали воинскую дисциплину.

Вместо красноармейской книжки стройармейцам выдавались удостоверения, которые были нужны прежде всего для поездок в Ленинград, чтобы раздобыть одежду и обувь, которые на строительных работах быстро изнашивались. Питались в ротных пищеблоках. За выполненную работу стройармейцам выдавали зарплату, высчитывая деньги за питание.

В сравнении с кадровыми частями в стройармейских было мало офицеров. Рота в 300 человек имела двух офицеров: командира роты и его заместителя — инженера. Командиров взводов и отделений назначали из лучших стройармейцев роты.

Велик вклад стройармейцев в дело победы наших войск под Ленинградом. Выполненные ими боевые задания позволили высвободить для боевых операций несколько дивизий.

Стройармейцами-женщинами был построен укреп-район под кодовым названием «Ижора». Работы велись вручную, днем и ночью, под самым носом у фашистских войск, под непрерывным артиллерийским и минометным огнем. И построенные женщинами сооружения — обеспеченные сантехникой и водоснабжением, вентиляцией, отоплением, системой охлаждения и надежной телефонной связью доты — были практически неуязвимы для огня противника. Они сохранили жизнь многих тысяч солдат и офицеров, оборонявших Ленинград.

«На объекты от наших казарм мы ходили пешком, — вспоминает командир взвода М. В. Погодина (Сотина), — иногда по восемь километров. Машины с бетоном шли и шли на эстакаду, а мы, не разгибая спин, разгружали его лопатами и утрамбовывали поплотнее. Нужно было работать быстро, чтобы бетон не застывал и машины не задерживались... Весной сорок третьего мы заготавливали фашины для строительства временных дорог. На пути встретилась широко разлившаяся неглубокая речка. Командир приказал перейти ее [273] вброд. Мы плакали, боялись ледяной воды. А приказ есть приказ, и мы пошли — босые, по колено в ледяной воде. Задание было выполнено в срок. И никто не за» болел...»

«В 1943 году, — рассказывает бригадир Н. З. Шувалова, — на строительстве «Ижоры» была создана комсомольско-молодежная бригада. В нее вошли 17–19-летние девушки-стройармейцы... Железобетонные точки строили под огнем. Работали дружно и на совесть, с раннего утра до позднего вечера. В роту приходили усталые, чуть живые. Но в свободную минуту часто запевали песни. Лучшими членами бригады были Саша Додонова, Ната Миронова, Маша Погодина...»

«В августе 1943 года, — вспоминает бывший нормировщик роты В. И. Доронкина (Фарбьяш), — нам поручили обсыпать и замаскировать оборонительные сооружения рубежа «Ижора». Огромные доты обсыпали песком, который подносили на носилках или перекидывали лопатами, — механизации никакой не было, а песка требовалось много. Работали мы в районе Красненького кладбища, почти на переднем крае обороны. Когда мы насыпали грунт внизу, фашисты вели свой обычный артиллерийский огонь по площадям, но как только мы дошли до верхней части дота и оказались на виду у врага, фашисты стали вести прицельный обстрел. Сначала мы прятались в щели или в дот, потом научились узнавать по звуку летящего снаряда, куда он упадет, и работали спокойно. Но вот слышим: снаряд должен упасть близко... Быстро прячемся; немцы прекращают огонь. Снова начинаем работать — и снова летят снаряды. И так весь день. К счастью, за все время ни разу не было прямого попадания, только однажды снаряд упал рядом с нами, но не разорвался. Вскоре немцы, наверное, поняли, что их стрельба неэффективна, и начали обстреливать нас шрапнелью. Стало еще опаснее, но работы были закончены в срок».

«Осенью сорок третьего, — вспоминает командир взвода А. И. Бестужева, — наш взвод был направлен на станцию Петрославянка, в районе которой нам поручили строительство дотов. Быстро подремонтировали первый этаж полуразрушенной снарядами школы, установили печки-буржуйки, построили нары и почувствовали [274] себя как дома... При заливке дотов машины с бетоном шли беспрерывно. Разгружать бетон, разравнивать и утрамбовывать, чтобы не было пустот, — работа тяжелая. А у меня хватало и других забот. Продукты нам подвозили на грузовике. Дождями залило дороги, и мы остались без еды. Где достать продукты на 80 человек? Кто-то сказал, что неподалеку есть армейский продовольственный склад, решили обратиться за помощью туда. Просили мы продуктов на трое суток немало. И все же заведующий складом рискнул выдать продукты под мою расписку. Долг мы потом вернули, но обо мне как о «серьезном» командире подразделения долго говорили с улыбкой. Мне тогда едва минуло 20 лет... Скоро эта часть взяла над нами шефство. Нас снабжали газетами, солдаты и командиры рассказывали о боевых эпизодах, подчеркивали важность нашей работы. После таких бесед мы работали с особым энтузиазмом, старались строить не только прочно, но и красиво, заботясь о бойцах, которые займут наши доты. Военные специалисты приняли наши сооружения с отличной оценкой».

После окончания работ на оборонительных рубежах 42-й армии несколько военно-строительных отрядов подучили задание Военного совета срочно восстановить разрушенные и запущенные овощекомбинаты и заложить в них на зиму овощи для населения Ленинграда и воинов фронта. Наша рота работала в Пискаревке. Стройармейцы ремонтировали и восстанавливали здания, а потом под руководством специалистов комбината перебирали картофель и морковь, солили огурцы. Лучше других работали взводы Марии Ильиной и Лены Ивановой. В ноябре 60 девушек во главе с помощником командира взвода Любой Загорской строили в районе Средней Рогатки дороги — это было частью огромной работы по подготовке наступления. Там при артналете несколько девушек было ранено и погибла Валя Спан. За храбрость и самоотверженный труд она была посмертно награждена орденом Красной Звезды. А через несколько дней мы отправились на заготовку леса для фронта. Разместились в лесу близ Пери в заброшенных землянках. Девушки валили лес, таскали бревна и грузили их на автомашины. С работы возвращались промокшие, усталые, но план каждого дня выполнялся обязательно... Началось наступление наших войск, врага гнали прочь от Ленинграда, и наши девушки понадобились на восстановлении и строительстве новых, временных мостов на дороге к Красному Селу. Затем были Гатчина, Ивановская, Большой Сабек, где бойцы роты сооружали оборонительные рубежи. За эту работу группа стройармейцев была отмечена наградами, лучших командиров взводов М. П. Карро (Борисову) и М. Н. Ильину (Табанину) наградили орденом Красной Звезды.

В начале августа, совершив 70-километровый переход к западной окраине города Нарва, отряд приступил к строительству оборонительного рубежа. Стройармейцы уже имели большой опыт подобных работ, но с такими трудными условиями мы еще не сталкивались. Каменисто-известковый грунт долбили ломами, кирками, кувалдами вбивали в него стальные, клинья... И это задание было выполнено в срок.

А весной сорок пятого, после тщательного обучения стройармейцев, нашему отряду поручили разминировать большие площади в районе река Мга — станция Погостье. Здесь фашисты установили обширные минные поля.

Помню день выгрузки. Станции нет — одно название. Вскипятили чай на кострах и двинулись походным порядком к месту базирования. Четыре километра шли по болоту, а когда добрались до землянок, то кое-кто из девчат даже заплакал. Землянки в воде, запущены, полуразвалились, а кругом голые стволы деревьев. Ночь спали не раздеваясь, а поутру принялись ремонтировать жилье и строить жердевую дорогу до станции. Одновременно сдавали зачеты по минно-подрывному делу. Каждая из девчат старалась ответить получше — чтобы допустили к работе. А что за работа ждала их — это поначалу знали только мы, военные инженеры.

Несколько лет гремела война на этом участке. И круглый год ставили здесь мины: летом их зарывали в землю, осенью клали прямо в грязь, зимой — присыпали снегом. Слой за слоем, одна на другую — противотанковые и противопехотные, натяжные и нажимные, прыгающие, хитроумные «сюрпризы» и мощные фугасы, способные поднять на воздух чуть ли не гектар земли... [276] Медленно идет разминер по отведенному ему участку и осторожно прокалывает землю щупом. Вот щуп на что-то наткнулся. Может, это ржавый котелок или коробка противогаза. А может быть, и коварная «шпринг-минен». Заденешь ее чуткие усики — и выпрыгнет она из земли, рванет в воздухе, широким конусом брызнет вниз шрапнель. Осторожно разгребает землю разминер. Гребок, другой... Показалась противопехотная мина в деревянном корпусе. Здесь не помог бы даже самый чувствительный миноискатель. Теперь остается только воткнуть рядом условный флажок. Дневная норма разминирования — квадрат пятьдесят на пятьдесят метров;

Что это? Прямо на земле ничем не замаскированный ящичек. На помощь приходит якорь-кошка на длинной веревке. Зацепим ее за проверяемый предмет — и в укрытие. Теперь потянем... Взрыв. Мина-»сюрприз» сработала. Снова вперед...

Очередной гектар пройден разминерами, и сюда приходят девушки-подрывники. На невысоких кольях подвешивают они подрывные заряды, соединенные бикфордовыми и детонирующими шнурами. Мощный взрыв обнаруженных мин вызывает и детонацию тех, которые затаились в земле.

Так ежедневно, уходя от базы на десять и более километров, работали девушки нашей роты, стройармейцы-разминеры, солдаты без погон. Не обходилось и без несчастных случаев. Ведь мины лежали в сырой земле очень долго, их взрывные механизмы проржавели и достаточно было одного неосторожного движения... Однажды наша ездовая Шура Трифонова везла со станции продовольствие. Дорога к тому времени оттаяла, и под тяжестью телеги взорвался фугас. В клочья разнесло лошадь, повозку, а Шуру выбросило на несколько метров. Спасло ее мягкое торфяное болото. Тогда остановили мы поезд Москва-Бутырская — Ленинград и отправили Шуру в госпиталь, где пришлось ей пролежать почти полгода. А вскоре на мине натяжного действия подорвались наш лучший командир взвода Маша Ильина и боец Оля Бешеных. К счастью, обе остались живы. Вообще женщины-разминеры работали более аккуратно, чем мужчины, обладали большим чувством ответственности, неукоснительно выполняли все правила [277] разминирования. Этим, пожалуй, объясняется сравнительно небольшое число бывших у нас трагических случаев и потерь.

Наш 126-й военно-строительный отряд под командованием капитана А. К. Архипова прошел вместе с войсками Ленинградского фронта более 2000 километров.

Наши части не упоминались в сводках, не так уж много стройармейцев было награждено, но роль их в героической обороне родного Ленинграда, в разминировании огромной освобожденной территории велика. Массовый подвиг совершили в те суровые годы ленинградские женщины, дорогие наши труженицы.

В январские дни 1944 года на базе 125-го военно-строительного отряда был сформирован первый на Ленинградском фронте женский отряд разминеров под командованием капитана Молодцова. Началась напряженная учеба — нужно было изучить устройство и действие всех типов иностранных и отечественных противопехотных и противотанковых мин, освоить различные методы разминирования. Наша задача осложнялась и тем, что, не имея документации, мы ничего не знали о большинстве минных полей, расположенных на бывшем переднем крае обороны Ленинграда... Я и мой заместитель капитан А. Ф. Карпычев понимали, что нам не справиться с порученным делом, если мы не установим в роте крепкую воинскую дисциплину. Нужно было сделать настоящими бойцами наших уставших, вечно голодных 17–19-летних девчонок — «военнослужащих без формы и пайка». И поначалу нам было очень трудно. Девчата обижались, не понимая еще, что «строгости» и «придирки», взыскания и самодеятельная гауптвахта призваны в недалеком завтра сохранить им жизнь... В трудной работе разминера все зависит от дисциплины.

Командование пошло нам навстречу и выдало девушкам единую форму одежды. После тяжелой дневной [278] работы по ограждению минных полей (много километров приходилось вышагивать по снегам, протягивая ограду из колючей проволоки) мы занимались уставами, строевой подготовкой и снова и снова изучали новую профессию.

На повышение и укрепление боевого духа, сплочение коллектива была направлена вся партийно-политическая работа в подразделении. Мы выпускали много боевых листков и стенных газет. Куда бы ни шли бойцы, неизменно звучала веселая, задорная строевая песня. Населенные пункты, куда входили мы для разминирования, были мертвы и безлюдны. Кругом тишина, но бодрые молодые голоса звучали как запевка новой, послевоенной жизни. Где бы ни дислоцировалась рота, мы стремились придать лагерю опрятный, воинский вид. В землянках всегда было чисто и уютно.

В начале мая 1941 года наш отряд был переформирован и получил наименование 217-го отдельного отряда разминирования. Командиром отряда стал майор Н. Н. Нечаев, начальником штаба капитан А. Д. Карпычев, замполитом майор Б. Санкин, заместителем по технической части капитан Г. В. Аруцев. В нашу роту прибыли командирами взводов грамотные и смелые офицеры Анучин и Аникин.

...Шли бесконечные дни, которые называют боевыми буднями. Получение боевой задачи, разведка командирами минных полей, разбивка их на квадраты, закрепление каждого квадрата поля за бойцом, устройство проходов и, наконец, сплошное разминирование. Как много стоит за этими словами: сплошное разминирование!

Боец получал под свою личную ответственность участок земли 50х50 метров — земли незнакомой, страшной, насыщенной боевыми минами. В руках разминера — трехметровый щуп с длинной металлической иглой на конце, за спиной — связка колышков с красными флажками. И этот, казалось бы, небольшой клочок земли нужно прощупать вдоль и поперек через каждые три сантиметра.

Вот нащупана мина, определены ее внешние контуры, по ним приблизительно определен тип мины и, следовательно, местонахождение взрывателя. У обнаруженной [279] мины поставлен колышек с флажком, дальше выставлен второй, третий... шестьдесят второй...

После предварительной обработки участка и начиналось собственно разминирование, то есть снятие с мины дерна и обезвреживание ее.

Боец Н. Рыжкова обрабатывала свой участок, где уже пестрело множество флажков, определявших расположение мин. Больше часа работает Рыжкова на одном месте и никак не может найти одну мину на своем участке, хотя уверена, что мина есть: шрапнельные немецкие мины располагались в строго определенном порядке. И вдруг девушка услышала под своей ногой характерный щелчок... Растеряйся на миг боец, утрать хоть частицу мужества и хладнокровия — случилось бы непоправимое. Но Рыжкова, отпрыгнув в сторону, распласталась — как учили — на земле. Взрыв! Мина выскочила из земли и на высоте около полутора метров рванула вторично. Шрапнель ударила во все стороны, пролетев над Рыжковой — девушка оказалась в «мертвой» зоне.

...Никому уже не казалась ненужной воинская дисциплина. Росли опыт и умение наших бойцов.

Перед тем как приступить к разминированию Павловска и прилегающей к нему территории, провели разведку местности и обнаружили там отлично благоустроенный немцами земляночный городок. Большинство землянок было начинено минами натяжного действия: взрыв должен был произойти при открывании дверей или попытке сдвинуть столы и табуретки. А в одной землянке, предназначенной, судя по тщательности ее отделки, для командного состава, между накатами бревен лежали 18 противотанковых мин. Бикфордов шнур от заряда спускался в дымовую трубу. Достаточно было растопить печку, и землянку бы разнесло взрывом. Этот «сюрприз» обнаружила и обезвредила боец Галина Ткаченко. Разминировали и остальные землянки. В них мы жили, пока не закончили выполнение задачи.

А в Ям-Ижоре в одной из оставленных врагом землянок сверкала на столе банка с медом. Командир отделения Мухина за одной из ножек стола нашла тонкую проволочку, она вела от банки под настил, где тан-лось несколько противотанковых мин. [280]

Ям-Ижора... Здесь мы потеряли отличного бойца — Розу Вальтер. Ей достался неимоверно трудный участок бывшего переднего края обороны со смешанными, хаотично расположенными минами. По этому участку проходил отрезок шоссе Ленинград — Москва, всего 1500 метров. Мы были седьмым подразделением, работавшим на этом участке. И все же нашими бойцами на обочинах и в кюветах были обнаружены и обезврежены 43 мины. На одной из них погибла Роза... Здесь же была тяжело ранена Александра Махова.

Такие трудные минные поля встречались нам и в других районах Ленинградской области. Там остались навечно наши следы — холмики земли с красными пирамидками, с именами и фамилиями павших бойцов.

Для нас война на ленинградской земле продолжалась.

Помощники командиров взводов Мария Зуева, Зинаида Михеева, Клавдия Миронова, Нина Яковлева, Мария Гусева, парторг роты Мария Башкирцева и комсорг Антонина Семенова, командиры отделений и бойцы Валентина Баженова, Елизавета Базлова, Евгения Погодина, Зинаида Бардышева, Валентина Шпагина, Валентина Мухина, Ольга Павлова... Не назвать всех имен, а героями были — все. Это они, отважные наши девушки, вторично освобождали пригороды Ленинграда, на этот раз от мин.

Весной 1942 года на Ленинградском фронте вновь развернулись широкие оборонительные работы силами жителей города. Руководство работами возложено было на управление оборонительного строительства фронта с подчинением ему трех управлений военно-полевого строительства. Из женщин-тружениц были сформированы эшелоны и строительные колонны. Эшелоны носили наименование того района города, где [281] они формировались: Куйбышевский, Фрунзенский, Василеостровский, Ленинский, Выборгский; количество стройармейцев в каждом доходило до 2500 человек; эшелон делился на сотни, а сотни — на рабочие бригады.

Женщины еще не оправились от тяжелой блокадной зимы. Выходя на трассу, многие едва держались на ногах. Но все стремились в короткий срок овладеть военно-инженерным делом, выполнять боевую задачу. Постепенно приходили навыки работы, из среды стройармейцев выделялись командиры отделений, взводов, бригад. Росло мастерство. Как-то одной из бригад поручили замаскировать объект так, чтобы противник ни при каких обстоятельствах не смог его обнаружить. Руководил маскировкой офицер Ф. Олейник, по профессии художник-архитектор. И когда командир части пришел принимать работу, то долго не мог найти сам объект — так искусно он был вписан в местность.

Осенью 1942 года 181-я и 182-я военно-строительные колонны, позднее переименованные в 131-й и 132-й военно-строительные отряды, о ратных делах которых и пойдет речь, были переданы в составе 34-го управления военно-полевого строительства в оперативное подчинение начальнику инженерных войск 67-й армии, которая вела активные боевые действия в направлении Шлиссельбурга. Вначале мы укрепляли рубежи обороны частей армии, а с наступлением зимы перед нами была поставлена ответственная задача по инженерному обеспечению предстоящего наступления наших войск.

С бодрым настроением военные строители готовили «ползунки» — огневые точки на полозьях, элементы разборных укрытий. Женщины научились работать топором как заправские плотники.

Войскам 67-й и 2-й ударной армий, действовавшим в направлении 8-й ГЭС, предстояло форсировать Синя-винские болота. Для строительства колонных путей и закрепления войск на отвоеванной местности потребовалось огромное количество фашин. Вручную, с помощью топора, пилы, наспех сколоченных козел и проволоки, наши девушки принялись изготовлять фашины и маты. Сначала за день едва успевали сделать по 3–4 связки, но уже скоро стали вязать по 20–25. Десятки [232] тысяч фашин были заготовлены в срок. Началось наступление. Вслед за передовыми частями по льду через Неву двинулись и военные строители. Под сильным артиллерийским и минометным огнем противника бойцы строительных колонн перебрасывали на левый берег фашины и элементы срубов, с ходу возводили инженерные сооружения на подступах к Шлиссельбургу... Трудно переоценить то, что сделали наши девушки в ходе зимнего наступления 1943 года. Многие военные строители были награждены за успешное выполнение задания командования правительственными наградами. И среди них — командиры взводов Тамара Полтинко, Татьяна Кудряшова, Валентина Гневышева, Тамара Го-дун, Антонина Андреева. На их долю выпала особо трудная работа: ведь у каждой в подчинении было до 100 человек.

...Блокада прорвана. Ленинградский и Волховский фронты соединились. Перед бойцами военно-строительных колонн была поставлена задача укрепления переднего края обороны от 8-й ГЭС до Ладожского озера. Враг обстреливал позиции, и женщины работали ночью, по колено в грязи и воде. Отделения Акимовой и Ильиной копали котлованы и ставили в них срубы. Отделения Лахоновой и Варламовой рубили срубы для дзотов и землянок у 8-й ГЭС. Другие строили насыпные траншеи и дороги на Синявинских болотах. Женщины возили землю в тяжелых тачках, таскали носилки, орудовали пилой и топором.

На участке Нижняя Назия вдоль переднего края обороны нашим военным строителям было поручено построить рокадную дорогу. Для очистки будущей трассы от мин потребовались минеры. Где их взять? Отобрали самых смелых и ловких девчат-добровольцев из числа военных строителей и обучили их этому опасному делу, другого выхода не было. Даже под артиллерийским огнем противника девушки аккуратно и точно в намеченные сроки выполняли все задания по разминированию.

Наши минеры прошли проверку и в бою. Войска готовились к наступлению на Синявинские высоты. На подступах к ним саперы проделали проходы в минных полях. [283]

В канун нашего штурма гитлеровцы неожиданно предприняли контратаку. Вот тогда и пришел приказ срочно направить девушек-минеров для закрытия бреши в минных полях. Эта задача была выполнена: ни один фашист не переступил барьер заграждения. Но с задания не вернулись Зина Кадыкова, Мария Щедрина, Вера Головина, Надя Захарова, Валя Кириллова, Таня Жизневская...

После полного снятия блокады Ленинграда различные подразделения военных строителей вслед за стремительным продвижением наших войск восстанавливали железные дороги, мосты, ставили столбы телефонных и телеграфных линий, заготавливали щебень для дорожного строительства, ремонтировали понтоны, укрепляли оборонительные сооружения. На строительстве переправы через реку Лугу девчата-строители приводили в изумление бывалых фронтовиков. Они валили лес, на плечах таскали огромные бревна, смело шли в ледяную воду. Выполнив это важное задание в рекордно короткий срок, военные строители способствовали боевому успеху наших войск.

Орденами и медалями за эту операцию были награждены коммунистки О. Анушенкова, В. Гневышева, Т. Кудряшова, комсомолки Л. Ригина, М. Бодрова, Н. Авилова.

Укрепив оборонительные сооружения в районе Луги, в июле 1944 года 131-й и 132-й военно-строительные отряды были переброшены в район Парголова, откуда совершили пеший марш к Выборгу. Здесь мы строили щебеночный завод, вели взрывные работы в гранитном карьере, рубили и сплавляли лес, заготавливали деловую древесину, вели восстановительные работы.

Весна 1945 года застала наших военных строителей за разминированием территорий в районах Мги, Кири-шей, Пскова. Затем мы восстанавливали разрушенные фабрики и заводы; особо ответственным заданием стало для нас строительство комбината сборно-щитовых домов в Пскове. Еще не отгремели последние залпы Великой Отечественной, а мы уже работали для будущей мирной жизни. [284]

В начале мая 1942 года меня в числе группы военных инженеров отозвали из частей 8-й армии, где мы руководили строительством дорог, в управление оборонительного строительства Ленинградского фронта. Утром являюсь к главному инженеру управления военинженеру 2-го ранга А. С. Савельеву. Разговор недолог: на фронте развертывается строительство оборонительных рубежей, меня назначают начальником строительства Шлиссельбургской укрепленной позиции Невской оперативной группы фронта. Получаю карты; начальник проектно-технического отдела военинженер 3-го ранга П. С. Носов подбирает для меня техническую документацию. В райисполкоме, где комплектуется Свердловский эшелон, знакомлюсь с начальником эшелона инженером Г. Я. Соколовым и комиссаром рабочим Н. И. Кошелевьш и выезжаю к месту работ. Строительство развернется в полосе обороны 1-й дивизии НКВД генерал-майора Козика.

Оценить «боеспособность» наших строителей я смог на следующий день, когда эшелон прибыл на станцию Каменка. После блокадной зимы вид у стройармейцев неважный. Даже самые крепкие одолели расстояние в 5 километров нашего пути за 2 часа, остальным потребовалось времени вдвое больше, есть и такие, которым было просто не дойти...

Через день строители вышли на работу. Командиров предупредили: никаких норм. Но настроение у ленинградок хорошее, на лицах даже улыбки. К вечеру обошел участки работ: сделано не так уж мало; откуда только силы? А коммунисты и комсомольцы уже выпустили боевые листки, где скупыми словами рассказали о передовиках этого героического труда, о тех, кто сумел повести за собой других.

Приехавшие вскоре А. С. Савельев и начальник инженерной службы группы подполковник Кузнецов сделали нам ряд существенных замечаний, особенно по качеству [185] работ. Обидно, но мы в самом деле что-то недоглядели. Спокойный и уравновешенный Аким Савельевич Савельев посоветовал организовать учебу с командирами взводов и отделений. Назавтра мы собрали весь «руководящий состав» и поехали учиться на уже построенный рубеж в районе Невской Дубровки. Вернувшись, бригадир Морковкин и другие собрали своих строителей и начали показывать, как правильно укреплять растяжки и выполнять другие работы. Партийная организация развернула соревнование. Основным показателем наряду с темпами работ является их качество.

...Прошел месяц работ, а как изменились люди! Посвежели лица и взгляды, сходит с них печать блокады. Крепнет, сколачивается коллектив. Командующий оперативной группой генерал-майор Никитин с комдивом генералом Козиком и начальником инженерной службы Кузнецовым ознакомились с ходом работ и похвалили нас: сделано на совесть! А еще через несколько дней нам торжественно вручили переходящее Красное знамя Ленгорисполкома. Сколько гордости было на лицах стройармейцев: «Работали лучше всех!»

И вот рубеж сдан войскам. Нас ждет новое задание в районе прославленной Невской Дубровки. К нам прибывает эшелон Дзержинского района. В сентябре из двух эшелонов формируем 181-ю строительную колонну. Наше управление теперь называется 463-й участок военно-строительных работ 134-го управления военно-полевого строительства 29-го управления оборонительного строительства Ленинградского фронта. Инженерами у нас квалифицированные строители, хорошие организаторы, верные товарищи — Александров, Петроканский, Медведков, Уткин. Работать с ними было легко, как и с моим замполитом, бывшим мастером чулочной фабрики майором Самойловым, главным инженером Оганесяном.

Заканчивался сорок второй год. По всему чувствовалось, что на нашем участке 67-й армии (в которую была преобразована Невская оперативная группа) быть значительным событиям. Начинж армии полковник С. А. Лисовский переводит нас на заготовку подвижных оборонительных сооружений. Эти срубы наши девушки делают уже как заправские плотники. Позднее срубы [186] крепко пригодились войскам в дни наступления, когда нужно было закрепиться на отбитых у немцев рубежах.

После прорыва блокады нам приказали срочно передислоцироваться в Шлиссельбург. Транспорта мало. Обсудив положение, решили идти пешком. Более 50 километров в мороз, по разбитым дорогам — переход для женщин нелегкий, но иначе приказ не выполнить. На сборы даны сутки, с собой брать только самое необходимое. На сани грузили топоры, пилы, лопаты, остальное — в заплечных мешках. На рассвете двинулись в путь. Людей вел командир колонны М. Е. Левинзон. Коммунист, рабочий с Балтийского завода, прекрасный товарищ и руководитель, он был любим всеми (позднее он ушел в действующую армию и погиб, освобождая Эстонию). В дороге организовали питание, поили девчат горячим чаем.

Вот и Шлиссельбург — разрушенный, полусгоревший... Парторг колонны Тася Граничнова и комсорг семнадцатилетняя Катя Угарова немедленно сориентировались в обстановке и организовали устройство жилых помещений и пищеблока. Наутро девушки уже смогли выйти на выполнение нового задания. А над головой со свистом пролетают снаряды — гитлеровцы бьют по переправам 67-й армии... Закрепление отвоеванных рубежей, строительство новых оборонительных сооружений. По ночам светло от ракет над передним краем, не смолкают пулеметы, разрывы мин...

Годы и месяцы войны — дни и ночи напряженной, безостановочной работы. Мы уже называемся 132-й военно-строительный отряд 34-го управления военно-полевого строительства 1-го управления оборонительного строительства Ленфронта. Подразделений, подобных нашему, еще не было, и за год отработана наиболее четкая и подвижная их структура.

Позади два года войны, впереди — бои за Синявино, строительство рубежа «Ижора», работа на берегах Луги и в Карелии, разминирование десятков тысяч гектаров освобожденной от фашистских захватчиков земли... Мы еще не знали, что нас ждет всех вместе и каждого в отдельности.

Но этот июньский день сорок третьего года стал для нас праздником: начальник управления оборонительного строительства генерал-майор А. А. Ходыров в торжественной обстановке вручил лучшим стройармейцам медали «За оборону Ленинграда». Золотистые медали на зеленой ленточке — свидетельство небывалого подвига наших отважных девчат. Радость, смущение и гордость на зардевшихся девичьих лицах.

Впереди были долгие дороги войны, но мы знали, что победа наша — неизбежна.

«Молодежь должна, несмотря ни на какие трудности, быть бодрой, дерзающей и жизнерадостной и своим энтузиазмом и оптимизмом вести за собой остальных!» Такой лозунг провозгласило 30 января 1942 года собрание комсомольского актива Ленинграда. И в самые трудные дни мы старались не терять бодрости и оптимизма..

...Осенью сорок второго года наш отряд получил задание заготавливать лес в районе станции Углово. Надо было валить деревья, очищать стволы от ветвей и сучьев и складывать их у просеки, куда приходил трелевочный трактор. Он увозил бревна в подразделения, где собирали передвижные огневые точки. Работа, которую мы выполняли, в мирное время считалась мужской. В мирное... А теперь мы обвязывали веревками толстые стволы и волокли их к просеке.

Единственной и безотказной нашей помощницей была лошадка кроткого нрава и солидного возраста. Работала как и мы — с раннего утра до поздней ночи. Как-то поздним осенним вечером, когда девушки, засыпая на ходу, добрались до места ночлега и, перед тем как забраться на нары, развешивали для просушки насквозь мокрую одежду, к комсоргу Кате Угаровой в слезах прибежала возница:

— Катя, лошадь упала, лежит в лесу, километра за три, если не поднимем, до утра не доживет.

Натянули только что снятые мокрые ватники и двинулись в лес.

Вконец обессиленная лошадь тяжело дышала. Подтянули под нее веревки, подняли, поставили на ноги. И больше трех километров вели, не давая ей упасть, сами шатаясь от усталости. Привели, накормили, а тут уж утро скоро, спать времени не осталось. Кто-то затянул песню, остальные поддержали. Так, с песней, и на работу пошли.

На другой день дали лошади сена побольше, груза поменьше, отошла она и вскоре опять работала в полную силу.

Спали все мало, а меньше всех — политбойцы. Сводки Информбюро надо было донести до каждого. Значит, с утра, получив сводку, надо всех обежать, а расстояния немалые. Затем подготовить и выпустить боевые листки и «молнии». Их выпускали ежедневно. Кроме фронтовых сводок обязательно помещали сведения о проделанной работе, чем помогли сегодня фронту — цифры, фамилии лучших. И описания ЧП в дни, когда такое бывало (самым частым нарушением дисциплины было «бегство» девушек в строевые части). Писали листки от руки. В дни, когда собраний не было, удавалось уснуть на 5–6 часов. Как-то после открытого партийно-комсомольского собрания мы с Катей вернулись поздно и сразу легли. Спали на одной кровати. Ночью грохнул вражеский снаряд, сквозь сон услышали, как посыпались осколки стекла. Катя зашевелилась:

— Вроде здесь фанера стояла, — бормочу я, — прикроем.

В темноте прикрыли окно и заснули снова. Утром, когда все позавтракали, повар спросил:

— А где политдевчата? Вчера сильно шумело, живы ли?

Прибежали встревоженные подруги, увидели: окно выбито. А мы с Катей крепко спим. Побеленные изморозью волосы примерзли к подушке...

...Ночью 19 января 1943 года наш отряд пришел по льду Невы в только что освобожденный Шлиссельбург. В городе догорали пожары, в районе 8-й ГЭС шли тяжелые бои. Зажгли костры, сушили обувь и одежду. [289]

С рассветом стали приспосабливать для жилья уцелевшие дома. Взводу Татьяны Кудряшовой поручили заготавливать лесоматериалы для строительства временного железнодорожного моста через Неву. И снова девушки стали валить лес, очищать от сучьев, пилить, чтобы скорее пропустить составы с грузами в сражающийся Ленинград, связать его еще одной ниточкой с Большой землей.

А летом сорок третьего года на узкой полоске освобожденной от врага земли у 3-го и 5-го Рабочих поселков, между Шлиссельбургом и Синявином, те же девичьи взводы строили инженерные сооружения, подготавливая переход от обороны к наступлению. Отделения Алевтины Лахоновой и Кати Варламовой у 8-й ГЭС рубили срубы для дзотов и землянок. Их перевозили в поселки, где строители отделений Ани Акимовой и Зины Ильиной отрывали котлованы и устанавливали в них срубы. К тому времени женщины уже хорошо овладели пилами и топорами. Работали среди бойцов, державших оборону на этом участке фронта. Бойцы уважали женщин и ласково звали их муравьями. Одетые в серые ватники, подпоясанные ремнями, девушки днем и ночью копошились в земле и напоминали большое дружное муравьиное семейство. По пятому поселку фашисты стреляли так плотно, что строить можно было только ночами. Работали с песнями. Казалось, что песня снимает усталость. Отряды, как правило, формировались из женщин в возрасте от 16 до 35 лет, но были и совсем юные девочки. Катюша Мальцева (ей было 15 лет) приехала к старшей сестре на время школьных каникул после восьмого класса, стала работать на трассе, потом пошла учиться на минера, да так и не ушла из отряда. Леночка Велентинова, связная, была еще младше. Хрупкая, близорукая девочка, она возмещала физическую слабость силой воли, твердостью характера. Брела, спотыкаясь о корни, натыкаясь на кочки в темноте, и в любую погоду обязательно отыскивала адресата.

В отделении Алевтины Лахоновой самой старшей была Вера Дышлюк. Суровая военная жизнь давалась ей труднее, чем молодым подругам. Но, превозмогая усталость, недомогание, она показывала пример неутомимости, во всяком деле была первой. Девочки называли ее [290] Мамка-Вера. Одной из первых женщин фронта заслужила она орден Красной Звезды.

Жили тогда в бараках, спали на сплошных двухъярусных нарах. Стекла в рамах выбиты, окна забиты фанерой. В центре барака стояла железная бочка, от нее к окнам шли колена железной трубы. По ночам в этой бочке разводили огонь, она раскалялась докрасна. Вокруг сушилась одежда, а дневальные дежурили всю ночь — боялись пожара...

Одним из важнейших заданий лета и осени 1943 года была заготовка фашин и матов. Совсем близко находилось Синявино. На небольших высотках засел враг, а внизу — болота и топи. Противник знал: здесь не пройти, человека грунт не выдержит, засосет, о технике и думать нечего. И эту населенную лишь мошкарой и комарами болотную землю надо было превратить в один из плацдармов для наступления и разгрома врага. Фашинами мостили дороги, чтобы пропустить через болота войска и технику. Требовалось их огромное количество, работать надо было скрытно от врага. Кустарник и ветки хлестали и царапали, проволока раздирала руки в кровь. Сшитые из тряпок рукавицы через несколько часов превращались в лохмотья. Когда не хватало сил дойти до места ночлега, засыпали на штабелях фашин.

Здесь же сооружали насыпные окопы. Рыть нельзя — вода выходила на поверхность. Конструкцию окопов разработали сугубо «местную». Устанавливали колья на расстоянии около метра друг от друга, закрепляя их распорками так, что получалось подобие рамы. Между соседними кольями при помощи хвороста возводили нечто напоминающее деревенский плетень. Носилками и тачками, на плечах и волоком за полтора-два километра тащили песок и грунт, укладывали на дно окопов, сверху все это устилали фашинами. Дно пружинило, как люлька, но стоять и передвигаться можно. Стенки окопов лепили как птичьи гнезда — прессовали лепешки из хвороста, песка, глины и речных водорослей.

Работали в грязи, в воде, в мутной болотной жиже. Обувь не выдерживала, ноги выше колен обматывали тряпками. А вода к осени — леденела...

Жили в поселках Бугры и Назия, путь на работу был дальним, на отдельных участках до 12 километров. [291] Вечерами валились и засыпали сразу — казалось, и на еду не хватит сил.

В июле прибыл к нам командующий фронтом маршал Говоров. Докладывал ему инженер-фортификатор отряда Федор Михайлович Патрикеев, до войны работник Гознака. Маршал обошел трассу, похвалил наших женщин, а вскоре вышел приказ по фронту, где нам объявили благодарность.

В районе Синявино вместе с воинскими частями строили прифронтовую рокадную дорогу. Местность была пристреляна противником, поэтому строили ночами. Песок, щебень, гравий доставляли на машинах с потушенными фарами, трамбовали вручную — колотушками. Кюветы копали тоже вручную.

Когда похолодало, стали работать в ватниках. Однажды днем пригрело солнышко, девочки сняли ватники, сложили их у дороги. Начался минометный обстрел. Командиры закричали: «Ложитесь!», «Не бежать!» Кто-то прыгнул в яму, наполненную водой, других укрыл холмик муравейника, а Верочку Холкину убило и несколько девушек ранило. Ватники, сложенные вдоль дороги, превратились в груду изрешеченного осколками тряпья.

Вместе с воинской частью устанавливали ложный железнодорожный мост через Волхов в районе Волховстроя. Мост должен был выглядеть двойником действующего моста. Завезли заранее заготовленные детали, повторявшие рисунок истинных конструкций, подвесили их через реку на металлических стяжках. Иллюзия была полной; верная половина снарядов, предназначенных фашистами для настоящего моста, была израсходована на сражение с бутафорией.

Тут же укрывали маскировочными сетями вокзал Волховстроя, рисовали углем и паровозным шлаком ложные воронки, создавая видимость разрушенного железнодорожного полотна. С помощью подручных материалов прокладывали ведущие в лесную глухомань «дороги». Делали все возможное, чтобы сбить с толку фашистских летчиков.

После разгрома фашистов под Ленинградом отряды нашего 34-го управления двигались вслед за армейскими подразделениями. Мосты, шоссейные и железные дороги [292] были не только разбиты, но и заминированы. Разминировав объект и подходы к нему, обезопасив своим подругам место работы, отряды девушек-разминеров переходили на следующие участки. А мы вручную насыпали полотно железнодорожных путей, укладывали шпалы и рельсы. Восстановив на многих участках железнодорожное движение, сутками разгружали и нагружали составы, заготавливали строительные материалы.

В феврале 1944 года противник перешел реку Луга и взорвал мост в районе станции Толмачево. Продвижение наших войск остановилось, а враг спешно укреплял свои позиции на противоположном берегу. Перед нашим управлением была поставлена задача в минимальные сроки навести переправу.

Когда мы прибыли на место, то увидели огромное скопление военной техники. Прибрежные леса и перелески были забиты людьми, лошадьми, машинами, артиллерией. Казалось, в этом хаосе не разобраться никогда.

Выгрузились, провели собрание, распределили задания между отделениями, поставили задачу перед коммунистами и комсомольцами. Начали с заготовки леса. Рубили деревья, пилили, подносили к месту работ. В топкие берега забивали сваи, укладывали накат из бревен по колено в ледяной воде. Плакали от холода. Но мороз помогал строить, и мы боялись, что потеплеет. Понимали, что фашисты окапываются все глубже, основательнее, и если срочно не перебросить технику, то на этом участке наступление может застопориться. Враг бомбил и обстреливал нас, а мы продолжали работать. Переправу тянули с обоих берегов, работами руководил лично начальник инженерных войск фронта генерал Б. В. Бычевский.

И когда через трое суток переправа была наведена, когда ночью, при свете факелов, орудия и танки двинулись через реку по построенному нами мосту, началось ни с чем не сравнимое ликование. Лес огласился криками «ура!».

И теперь, много лет спустя, когда мы слышим слова «массовый подвиг», перед каждой из нас встают дни лужской переправы и лица подруг, совершивших, казалось, невозможное...

Внимание — мины!

П. А. Заводчиков, полковник в отставке. Командир 84-го отдельного инженерного батальона миноискателей.

Батальон специального назначения

Приказ, врученный мне в штабе фронта, был краток: начать и закончить в короткий срок формирование специальной воинской части, которая была названа 5-м армейским отрядом истребителей танков. Было это в первых числах августа 1941 года.

Меня спрашивали:

— Что это за отряд истребителей танков? При чем тут собаки, которых у нас полно?

Было это изобретением коллектива Центральной школы военного собаководства, впервые проверенным практически в 1939 году на Халхин-Голе.

Собаку надо было научить броску под танк, причем с короткого расстояния, чтобы она быстро оказалась в «мертвом» пространстве. Во вьюк собаки закладывалось 2–4 килограмма взрывчатки.

Надо отдать должное управлениям и отделам штаба фронта, особенно инженерному и связи. С их помощью [294] формирование отряда шло без задержек. Отдел кадров выискивал в частях нужных нам офицеров-специалистов. Явились мои сослуживцы по окружной школе ЛенВО Ф. А. Коробов, М. Д. Засимук, Иван Буйвол, И. С. Воякин, В. В. Ермолинский, лейтенант Абрамов и другие.

Легче всего было набрать собак. Стоило обратиться в клуб служебного собаководства Осоавиахима, и мы получили сотни великолепных дрессированных собак. Пришли к нам из Осоавиахима и известные специалисты-дрессировщики М. Е. Грачев, П. В. Иванов, П. А. Штиглиц.

К назначенному сроку отряд поступил в оперативное подчинение штаба 42-й армии. Не забыть, как тогда, в Пулкове, у шоссе на Пушкин, представлялся я командарму Федюнинскому и начальнику штаба армии генералу Березинскому. Оба были знакомы с применением собак против танков и приняли нас хорошо. Первую роту старшего лейтенанта Батурова придали 6-й бригаде морской пехоты. Взвод лейтенанта Г. М. Михайлова дрался вместе с моряками за вокзал станции Лигово, который не раз переходил из рук в руки. Взвод младшего лейтенанта М. Д. Засимука огнем из карабинов и гранатами отражал фашистов у Кискина. Под Пушкином стояла другая наша рота, а третья держала противотанковую оборону в районе Колпино — Путролово — Московская Славянка.

Местом резервной роты и КП отряда нам назначили район Средней Рогатки. Сюда приходили на отдых и учебу взводы и роты, сменяемые на переднем крае. Здесь шла напряженная учеба, тренировки.

Мы знали, что в июле под Черниговом в армии генерала Лелюшенко собаками были подорваны шесть немецких танков, а в Приднепровье — почти двадцать. Из штаба фронта нам сообщили, что фашистский главный штаб предупреждал свои войска: «Русские применяют собак для подрыва наших танков. Бедное животное при этом гибнет, не принося танку никакого ущерба. Бойцы посмеивались: «А чего тогда предупреждать?»

Большую помощь в снаряжении оказал нам физико-технический институт Академии наук. Об этом вспоминает в своей книге доктор физико-математических наук [295] Н. М. Рейнов: «С работой саперов я познакомился во время войны. Особенно тесная связь существовала у нас с частью, которой командовал майор, потом полковник П. А. Заводчиков. В батальоне задумали использовать собак для подрыва вражеских дотов и блиндажей с помощью взрывных зарядов. Но для этого нужны были особые взрыватели. В нашем институте их быстро сконструировали».

Когда линия фронта стабилизировалась, мы приучили собак со взрывчаткой в специальной сумке бросаться по команде вперед, пробираться по проходу в колючей проволоке в расположение противника или в помещение, где собака чуяла людей.

5-й армейский отряд первоначально входил в состав войск связи (видимо, оттого, что собаки считались средством связи). Фактически мы были специальной саперной частью — подрывниками-минерами. И в 1942 году нас включили в состав боевой саперной семьи с прямым подчинением начальнику инженерных войск фронта. Весной 1942 года мы получили пополнение из ленинградских девушек-блокадниц (об их боевой службе мною совместно с С. С. Самойловым написана книга «Девичья команда»). В ходе наступательных боев собака — истребитель танков теряла свое значение. Мы предложили сделать упряжки из ездовых собак, чтобы доставлять в боевые порядки наступающих войск инженерное имущество и боеприпасы, а обратным рейсом вывозить с поля боя раненых.

На славу поработали девушки со своими упряжками на Неве при прорыве блокады Ленинграда, в красноборских боях. Свыше полутора тысяч раненых бойцов вывезли они тогда с поля боя; десятки тонн инженерно-саперных грузов и бронещитков для пехоты доставили на передний край. В братской могиле в Красном Бору покоятся останки Нади Петровой, Маши Артесьевой. Осколком оторвало руку Тосе Васильевой. Вале Глазуновой пуля пронзила грудь. Погиб любимец роты политрук капитан Прошкин-Акимов...

Вскоре после прорыва блокады меня вызвали к начальнику инженерных войск фронта Б. В. Бычевскому.

— Известно ли вам что-нибудь об использовании собак на розыске мин? [296]

Такого вопроса я, признаться, не ожидал.

Припоминаю опыты одного профессора, которые он ставил в Центральной школе погранвойск, изучая остроту обоняния собак. В эксперименте применялись самые различные пахучие вещества. При этом количество их доводилось до технически возможного минимума. От животного требовалось не только отреагировать на заданный запах, но и выделить этот запах среди других. Работы ученых подтвердили исключительную остроту и избирательность обоняния у собак.

Докладываю Бычевскому:

— Мины имеют комплексный запах взрывчатых веществ, тары, оболочки мины, ее окраски, маскировочного слоя земли с поврежденными корнями растений... Если тренировать собаку на мину, становящуюся условным пищевым раздражителем, думаю, успех будет.

Вскоре через Ладогу, Волхов, Вологду, Ярославль поехал я в Москву. Добрался до Центральной школы погранвойск, получил разрешение побывать на занятиях. В Ленинград возвратился окрыленным. Там, где вожатым собаки удавалось поставить сапера, любящего животных, умеющего обращаться с ними, — успех дела превосходил все ожидания. Определялись собаки с тончайшим обонянием, такие искали мину с охотничьим азартом. Клички особенно удачливых собак стали известными не только в батальоне, а сама работа по разминированию пошла в 5–6 раз быстрее, чем у сапера со щупом или с миноискателем. Собака в некотором роде «зеркало» ее вожатого. Терпеливый и наблюдательный вожатый пользуется полным доверием, собака с ним работает быстро, уверенно и весело.

Разумеется, и самих саперов — вожатых собак минно-розыскной службы — пришлось обучать многому, в том числе и подрывному делу, знакомить со всеми видами минно-взрывных заграждений — наших и немецких, признаками минных полей, их разведкой.

Самым трудным оказалось выработать у собаки навык искать мины при свободном поиске — движении по полосе без поводка. Некоторые собаки при этом уходили далеко от вожатого, он терял их из виду, нервничал. Начинал собаку звать голосом, свистом. Иные собаки [297] жались к ногам хозяина, другие отставали от него. Лишь постепенно наиболее смышленые собаки стали великолепно работать свободным поиском (Дик, Марс, Жук, Инга и другие), что еще больше повысило эффективность работы по разминированию.

Летом 1943 года наши подразделения вышли на разминирование минных полей в районе Колпина, в прилегающей к переднему краю полосе. Здесь, начиная от Рыбацкого и дальше к западу, надо было снять многие минные поля, состоявшие главным образом из противопехотных мин. Этих мин находили столько, что нашим донесениям просто не верили как в инженерном отделе 55-й армии, так и в штабе инжвойск фронта. Установленные в 1941 и 1942 годах, они пришли в такое состояние, что взрывались, как говорили солдаты, от дыхания: их фанерные коробки сгнили, картонные — размякли, чеки взрывателей и боевые пружины были источены ржавчиной.

Некоторые противотанковые мины были начинены гризутином. От холода гризутин становился крайне чувствительным и от малейшего сотрясения взрывался. На одной из таких мин погибла 19-летняя девушка-минер Валя Корнеева. Когда приходилось работать на самом переднем крае, бойцы несли потери и от огня противника.

Не сразу научились мы обезвреживать «кусты» (попросту — кучи) таких противопехотных мин, как ППМС и ПМК, которые представляли собой снаряженные жестяные баночки и картонные коробки. Лежали эти мины иногда как высыпанные из мешка, но уже успели зарасти густой травой или покрыться мхом. Найдя одну такую мину, сапер занимался ею и неосторожным движением взрывал другие. Приказ, запретивший разрядку противопехотных мин, почти полностью прекратил наши потери в тот период. Обнаруженные мины стали подрывать на месте, не трогая их.

Собаки минно-розыскной службы работали хорошо. Осенью 1943 года овчарка Ласка следовала свободно, без поводка, по широкому проходу, сделанному весной в бывшем немецком минном поле. Проход этот служил дорогой для нашего транспорта и людей. Идя впереди взвода свободно, без поводка, принюхиваясь к земле, [298] Ласка неожиданно села в проходе, дав этим сигнал о мине. Это всех удивило. Проход был тщательно проверен. И здесь сняли 32 противотанковые мины, которые стояли попарно одна над другой на глубине 50–60 см! В другой раз собака Нерка, отыскав мину ПМД-6 в выброшенном грунте, не пожелала двигаться дальше. Вожатый приказывает: «Ищи!», а Нерка садится опять у воронки. Вокруг этой воронки были найдены стоявшие на разной глубине еще 12 таких же мин.

Исключительно тонкое чутье показала прославившаяся в войсках шотландская овчарка Дик. В общей сложности с помощью Дика было найдено свыше 12 тысяч разных мин. В Луге Дик унюхал взрывчатку в подвале здания на главной улице города. Дом выгорел, подвал был засыпан толстым слоем пепла, никто не думал, что тут могло что-то уцелеть. А обнаружили двухтонный заряд, установленный как мина замедленного действия. Под жердевым настилом на Синявинских болотах Дик нашел три диухсоткилограммовых фугаса. Сержант Карманов с помощью собаки по кличке Бобик обнаружил под булыжным покрытием дороги 38 немецких противотанковых мин типа «хольц». И подобных случаев было много.

В январе 1944 года за боевыми порядками советских войск шли воины и нашего, как он теперь назывался, 34-го отдельного инженерного батальона миноискателей; шли, расчищая от миновзрывных заграждений дороги, населенные пункты, предприятия народного хозяйства. Началось наше солдатское участие в работе по восстановлению разрушенного войной.

Где только мы не работали! И в пригородах Ленинграда: Стрельна, Петергоф, Пулково, Пушкин, Павловск и дальше — смотрю на карту — Луга, Нарва, Эстонская ССР; очищали от мин берега и воды Невы, Оредежа, Нарвы, Эма-Йеги, Вуоксы, берега Ладожского и Чудского озер, Московское, Киевское, Рижское шоссе, дороги Карельского перешейка... Всего не перечесть.

Сорок четвертый год закончился для нас в Эстонской ССР. До глубокой зимы разминировали мы города, поселки, поля республики, спасали исторические сооружения. В одном только Вышгороде Таллина нашли [299] заряды в десятки тонн. Много работы нашлось в сланцевом бассейне — Кохтла-Ярве, Кивиэли, Ахтмэ и других. Особенно «нафарширован» был Кивиэли. Минированные штреки, вентиляционные каналы, декавильные пути. В главном штреке обнаружили склад донорита для горных работ — около 15 тонн взрывчатки. Склад уцелел с довоенного времени — пройти мимо? Но ефрейтор Коршунов заподозрил: «Есть какой-нибудь «сюрприз» в этом складе!» Вместе с напарником, работая посменно при свете шахтерских лампочек, они осторожно проверили каждый штабель, каждый ящик. В одном из них и оказалась коварная ловушка: запальная тротиловая шашка со взрывателем натяжного действия. Стоило сдвинуть этот ящик с места, и взрыв огромной силы разрушил бы главный ствол шахты, а заодно и надшахтное здание комбината... За этот подвиг, за бесстрашие и мастерство ефрейтор Коршунов был награжден орденом Отечественной войны.

Наступило мирное время. Каждый год с ранней весны до поздней осени трудились минеры 34-го батальона на сплошном разминировании территории областей Северо-Запада, ликвидировали остатки войны и в самом Ленинграде. Неразорвавшиеся вражеские снаряды запрещалось трогать, их следовало уничтожать на месте. А если это место — жизненный центр предприятия? На заводе «Большевик» экскаватор натолкнулся ковшом на снаряд крупного калибра всего в трех метрах от стены цеха. Как быть? А на «Красном треугольнике» артснаряд увидели в подвале склада готовой продукции. На Балтийском заводе — неразорвавшийся снаряд в 5 метрах от главного стапеля. На Кировском на территории шихтного цеха — морская мина заграждения, полная мелинита; приняли ее за глыбу металла и едва не отправили в мартен...

Иногда просто не верили, что снаряд мы действительно подорвали. Один артиллерийский генерал клятвенно уверял меня:

— Ничего у вас не вышло, не взорвался этот снаряд! Знаете, что наделал бы взрыв?

Тем временем солдаты, расчищавшие место подрыва, нашли крупный, горячий еще осколок, и я, торжествуя, протянул его генералу. [300] А сделан был подрыв так. Над снарядом построили два деревянных сруба, засыпали их несколькими десятками кубометров песка. Сильнейший удар взрыва мог воздействовать на очень близкие стены подвального отсека. Спасая стены, мы выкопали вдоль них канавки глубиной 0,8 и шириной 0,4 метра. Они погасили удар, взрывом их засыпало полностью.

В отдельных случаях наша работа вызывала недоумение или серьезную похвалу самых высококвалифицированных специалистов-подрывников.

Как не вспомнить ликвидацию целого склада артснарядов и минометных мин, который во время войны рухнул с колес эшелона, попавшего под бомбежку. Тысячи снарядов с поврежденными головками лежали здесь в земле и на земле, каждый из них мог взорваться от малейшего сотрясения. Мне поручили осмотр этого места (близ станции Назия). Был со мной специально приехавший из Министерства обороны военный инженер. И мы с ним пришли к выводу: трогать ничего нельзя — ни одного снаряда, ни одной мины.

Подорвать на месте? Но рядом двухколейный железнодорожный путь. В десятке метров — две линии электропередачи высокого напряжения с Волховской и Свирской ГЭС, питающие Ленинград. Над самым складом — телеграфно-телефонные провода, в числе их линии дальней и высокочастотной связи на Мурманск, Архангельск и Дальний Восток. Вопрос о ликвидации этого склада решался в трех министерствах: путей сообщения, связи и электростанций, в ленинградских областных организациях.

Впервые в нашей практике мы применили направленный взрыв. На торчавшие из земли снаряды наложили взрывчатку, а вблизи установили кумулятивные заряды КЗ-10: они должны были взорваться на доли секунды позже того, как взлетит в воздух склад. Рассчитали, чтобы взрывная волна от КЗ-10 отбросила в сторону волны от взорвавшегося склада.

Расчет наш блестяще себя оправдал. Путейцы сообщили: никаких повреждений пути, смещения рельс практически нет. Порадовали и энергетики: ни одного перебитого провода. Через час после взрыва возобновилось движение поездов. [301]

Мастерство и мужество воинов 34-го батальона не раз отмечались в приказах. Памятен приказ начальника инженерных войск Советской Армии маршала инженерных войск М. П. Воробьева об итогах разминирования в первые послевоенные годы: «Есть войсковые части, успешно выполнившие наиболее трудные и опасные задания без потерь в личном составе в течение двух лет... (34-й ОИБМ)».

Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР свыше 40 наших бойцов и командиров были награждены орденами за подвиги в мирное время.

В годы блокады, в пору наступательных боев и в мирное время вели на ленинградской земле свою опасную работу минеры 2-й отдельной моторизованной инженерной бригады полковника А. К. Акатова.

...Осень сорок первого. Создание «взрывного пояса» вокруг Ленинграда. Безостановочная круглосуточная работа. Днем — минирование обводов города, ночами — переднего края.

Позднее минеры бригады осуществляли инженерное обеспечение практически всех проводимых войсками фронта боевых операций. О храбрости и ратном мастерстве наших бойцов и командиров, особенно проявившихся при прорыве блокады и в Красноборской операции, говорят их многочисленные боевые награды. Солдаты-минеры, великие труженики, не знающие отдыха при любой обстановке на фронте, постоянно подвергались опасности. Грозили взрывом устанавливаемые или снимаемые мины, прижимали к земле вражеские осколки и пули.

С началом боев по снятию блокады наши задачи менялись: настало время сплошного разминирования освобождаемой от фашистов территории по всей ширине фронта. Два с половиной года совершенствовал враг [304] свою глубоко эшелонированную инженерную оборону. Передний край, минированный нашими войсками при отходе и противником при создании обороны, за это время покрылся толстым слоем увядшей травы, был изрезан сетью траншей и ходов сообщения, изрыт воронками... Работа предстояла нелегкая. Минеры уже имели знания и опыт в работе с взрывной техникой, и все же для сплошного разминирования больших территорий, дорог, населенных пунктов этого опыта было недостаточно. В бригаде организовали специальную учебу.

По указанию начинжа фронта Б. В. Бычевского было проведено показательное учение, на котором присутствовали командующий фронтом Л. А. Говоров, офицеры штабов фронта и инженерных войск. Их ознакомили с новейшей советской и вражеской минно-взрывной техникой и способами преодоления минных полей. На учебном полигоне близ города был разыгран бой с преодолением «вражеского минного поля» (мины имитировались слабыми пороховыми зарядами нажимного и натяжного действия). Количество «взрывов» фиксировалось контролерами. Учение помогло штабу фронта выработать нужные меры, чтобы обеспечить успешные действия минеров в реальной обстановке наступательных боев.

В короткое время операции по разминированию были развернуты на участках Синявино, Арбузове, Усть-Тосно, Никольское, Ульяновка, Ям-Ижора, Редкое Кузьмине, Урицк, на участке Приморской оперативной группы по линии Петергоф — гора Колокольная — Закорново и далее по левому берегу реки Воронка до Финского залива. На пулковско-красносельском участке разминирование началось с городов Петергоф, Стрельна, Урицк, Красное Село, Пушкин, Павловск и основных дорог этого района.

Главное было — знать характер заграждений противника. В этом помогали нам разведданные, разговоры с местными жителями, допросы военнопленных.

Отступая, враг ничего не щадил. Ограблены и сожжены были Александровский, Павловский, Гатчинский, Стрельнинский и Петергофский дворцы. Екатерининский дворец в Пушкине фашисты не только подожгли, но и заминировали, заложив во дворце и Камероновой галерее 11 авиабомб весом до 1000 килограммов, [305] и в каждой был заложен элемент неизвлекаемости. Взрыв предотвратили бесстрашные минеры 191-го батальона майора Н. Н. Сухарева. Ворвавшись в горящее здание, рискуя жизнью, они обезвредили бомбы; особенно отличились при этом рядовые Ювачев, Макаров, Слабодской, Бродский, лейтенанты Надмитов и Джалокония.

Разминирование начиналось с основных магистралей, где должны были двигаться войска, исторических памятников, общественных зданий и складов. Проверке подвергалась вся площадь: дороги, улицы, канализация, водопровод, электролинии. Проверив и разминировав улицу, отделение приступало к разминированию подходов к домам и самих зданий. В первую очередь отыскивались мины-»сюрпризы», а затем с помощью специальных приборов — мины замедленного действия. Обезвреживал их только один минер, бравший на себя весь риск. И когда работа была окончена, вывешивался указатель: «Проверено — мин нет».

Наиболее насыщенной минными заграждениями была территория сожженного и разрушенного снарядами Урицка. Только за зиму здесь было снято 3000 мин и почти все — противотанковые.

В Пушкине минные поля противника тянулись по Октябрьскому бульвару, по Ново-Деревенской улице, вдоль шоссе Пушкин — Московская Славянка и Пушкин — Путролово. Улицы Коммунаров, Революции, Московская были заминированы по всей ширине. На углу улицы Жуковского и Советского бульвара минеры обезвредили до 100 мин, установленных в два яруса на неизвлекаемость. Это были особо опасные взрывные устройства. Мины-»сюрпризы» со взрывателями натяжного действия были разбросаны в отдельных зданиях, им баррикадах и проволочных препятствиях. В доме на улице Володарского красноармеец А. Петров нашел чугунок, «заправленный» магнитной миной. Стоило поднять крышку, чтобы произошел взрыв. К счастью, солдат был опытен и осмотрителен. В доме № 86 по Московской улице было заминировано зеркало... До наступления весны в Пушкине было снято свыше 4800 мин, из них 78 «сюрпризов»; в мае при сплошном разминировании минеры извлекли еще более 4000 мин. [306]

В Нарве батальон капитана А. Д. Васина обнаружил и снял 20 фугасов. Шесть из них, общим весом 5000 килограммов, стояли в машинном отделении Кренгольмской мануфактуры для подрыва турбин. Старший сержант Андрей Замятин со своими подчиненными обнаружил четырехсоткилограммовую мину замедленного действия с часовым устройством, установленным на предельный срок — 21 сутки. Эту адскую машину фашисты установили в водоспускной трубе под основной автодорожной магистралью, ведущей к центральному мосту. Входное отверстие трубы было замаскировано землянкой. Осматривая ее, минеры заметили на полу этикетку от ящика из-под взрывчатки. Находка насторожила. При тщательном осмотре обратили внимание, что тыловая стена землянки сложена из плитняка. Разобрав ее, увидели вторую стенку, за ней и лежали ящики со взрывчаткой... За обезвреживание этой мины все минеры отделения были отмечены высокими наградами.

Тридцать восемь минных полей обнаружили по восточной окраине Нарвы и пять — в самом городе.

Следуя в боевых порядках наступающих частей и вслед за войсками, подразделения бригады разминировали свыше 6500 километров шоссейных и 600 километров железных дорог. Сотни зарядов весом в четверть, полторы, две тонны, тысячи более мелких сняли минеры майора Юшкова на станциях, мостах и перегонах.

Враг минировал «сюрпризами» детские игрушки, домашние вещи, продукты, хозяйственный инвентарь и даже тела расстрелянных партизан.

...Последовательность разминирования определялась планом и схемой, утвержденной Военным советом фронта. В первую очередь, к 10 мая 1944 года, требовалось разминировать 32 000 гектаров, отведенных под огороды для жителей Ленинграда, — голодно еще было в городе. Первоочередной была и повторная проверка дорог и крупных населенных пунктов, разминированных зимой.

Во вторую очередь, к 10–20 июня, производилось сплошное разминирование 50000 гектаров полей и усадеб колхозов. После нашей работы здесь начали сев.

И в третью очередь — к концу сентября — производилось разминирование остальной территории — 62000 гектаров. Сюда входила площадь бывшего переднего [307] края. Эта работа была сопряжена с невероятной опасностью для жизни наших солдат и офицеров: мины, снаряды, гранаты, авиабомбы пролежали в земле годы...

Лучший инструмент минера — глаз. На втором месте — щуп и уж затем — миноискатель (как показала боевая практика, он малоэффективен, когда на его пути встречаются металлические осколки). Жизненно важны были знания, так как помимо взрывных устройств собственного изготовления противник широко использовал на Ленинградском фронте мины оккупированных им европейских стран — итальянские, румынские, финские, венгерские — и каждый тип имел свои особенности. Безопасность работ по сплошному разминированию была главной нашей заботой. Перед началом операции, где это было возможно, выжигалась сухая трава. Строго соблюдали режим работы минеров. Техническое отделение штаба бригады (начальником его был майор Т. И. Аникеев) разработало многие приспособления, облегчавшие труд минеров.

Многое делалось, чтобы оградить от опасности население. Разминированная местность оставалась в ограждении до повторной перед передачей ее местным властям проверки. На железнодорожных станциях, трамвайных остановках мы устанавливали выставки образцов минно-взрывных средств. Здесь же на щитах вывешивались утвержденные горсоветом правила поведения населения в городах и районах, освобожденных от противника, памятка о поведении граждан в разминируемой зоне...

За зиму и лето 1944 года бригада с приданными ей частями произвела сплошное разминирование огромной территории — свыше 280000 гектаров, сняв и уничтожив почти 2 миллиона минновзрывных устройств и боеприпасов. За успешное выполнение боевых задач при освобождении Карельского перешейка и Выборга бригаде было присвоено наименование Выборгской.

До глубокой осени 1945 года бригада (уже под командованием подполковника И. И. Соломахипа) производила сплошное разминирование первой оборонительной полосы Карельского перешейка, территории пляжей района Сестрорецка... Война была окончена, мы обеспечивали уже мирный труд и отдых советских людей.

Золотые звезды мужества. Рассказы о саперах Ленинградского фронта, удостоенных звания Героя Советского Союза

От подвига к подвигу

Июль 1941 года. Под натиском превосходящих сил противника наши войска оставляют левый берег Великой. Дым и гарь сражения повисли над рекой, извивающейся средь полей и лесов древнего Псковского края.

Последними отходят саперы, взрывая за собой мосты, покидая горящие переправы...

К середине дня 8 июля целым остался лишь железнодорожный мост неподалеку от деревни Корытово. Его минировали саперы взвода младшего лейтенанта С. Г. Бойкова 50-го отдельного моторизованного инженерного батальона.

Зорко несут дозор саперы боевого охранения. Они уже знают, что 41-й моторизованный корпус противника занял Остров.

Знают бойцы, что неподалеку, почти на том же самом месте, 22 года назад совершил свой подвиг командир 2-й роты 4-го минноподрывного дивизиона Чецулин, который взорвал Ольгинский мост вместе с белогвардейскими броневиками и погиб сам... Об этом саперам рассказывал политрук.

Все громче артиллерийская канонада, все ближе враг.

Около 4 часов дня, когда Бойков получил приказ взорвать объект, к мосту подошел отступающий с боями наш артиллерийский полк, и сразу же на берегу появились фашисты. [309]

— Поможем артиллеристам! — крикнул Семен Бойков.

Отрядив два отделения саперов прикрывать подступы к мосту, он с бойцами сержанта Панова принялся сооружать настил на шпалах для прохода артиллерии. В ход пошли доски, бревна — все, что оказалось под рукой.

Ободренные помощью саперов, артиллеристы стали быстро переправлять орудия на правый берег.

Не сумев взять мост в лоб, гитлеровские подразделения открыли ожесточенный огонь по переправе, а затем попытались захватить ее с фланга, форсируя реку. Но саперы были начеку. Неся потери, они не оставляли позицию.

Последнее орудие прогрохотало по настилу. К мосту устремились танки с крестами на броне.

— В укрытие! — скомандовал саперам Бойков и кинулся к подрывной машинке.

Повернул ключ — взрыва не последовало! Перебит провод взрывной сети!

А на мост уже вползают бронированные машины врага.

— Нельзя оставлять мост! Ребята, за мной, к зарядам! — И Бойков первым кинулся навстречу немецким танкам. За ним в едином порыве бросились подрывники сержанта Панова. Добежав по гулким фермам моста до зарядов, они вставили в них горящие зажигательные трубки.

...Младший лейтенант Семен Григорьевич Бойков стал первым из саперов Ленинградского фронта Героем Советского Союза, шестеро его боевых товарищей — сержант Панов, красноармейцы Алексеев, Анашенков, Никитин, Холявин и Хомляшов — также посмертно были награждены орденами Ленина.

Смелого пуля боится

Виктор Карандаков, красноармеец 184-го отдельного саперного батальона, казалось бы ничем особенным не выделялся среди бойцов. Хороший сапер, из личного [310] оружия стреляет неплохо, пулемет освоил... Таких в батальоне немало. А вот каков в горячем деле, лицом к лицу с сильным и жестоким врагом? Ответ на этот вопрос мог дать только бой.

До войны в родном своем Армавире Карандаков занимался самым мирным делом — столярничал. Потомственный краснодеревщик, он гордился своим ремеслом. Дерево пело в его руках. Виктору нравилось создавать красивые вещи. Но настала война...

Первый бой не заставил себя ждать. После захвата немецкими войсками Острова и Пскова финское командование начало наступление на онежско-ладожском перешейке. Маннергейм приказал своим войскам изолировать и разбить части Красной Армии, действовавшие на северо-западном и северо-восточном побережье Ладожского озера, чтобы развить наступление в направлении Олонца и Лодейного Поля. Здесь в ожесточенных сражениях с противником, имевшим четырехкратное превосходство в силах, вместе с воинами 7-й армии генерала Ф. Д. Гореленко и получил боевое крещение 184-й отдельный саперный батальон.

Сначала саперы занимались своим непосредственным делом — установкой мшшовзрывных заграждений. Действовать приходилось на сырой заболоченной местности. В дожди и в жару бойцы выходили на задание. И тут как-то само собой выяснилось, что коммунист Карандаков действует и сноровистее и расчетливее других. А когда пришла пора и саперам взяться за винтовки, о храбрости и воинском мастерстве красноармейца Карандакова заговорил весь батальон.

Саперы обороняли населенный пункт Пялк-ярви, Атаки следовали одна за другой, и везде в критические моменты сражения бойцы видели Виктора Карандакова с его пулеметом, который метко разил врага. Умело выбирая позицию, проявляя завидное хладнокровие, пулеметчик уничтожил в том бою более сотни гитлеровцев.

В бою за населенный пункт Мухонен был выведен из строя командир отделения, и тогда командование взял на себя Карандаков. Своей храбростью и выдержкой вселяя уверенность в товарищей, он уничтожил около 20 вражеских солдат. [311]

Жаркая схватка с врагом разгорелась в районе Турула. Один за другим выбывали из строя бойцы. Вот, обливаясь кровью, упал комроты старший лейтенант Рябов. Виктор Карандаков бросился ему на помощь и вынес с поля боя тяжело раненного командира. Вот. кажется, уже дрогнула горстка защитников безвестной приладожской деревушки — и вновь, как уже не ра:1 бывало в эти жаркие июльские дни, на позиции поднялся коммунист Карандаков. Рядовой красноармеец принял на себя командование ротой и поднял бойцов в контратаку.

...Это был последний бой Виктора. Медсанбат, госпиталь, операции. «Вряд ли выживет», — думали порой врачи. Но Карандаков, научившийся побеждать врага, победил и смерть.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 ноября 1941 года Виктору Владимировичу Каран-дакову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Три дня комиссара Ястребова

Говорят, чтобы узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть, прожить годы. А иному хватит и трех дней...

Открытое, улыбчивое лицо, серьезный взгляд из-под тонких бровей, высокий лоб. Характер прямой и бесстрашный. Таким запомнили своего комиссара Ястребова бойцы 184-го отдельного саперного батальона, сражавшегося осенью 1941 года под Тихвином. Запомнили на всю жизнь, а знали только три дня.

Член партии большевиков с 1928 года, Александр Георгиевич Ястребов прошел крещение огнем еще в финскую, был ранен. Великую Отечественную войну он встретил закаленным, бывалым бойцом.

В саперный батальон он прибыл в начале ноября. Было ему немногим более 30 лет, но молодым красноармейцам он казался человеком, прожившим большую жизнь. Такая убежденность в правоте нашего дела, такая вера в победу слышались им в слонах военкома. [312]

Немцы только что захватили Тихвин, перерезав железную дорогу, соединявшую ладожское побережье с Большой землей. Вокруг Ленинграда смыкалось второе кольцо блокады. И саперы вместе с пехотинцами сдерживали натиск врага, пытающегося развить наступление.

Едва прибыв в батальон, Александр Ястребов сразу же вступил в бой. Не раз и не два поднимались фашисты в атаку, но саперы дрались за каждую пядь родной земли. И всегда в трудные моменты схватки рядом с ними оказывался военком, который успевал поддержать их ободряющим словом и огнем.

А когда бойцы пошли в контратаку, в первой цепи атакующих был политрук Ястребов.

Третий день шли непрерывные бои. Отбив у противника населенный пункт Вейтуй, батальон наступал на деревню Березовик. Неожиданно кто-то крикнул: «Танки!»

Поддерживаемые бронированными машинами, гитлеровцы поднялись в контратаку. Казалось, наступательный порыв батальона захлебнется перед грозной силой железных чудовищ. Противотанковых гранат у саперов в обрез. И тогда с криком «За Родину!» вперед устремился политрук Ястребов. Сила его примера подняла бойцов с земли. С последними гранатами они пошли на врага и подорвали несколько танков. Противник был вынужден отойти.

Комиссар Ястребов пал в этом бою смертью героя.

17 декабря 1941 года Президиум Верховного Совета СССР наградил 184-й отдельный саперный батальон орденом боевого Красного Знамени. А 22 февраля 1943 года политруку А. Г. Ястребову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

И один в поле воин

Павел Гончар до войны был трактористом. Когда пришла война, хотел быть танкистом, но пришлось стать сапером и воевать в составе 1074-го стрелкового полка. [313] Выполняя самые различные задания, случалось Гончару и помогать танкистам. Так было и 17 апреля 1942 года, когда один из наших танков замер без движения на минном поле противника.

Было затишье между боями, и танкисты торопились поскорее сменить разбитые траки, чтобы отбуксировать машину в безопасное место. Лежа на холодной земле и разгребая снег руками, Гончар отыскивал и обезвреживал мины, готовя проходы для танка. Дело было обычное. Сколько таких тяжелых «тарелок» обезопасил он за долгую военную зиму! Разве сосчитаешь?

Неожиданно он увидел гитлеровцев. Пригибаясь за кустами, они лощиной двигались прямо к танку.

— Немцы! — крикнул Гончар танкистам и схватился за автомат. Те так и замерли у машины.

— Хотят захватить, гады, — отозвался хрипло механик, из-за гусеницы вглядываясь вперед.

— Эх, патронов нет! — В глазах молодого танкиста была растерянность.

— Тихо, — сказал Гончар и изготовил свой ППШ к стрельбе.

Первой же очередью он уложил одного или двоих, Остальные упали на землю и открыли беспорядочный огонь. Вскоре поняв, что против них лишь один стрелок, они поднялись и, крича и стреляя, побежали к танку. Гончар дал еще несколько коротких очередей. И гитлеровцы отступили, оставив в лощине восемь трупов.

Спустя несколько дней Павел Гончар и еще два сапера, Оспанов и Юдаков, охраняли другой подбитый танк. И снова танк атаковали немцы. Только на этот раз их было гораздо больше. Увидев врагов, танкисты схватились за оружие. Но Гончар остановил их: мол, продолжайте ремонт. Только попросил пулемет да патронов побольше.

Огонь саперы открыли, когда враг был уже совсем близко. И на этот раз стрельба Гончара была точна! Гитлеровцы отступили. И тогда по танку стала бить фашистская пушка. Осколки посекли шинель Гончару, и он затаился.

Решив, что дело сделано, гитлеровцы снова пошли в атаку. И снова свинцовой метелью хлестнул по врагу пулемет Гончара. [314]

Два часа длилась эта схватка, из которой Гончар вышел победителем. Только вот руки обжег сапер о раскаленный пулемет. Десятки вражеских трупов остались на поле боя.

...В сентябре 1942 года он готовил проходы для танков и снял более 200 мин. В январе сорок третьего во время прорыва блокады он снова под огнем артиллерии обеспечивал продвижение наших танков и обезвредил около 100 мин.

Павел Иванович Гончар пал смертью храбрых 12 января 1943 года. А 22 февраля ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Последний защитник позиции

Советская Армия освобождала от фашистской нечисти ленинградскую землю. Враг упорно сопротивлялся.

Жестокие бои разгорелись в начале февраля 1944 года на линии железной дороги Ленинград — Дно. Танковые части противника стремились оттеснить наши войска от железнодорожной магистрали.

В составе подвижных отрядов заграждения, принявших на себя удар врага, сражалась и горстка саперов 661-го отдельного саперного батальона 378-й стрелковой дивизии во главе со старшиной Турухановым.

Коренной сибиряк Георгий Туруханов не случайно был назначен в отряд. Сюда подбирали людей крепких, обстрелянных, знающих почем фунт лиха. И такими же были его товарищи-саперы, которые лежали рядом с ним у насыпи и отбивали одну атаку за другой.

Было 3 февраля 1944 года.

Когда немцы пошли в четвертую атаку, а с фланга их поддержал станковый пулемет, оставшиеся в живых саперы поняли, что на этой безымянной позиции им суждено умереть.

— Будем драться до последнего, — сказал старшина Туруханов и вытер пот со лба. На руке была кровь.

Четвертая атака окончилась неудачей, и противник [315] пошел в пятую, и снова в ярости откатился назад, теряя у насыпи убитых и раненых. Но из защитников позиции остался в живых лишь старшина Туруханов. Израненный, теряя вместе с кровью силы, он пополз к вражескому пулемету и броском гранаты уничтожил его.

А впереди громыхал вражеский танк. Молчала позиция саперов — и гитлеровцы уже распрямились, не веря неожиданной тишине над полем боя... Но рано они торжествовали победу. Стиснув зубы, почти теряя сознание, навстречу их танку полз с гранатой в руке старшина Туруханов. В нескольких метрах от машины он поднялся во весь рост и швырнул гранату под гусеницы. Танк был подбит, но, сраженный осколком, пал и сапер Георгий Туруханов.

Когда его подобрали наши бойцы, они насчитали на теле героя десять ранений.

5 октября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Георгию Туруханову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Путь открыт!

Лето 1944-го... Наши части ведут успешные наступательные бои на Карельском перешейке. Нелегко приходится бойцам инженерных войск. Многочисленные водные преграды, всевозможные заграждения и оборонительные укрепления, включая неприступную линию Маннергейма, — все это приходится им преодолевать в первом эшелоне.

В районе Манникал, в полосе наступления 72-й стрелковой дивизии, наши части наткнулись на опорный пункт противника, прикрытый минными заграждениями и гранитными надолбами.

Взвод лейтенанта Николая Андреева 3-го отдельного саперного батальона получает боевой приказ: проделать в минных полях противника коридоры для танков.

Саперы накануне вышли из боя. В живых из всего взвода осталось 10 бойцов и старшина Иванов. Люди [316] измотаны маршами, бессонницей. Но приказ есть приказ.

Местность плотно простреливается, но бойцы взвода ползут под пули врага. Ведь впереди их лейтенант, командир, храбрость которого они хорошо узнали в дни наступления.

Одну за другой обезвреживают саперы мины и фугасы противника, приближаясь к вражеской позиции. А огонь все усиливается.

Андреев посматривает на часы. С минуты на минуту поднимутся следом в атаку наши пехотинцы, пойдут танки.

Неожиданно в голове Андреева помутилось. Ранен? А впереди еще три гранитных надолба. Неужели не хватит сил? Превозмогая боль, с тремя оставшимися в живых бойцами он подползает к надолбам и закладывает под них мины.

...Когда отгремели взрывы, отстучал град щебня и осела пыль, Андреев, теряя сознание, увидел идущие в атаку «тридцатьчетверки». Путь открыт!

Уже в госпитале Николай Федорович Андреев узнал, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.

За успешные боевые действия по разгрому немецко-фашистских войск под Ленинградом и на территории Эстонской ССР и освобождение городов и крупных населенных пунктов приказами Верховного Главнокомандующего отличившимся соединениям и частям присвоены почетные наименования:

Красносельские: 7-й гвардейский батальон минеров майора П. К. Евстифеева, 54-й отдельный инженерный батальон капитана Н. И. Шестакова.

Мгинские: 295-й инженерный батальон майора Г. Е. Жгупа, 447-й отдельный моторизованный инженерный батальон подполковника Н. А. Зюзииа, 734-й отдельный армейский моторизованный инженерный батальон майора И. П. Апищеико.

Ропшинские: 53-й отдельный инженерный батальон майора С. С. Мороза, 112-й армейский инженерный батальон майора С. Г. Галесва.

Гатчинские: 17-я инженерно-саперная бригада полковника Н. А. Руя, 52-я инженерно-саперная бригада полковника А. П. Шубина.

Кингисеппские: 1-й отдельный гвардейский моторизованный понтонно-мостовой батальон майора Е. П. Гуляницкого, 106-й армейский моторизованный инженерный батальон подполковника И. И. Соломахина, 67-й отдельный дорожностроительный батальон капитана М. И. Мартынова.

Лужские: 325-й армейский инженерный батальон майора А. К. Кульвинского, 367-й армейский инженерный батальон майора П. А. Ерастова.

Дновские: 539-й отдельный моторизованный инженерный батальон майора Г. М. Плюшко.

Выборгские: 2-я отдельная моторизованная инженерная бригада полковника А. К. Акатова, 5-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой полк подполковника И. А. Гультяева.

Нарвские: 21-я инженерно-саперная бригада подполковника Н. И. Василькова, 21-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон майора С. И. Фоменко, 34-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон майора Г. А. Ермилова, 42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон капитана В. В. Воронова.

Таллинские: 62-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон подполковника В. З. Воробьева.